Я подскочил, перепрыгнул через стол, схватил ее за шею, приблизился к ней вплотную, активировал Взор Безумца и начал сдавливать. Сашка захрипела, но не могла даже пошевелиться.
— Могу убить тебя прямо тут, меня все равно рано или поздно завалят, без разницы, — я смотрел в ее красные глаза, чувствовал ее прерывистое дыхание на своих губах, — либо помогаешь, либо нет. Мне не интересны твои подростковые закидоны.
Отпустил полторашку, обошел стол и поднял с пола упавший бокал. Налил себе вина и сел в кресло, ожидая, пока бедолага придет в себя. Ее, как и Ксюху до этого, била крупная дрожь, она даже зубами стучала секунд пять, затем начала успокаиваться.
— Ты чудовище.
— Я Герой, прорвавший пелену. Чуть не умерший, из–за своей неспособности контролировать ярость. Не провоцируй хищника в клетке, дольше проживешь, — я смотрел на нее, как на кролика. Казалось, что кроликом она себя и чувствует. И кайфует с этого.
— Через шестьдесят циклов будет рейд на поверхность. За рабами и ради развлечения. Дозорных останется мало, будут брать новичков. Можно будет напроситься в срединный круг.
— Хорошо, спасибо, Ссапиль, — я обратил внимание на ожерелье, мой подарок красовался на шее Сашки, я приподнялся на кресле и сорвал его, — не заслужила. Можешь идти.
Глаза налились слезами, мордашка скуксилась, вот–вот заплачет.
— Но…
— ИДИ!
Ее как будто пинком подкинуло, она вылетела из комнаты. Я остался один, наконец–то.
Значит, через два месяца.
Все закручивалось с ужасающей силой, я проводил почти все время в тренировках с Алтониром. Время летело как сумасшедшее, мне постоянно казалось, что я не успеваю.
Мы уже не учили ничего нового, оттачивали то, что я уже усвоил. Алтонир говорил, что тех навыков и знаний, что у меня есть уже, хватит, чтобы вылезти из жопы под названием Турнир претендентов, не очень запачкавшись.
Я повторял сотни раз одно и то же, комбинировал в самых разных вариациях, оценивал себя и постоянно думал, пытаясь найти прорехи в своей обороне, найти способы усилить нападение. Меня очень ограничивала невозможность использовать Пламя Раската. Вот если бы я с ним договорился, если бы смог зачаровать хотя бы клинки без их полного разрушения, то было бы гораздо проще. Но Пламя хоть и стало менее агрессивным после попадания в меня молний, подчиняться все равно не желало в таких тонких приказах. Хорошо хоть там, у Фильки, послушалось и не спалило меня ко всем чертям.
Чем ближе к Турниру, тем больше времени со мной проводила Ксюха, и тем реже меня дергала к себе Матрона, все понимали, что я должен выдать свой максимум, и я был благодарен. Одной за участие, второй за невмешательство.
— Ты придумал хорошее упражнение с перекидыванием клинка. Не думал о том, чтобы сделать что–то похожее с двумя?
— Думал, но это долго, Алтонир. Пока клинки прыгают по рукам — теряю время, гораздо быстрее, когда клинки — это продолжение рук. И эффективнее. А это жонглирование, словно позерство, без смысла.
— Сделай так, чтобы каждый прыжок лезвия был ударом, взмахом, финтом, а не просто перекидыванием. Направляй лезвие в цель при каждом броске.
— Мои руки слишком медленные, я так не смогу, — я покачал головой.
— Значит, сделай свои руки быстрее, — Алтонир не унимался.
— У МЕНЯ НЕТ ВРЕМЕНИ, АЛТОНИР! НЕТ ВРЕМЕНИ ПРИДУМЫВАТЬ НОВУЮ ХУЙНЮ, ПРОСТО РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ УБЕДИТЬСЯ, ЧТО ОНА НЕ РАБОТАЕТ!
Я был уже на грани нервного срыва. Старался вообще не разговаривать, всегда был сосредоточен только на тренировках. Я хотел выжить, и мне казалось, будто я пытаюсь догнать поезд, который уже набрал скорость.
— Сделай так, чтобы работала, — Алтонир был непреклонен, — тебе нужна уникальная особенность, такая, которая будет удивлять твоих врагов и дарить тебе мгновения.
— Я не могу менять часы тренировок на мгновения заминки противника!
