– Тебе сейчас нельзя уходить, – увещевал Дан. – Во-первых, некуда. Во-вторых, если исчезнешь, поднимется паника, тебя станут искать, заподозрят в оборотничестве, колдовстве или бесноватости. В-третьих, это самое безопасное место.
– Безопасное… – вздохнула Настя. – Знал бы ты, что здесь творится. Солома – это еще ерунда.
Она принялась торопливо рассказывать: голоса, призраки, одержимые, сумасшедшие монахини, чудовище в подвале…
– Будь осторожнее, Настя, – внимательно выслушав, предостерег Дан. – И все же я считаю, тебе надо оставаться здесь. Просто не выходи больше за ворота, исключение – встреча со мной. В монастыре сейчас спокойнее всего. Подожди, пока найду Сенкевича и разберусь с оборотнем. Мне сейчас некуда тебя забрать, надежного убежища в городе просто нет. Вся эта ерунда с одержимостью происходит и в Равенсбурге, только там плюс ко всему еще и настоящие колдуны, которые жрут людей, и инквизиция лютует, казни каждый день.
– Да уж видела, – передернулась Настя.
При всей своей безбашенности, она была девушкой умной. Вздохнула с сожалением:
– Прав, Данилка. Ладно, тогда слушай: я видела того, кто убил сестру Марию. Хотя скорее нюхала… видела-то плохо, темно было. Но он подошел ко мне вплотную, и одно могу сказать: это не человек. Он коснулся моей шеи когтями… – Девушка передернулась. – Думала, все, конец. Но он постоял рядом и ушел.
Подруга была в своем репертуаре: снова куда-то впуталась.
– Настя… – Дан глубоко вдохнул, выдохнул и только тогда заговорил снова: – Я прошу тебя быть осторожнее. Как ты отсюда вышла-то?
– Подумаешь, теорема Ферма, – фыркнула девушка. – Сестра Ортензия, привратница, спит, как пьяный грузчик, и храпит так же. Ничего не стоит спереть у нее ключи от ворот. И Мария так же выбралась, только вот к кому?..
– Что, после этого случая не усилили охрану? – удивился Дан.
– Они не знают, я вернула ключи на место. – Настя тоже глубоко вдохнула, помолчала, собираясь с силами: – Знаешь, я такого страха в жизни не испытывала… Это существо постояло рядом, погладило меня по шее, потом просто ушло. Не знаю, почему не тронуло, может, сытое было. Я еще подождала и пошла искать Марию. Она лежала под стеной, чуть дальше, изодранная вся, ключи валялись неподалеку, я их подобрала. Я уже ничего не могла сделать для нее, Данилка, но мне нужна была возможность выходить из монастыря. Потому я вернулась, заперла ворота и повесила ключи обратно, на пояс сестры Ортензии. Аббатиса и следак из инквизиции не могут понять, как Мария сумела выбраться. Привратница вне подозрения, дрыхнет, как и раньше, зато мы с тобой теперь можем общаться.
– Ты ничего не замечала? Может, она с кем-то флиртовала, у нее был роман?
Настя фыркнула:
– С кем, интересно? Со скотницей или привратницей? Знаешь, про католические монастыри в книжках много интересного написано, мол, чуть ли не бордели. Ага, куда там! Хоть бы какой завалящий мужичок. Даже паломников за второе ограждение не пускают. Проходят только священники, мессы в храме служить, да инквизиция вот. Но и с них мать Анна глаз не спускает, бдит, стерва старая. Бедные девчонки, врагу такого не пожелаешь… Эх, свалить бы отсюда…
– Настя!
– Да ладно, ладно, Данилка, не волнуйся. Это я так, от злости. Ты представляешь, как я офигела, когда очутилась в этой… немочи бледной?
– По-моему, очень даже милая девочка, – утешил Дан и тут же сильно пожалел о сказанном.
– Выходит, эта вот мышь серая тебе нравится больше, чем я? – озлобилась Настя. – Конечно, она моложе, вам всем только нимфеток подавай! Ну-у-у, ты и скотина похотливая, Платонов!
Да уж, недоразумение вышло… Все же новое тело – не новое платье, обычные комплименты тут не подходят.
– Я хотел сказать, что для меня ты – это ты. Как бы ты ни выглядела, я все равно тебя люблю, – выкрутился он.
Настя тут же сменила гнев на милость:
– Ты такой смешной, Платонов. – Она поднялась на цыпочки, впилась в губы Дана жадным поцелуем. Тонкая рука нырнула под плащ, погладила живот, опустилась ниже, нежно сжала член. Тело тут же отозвалось на ласку. – О, а ты тоже ничего, как я погляжу… – прошептала Настя, оторвавшись от его губ. – Черт знает что с тобой сделала бы сейчас, Платонов. Но представляешь, я теперь девственница, а для дефлорации условия уж больно неподходящие…
Дан почти не слушал. Прижимал к себе девушку, тискал сквозь платье непривычно маленькую грудь.
