— Пожалуй…
— То-то же! А еще говорят: вас, артистов, в литейный цех или в шахту — вот узнали бы, почем фунт лиха!
— Ну, там все же погорячее будет, — вступился я за шахтеров и литейщиков.
— Горячее — не значит труднее, — парировала Настя, но развивать дебаты не стала. — Ладно, идем грим снимать…
Время на площадке для меня пролетело мгновенно, а на самом деле со всеми сбоями, поправками, дублями, перерывами все это длилось часов пять. И это мы с Настей оказались свободны, а другие артисты еще остались репетировать. Кое-кого режиссер заставил дорабатывать сцены, выглядевшие, по его мнению, сыро, неубедительно, хотя драматургия их была вполне прописана.
— Ну и чьи здесь ляпы, чьи изъяны?.. — риторически провозглашал он. — Ваши, товарищи артисты! Не верю начисто! Нет эпохи! Нет характеров! Нет правды! Есть ряженые. Так что работать, работать и работать. Давайте! Приду — проверю.
Он оставил «ряженых», изнывавших в гриме и реквизите, добиваться характеров и эпохи, а сам устремился в монтажную комнату колдовать с отснятым материалом. Мы же, свободные люди, с чистой на сегодня совестью сняли с себя все киношное, вернувшись из искусственного мира в натуральный.
— Прогуляемся немного? — предложил я. Настя не отказалась.
Мы неспешно побрели навстречу подступающим сумеркам, дыша морозным воздухом, переговариваясь о пустяках. Но это на поверхности. По-настоящему, я думал о романе. О своем, о настоящем. Не о шпионском триллере, и не о туркменской эпопее, а о сплетениях самых обычных человеческих судеб, в которых должно отразиться нечто, определяющее самую сущность Вселенной… Это идея, первое зерно. Оно есть. Из него надо выращивать целое дерево с мощным стволом, роскошными ветвями и листьями. Сделаем! И начать надо с названия.
У каждого писателя своя технология работы. Проще говоря, свои алгоритмы, привычки, причуды. Есть они и у меня. Например: мне непременно надо, чтобы у книги уже было название. Без этого не могу. Пусть оно будет рабочее, пусть поменяется по ходу работы, пусть после нескольких перемен я вернусь к первому названию… Но оно должно быть.
— Насть, — негромко сказал я. — Тут вот какое дело…
И описал ситуацию, которую она схватила мгновенно. И увлеклась.
— Название, говоришь? Должно отражать что-то главное в мире?..
— Точно так.
— Ага. Тогда, знаешь, подбери что-нибудь из классики и видоизмени. Какую-нибудь строчку. Близко к сути, но измени ее.
— Хм… — идея показалась мне интересной. В таких случаях я стараюсь как бы забросить ее в свой внутренний реактор и позабыть на время. А потом она сама вернется в каком-то новом виде.
Так и сделал.
Шпионский роман я предварительно назвал «Смерть с опозданием», поскольку агента должна была настигнуть заслуженная кара. Была мысль о том, что в какой-то миг, осознав безнадежность своего положения, пусть он покончит с собой… но потом данный ход отбросил. Этот тип должен оказаться в руках правосудия. Иначе пропадет гражданский посыл. А он здесь необходим.
Так. С этим ясно. Что у нас с туркменским романом?.. Ну, здесь дело проще. Предварительное название есть, материал есть. Вперед!
Значит, наступление ведем по трем фронтам. Объем работы гигантский. Справлюсь?.. Ну, тут даже вопроса такого не должно возникать. Сделаю это — выйду в первую шеренгу советской литературы. Это цель, от которой отступить нельзя.
По возвращении домой я сразу же позвонил Савелию Викторовичу. Вернее, на свою квартиру, но трубку взял именно он, чего мне и надо было.
Он страшно мне обрадовался.
— Артем! Как я ждал вас! Вы пропали куда-то?..
— В командировке был. По работе.
И мы быстро договорились, что завтра я приеду. Савелий клятвенно пообещал, что будет дома, так как с нетерпением ждет разговора.
— Я тоже, — улыбнулся я. — До завтра, Савелий Викторович.
Глава 24
Наутро я, позавтракав, сразу же поехал к Савелию.