— В бою одно мгновение решает, жив ты или мертв. Давай попробуем. Без счета, просто меняй руки, когда видишь подходящий момент, — он встал в боевую стойку.
Я был в бешенстве, но понимал, что возможно он прав. Только возможно. Но… что если это сработает, и я разработаю уникальный стиль боя?
— Алтонир, если бы это было эффективно, то уж какой–нибудь эльф, живущий семь сотен лет, точно бы давно за меня все придумал и адаптировал, — я помотал головой. Времени нет.
— Эльфы слишком консервативны, Марк. Любые. Хоть мы и не любим сравнения с другими видами. Но все Эльфы не любят перемен. Никто не хочет изобретать новое, мы все живем в летописях прошлого. Даже я. Видишь мое оружие?
Его прекрасная глефа всегда висела на стене, он не бился со мной этим оружием, но по сути, это были два клинка, похожих на мои, только тоньше и длиннее, соединенных рукоятками.
— Оно прекрасно.
— Это правда.
— И не похоже ни на одно из того, что я видел, — это тоже правда. Дроу не использовали глефы, у стражи были Нагинаты или Алебарды. Дозорные использовали парные кинжалы или кинжал и клинки. Глефы я видел только у стражи Араб’Вал, но они были скорее копьями с клинками на обоих концах.
— Потому что это не глефа, Марк.
Он подошел к стене, взял свое оружие, сделал несколько замысловатых многоступенчатых восьмерок, затем взялся за древко двумя руками, и в момент совершения очередной восьмерки что–то щелкнуло и в руках Алтонира оказалось две изящные тонкие сабли, которыми он тут же провел серию выпадов в предполагаемого противника.
Звук, с которым упала на пол моя челюсть слышали все, и рассказывали об этом потом своим внукам, многие столетия спустя.
— Это… Это двойной обман, сначала противник обманут твоим видом, затем выбором оружия, затем понимает, что его не обманывали вовсе, — я обожаю хитрые, серые схемы. И конкретно эта схема — прекрасна.
— Да. Многие жизни оборвались после этого щелчка. Много раз моя жизнь была спасена этим звуком. Марк, тебе тоже нужен такой звук, пусть это будет звук парящего клинка.
Больше я не хотел спорить. Теперь я хотел, чтобы у любого моего противника падала на пол челюсть, а я в это мгновение оказывался победителем. И я принялся тренироваться.
Часто резался, клинки часто падали на пол, но я хотел научиться тому, для чего нет учителей. Темп моих тренировок снизился, я начинал сначала. Зато кровь Демона прокачал, нужно было часто регенить порезы. Снова медленно проводил клинками, медленно подкидывал, перекидывал, делал ложные броски и тут же ловил клинок обратно в бросившую его руку. Мне нужно было создать рисунок. Собственный рисунок боя. А картины не пишутся в спешке. Я больше не тренировался в потоке, каждое мгновение мой мозг был задействован, сначала нужно освоить новые привычки, новые рефлексы. Так прошел месяц.
— Как успехи? — Алтонир теперь почти не заходил ко мне, я тренировался один. Даже Ксюху не пускал.
— Мне будто бы не хватает рук, — я покачал головой, — две руки, это слишком мало. Я продумал рисунок боя, но даже в голове не могу представить, какая мне нужна скорость, чтобы две руки стали четырьмя.
— Марк, если у тебя и есть в чем–то недостаток, так это ума, — Алтонир усмехнулся, — покажи.
Я кивнул, и закружился, сражаясь с десятком воображаемых противников, кульбиты, сальто, перекаты, броски клинков, ложные броски. Мне казалось, что это нелепо. И выглядит и является нелепостью.
— Достаточно. Это прекрасно, Марк. Я никогда не видел ничего подобного. Ты проделал большую работу. Десять или сто гоблинов вокруг — не важно. Пока у тебя не кончатся силы — никто к тебе не приблизится. Поверь моему опыту.
— Я понимаю, что клинок это все еще клинок. Я окружил себя паутиной из рефлекторных ответов на каждое вторжение, учитель. Но в этом и проблема! Я не могу эффективно нападать! Нужно еще две руки!
Алтонир снова усмехнулся этой странной улыбкой старого говнюка, который что–то знает, но не хочет говорить. Развернулся и пошел на выход. В дверном проеме задержался и не оборачиваясь прошептал, я разобрал слова, завис, а потом рассмеялся.