– Погоди, я знаю, что делать. – Настя усмехнулась, потащила его к стене. – Сюда, в тень. Тут точно никто не заметит. – Подстелив под себя полы плаща, опустилась на колени, дернула завязку его штанов.
Наслаждение было почти болезненным. Новый облик Насти, чувство опасности добавляли остроты ощущениям. Все закончилось быстро, Дан глухо застонал сквозь стиснутые зубы.
– Надеюсь, мой якобы братец, который сегодня был с тобой в храме, никогда не узнает, что благородная невинная девица фон Гейкинг делала минет его товарищу, – цинично ухмыльнулась Настя, облизываясь и поднимаясь с колен. – Ладно, мне пора. В следующий раз ты мне отработаешь это удовольствие.
– Верну стократно, – пообещал Дан, завязывая штаны. – И будь осторожнее. Я все понимаю, Насть, но прошу: не нарывайся. Это чужой мир, здесь действительно есть колдовство, ведьмы, ты уже это и сама знаешь. И к тебе подходил вервольф. Настоящий. Это тебе не маньяк занюханный, а нежить, сверхъестественное существо.
– Поверить не могу до сих пор, – вздохнула девушка. – Скорее бы поймать урода Сенкевича, пусть нас возвращает.
Настя потянула тяжелую створку и скрылась. Дан вздохнул с облегчением. За этими толстыми стенами она будет хотя бы в относительной безопасности.
Данилка нашелся! Он жив! Настя ощущала невероятную радость и, пожалуй, впервые за время, проведенное в монастыре, – счастье. Плевать ей сейчас было на все голоса, шепоты и крылья вместе взятые. Даже гибель подруги и оборотень, лишь по странной прихоти не лишивший ее, Настю, жизни, казались какими-то далекими и ненастоящими.
Если друг считает, что ей надо оставаться в монастыре, – пусть так и будет. В конце концов, Данилка лучше знает нынешние реалии, хотя и Настя уже успела их хлебнуть…
Она осторожно затворила за собой створку, на цыпочках пробралась в привратницкую, повесила ключ на пояс храпящей сестры Ортензии. Так же, неслышным призраком, пронеслась по галерее, прокралась в дормиторий и улеглась на свое место.
Было так хорошо и спокойно, что она отмахнулась от ночных голосов, закрыла глаза и тут же провалилась в сон без сновидений.
Проснулась от мягкого прикосновения к плечу. Открыла глаза и разглядела в темноте смутную фигуру: кто-то сидел возле нее, ласково поглаживал. Настя дотянулась до свечи, зажгла ее и увидела сестру Мину. Лицо монахини выражало бескрайнюю любовь, на губах играла ласковая улыбка.
– Покорись, будь его невестой, – прошептала она. – Он сидит под древом смерти…
Настя приподнялась, отодвинулась подальше, уже предполагая, что сейчас произойдет. Сестра Мина поползла к ней на четвереньках, продолжая нежно улыбаться:
– Он звонит в колокола боли… Пойдем, я отведу тебя к нему.
Она подбиралась все ближе. Настя оперлась спиной о стену, изо всех сил лягнула ногой прямо в осклабленную морщинистую физиономию. Сестра Мина только дернулась, из носа потекла струйка крови. Монахиня, удивительным образом сохранив сладкую улыбку, протянула руку, схватила Настю за запястье:
– Идем к нему. Тебя ждут.
Настя вывернулась, вскочила на ноги, перепрыгнула через раскоряченную старуху. Та медленно поднялась, двинулась на девушку:
– Ты нужна ему, ты будешь его невестой.
Настя молча ударила в челюсть, сестра Мина даже не пошатнулась, продолжала тянуть руки. Еще удар, на этот раз ногой в живот – никакого результата. Проклиная слабосильное тело крошки Одиллии, Настя упорно отбивалась от бесноватой. В дормитории зажигались свечи, звучали испуганные восклицания проснувшихся монахинь. Кто-то звал на помощь, кто-то выбегал из спальни. Настя наносила удар за ударом.
Наконец ей удалось сбить сестру Мину с ног. Тут подоспела аббатиса с привратницами. Сестра Ортензия и сестра Ванда скрутили бесноватую, поволокли в подвал.
– Спокойно, сестры, – ровным голосом проговорила мать Анна. – Помолитесь и отдыхайте.
Молиться Настя не стала, но и сон к ней не шел. Она глубоко задумалась. Слишком уж часто в последнее время ее прочили в невесты неведомого повелителя, который звонит в колокола боли… и что еще он там делает? Тетушка Гретель, голоса, теперь вот сестра Мина. Выходило, ей действительно грозит опасность, и скрыться от нее нельзя ни в городе, ни в монастыре. Тогда какой смысл здесь отсиживаться?
Воспоминания были сладкими. Сладкими, как тело цыганки. Темный переулок, быстрый бег, растущее возбуждение, треск ткани, распоротой острым когтем, смуглая кожа. Плач, мольба, беспомощный крик. Невыносимое наслаждение.