Это я так подумал — и поймал себя на том, что говорю не «домой», а к Савелию. Уже на подсознательном уровне начал привыкать к тому, что дом мой — это вот, у Анастасии. Ну что ж! Пока так. А дальше…
Дальше видно будет. Я четко включил в себе реакцию «цель+путь к цели». А эта реакция должна стать цепной, возможно, приведя и к новому дому, которому суждено стать моим на многие, многие годы.
Родительская коммуналка, конечно, никогда чужой не станет. Пусть даже в памяти. Это аксиома. Просто все проходит на этом свете. Да. На этом свете, под этим небом, то бездонно синим, то облачным, то темно-звездным…
И вот тут когда-то заброшенная во внутренний компьютер задача: найти название романа вернулась с решением.
Небо. Небо. Должно быть небо. И шут знает откуда вывернулись первые строки из Ершовского «Конька-горбунка»: «…против неба — на земле, жил старик в одном селе…»
Вот оно. Напротив неба. Наша жизнь. Понимай, как хочешь. Каждый читатель сможет понять это по-своему.
Я воодушевился. Начало положено! Приободрившись, я вздохнул поглубже…
И не то, чтобы удивился. Удивляться тут было нечему. Но все-таки это было немного неожиданно.
Выйдя из дому, я так был мысленно занят сочинительством, настолько погрузился в себя, что не заметил: в мир пришла оттепель. И Солнце светило иначе. Оно и понятно: дни бегут за днями, и вот этот день дунул в наши лица будущей весной, не такой уж и близкой, но от которой никуда не деться. Да ведь это лишь кажется — что до весныеще целая череда ночей и дней… то есть, так-то оно так, только промчатся махом эти дни и ночи. Оглянуться, может, и успеешь, ровно для того, чтобы подтвердить истину: как оно летит, время!.. Вот она, твоя весна.
Тут оговорки нет. Моя весна. Я прекрасно сознавал, что эта весна должна стать моей. Я должен решить поставленные перед самим собой задачи. Нереально? Со стороны глянуть, может, и так показаться. Но я же смотрю не со стороны, а из самого себя.
Я должен сделать это — говорил я себе, спускаясь в метро. С грохотом мчась в ярко освещенной коробке вагона по подземной трубе. Поднявшись на поверхность и вновь вдохнув тончайший дух оттепели. Черт возьми! Вот так написать рассказ про парфюмера, придумавшего духи «Оттепель» во флаконе из чуть искрящегося матового стекла, как будто из подтаявших снега со льдом… А? И чтобы запах был вот ровно такой, далекий и тревожный, запах надежд: сбудется, не сбудется?.. Чтобы он будил в людях именно такие вот ассоциации…
Мысленно усмехаясь этому, я шел не спеша, поглядывал на часы, чтобы явиться точно вовремя. Минута в минуту. Я знал, что Савелий проникнется этим. А стало быть, раскроет душу.
Расчет оказался верным. Савелий Викторович страшно мне обрадовался, хотя изо всех сил старался выглядеть развязно-светским хозяином, радушным по обязанности.
— Прошу, прошу, Артем, проходите… Как добрались?
— В норме, Савелий Викторович. Не из Австралии ехал, путь не дальний, — самую малость я подколол инженера.
Неизвестно, понял он тонкость или нет, он все же чрезмерно суетился, хотя и пытался быть даже вальяжным:
— Да-да, разумеется… Но ведь вы, если я вас правильно понял, побывали в Средней Азии? Не Австралия, конечно, но и не рукой подать?
— Совершенно справедливо. Был в Туркмении. В Ашхабаде.
— Надо же! Знаете, а ведь у меня там родня обретается. Не очень близкая, но… Уехали туда после землетрясения, знаете?
— Конечно. В сорок восьмом.
— Да. Уехали на восстановление. Обещали хорошо платить. Да, в сущности, так оно и было. По правде, сказать, не очень и общаемся. Хотя открытки по праздникам… А впрочем, Бог с ним! Мы же не за этим?.. Прошу. Поговорим за чашкой чая. Для завтрака поздно, для обеда рано, так изволите ли видеть, пусть будет второй завтрак…
— Ланч.
— Можно и так. В комнате расположимся, на кухне?
Я улыбнулся:
— В русской литературной традиции самые значимые разговоры должны происходить в кабаках и на кухнях. Не будем нарушать традиций.
