Ну хорошо. Я не собираюсь отступать, потому что здесь, на этом фланге я чувствую возможность победы. Про шахматистов часто думают, что они способны продумать партию на полсотни ходов вперед, но в нашем деле интуиция играет не меньшую, а то и большую роль, чем расчет.
Разумеется, интуиция складывается из громадного опыта, когда за спиной сотни и тысячи сыгранных партий. Как будто кто-то подсказывает тебе, где таится победа. Это приходит не сразу, а как озарение.
Ты внезапно видишь возможность для победы, которую раньше не осознавал. Такой простой ход, как он раньше не приходил мне в голову, думаешь ты. Пока что я такую возможность еще не видел, но интуитивно чувствовал, что скоро нащупаю ее.
Поэтому я пошел на размен. Атака ферзем на вражеского слона. Взятие на g4. Макаров тут же отвечает взятием моего слона на е4. Теперь наших ферзей разделяет только белая пешка на f4.
Ну, а поскольку она сейчас становится ключевой, я усиливаю давление на нее. Черный слон на d6. Угроза белой пешке усиливается.
Белый ферзь отходит на g2. Макаров тоже чувствует, что судьба партии может решиться именно здесь и концентрирует войска возле своего короля.
Я продолжаю нагнетать. Черная ладья на е8. Подготовка к атаке. Но и Макаров тоже не дремлет.
Небольшая перегруппировка. Его слон идет на d4. Я отправляю ферзя на h5.
Вражеский ферзь на f3. Предлагает обмен ферзями. Нет, я не согласен. У меня назревает атака ладьями, прорыв обороны противника. Зачем мне терять ферзя?
Я ухожу ферзем на g6. Эта позиция одновременно дает возможность держать под прикрытием моего коня на d3. Макаров отходит королем на h1.
И тогда я пытаюсь прорваться сквозь его оборону. Ладья на е4. Угроза вражескому слону рядом.
Этот слон тут же уходит к королю, на f2. Ну же, давай, беги жаловаться. Я облегченно вздыхаю. Ход не очень. Даже наоборот, ход, ведущий к провалу. Теперь я могу пробить линию обороны противника. И даже попробовать взять его ферзя.
Я ставлю вторую ладью на е8. На линии е, таким образом, создается огромная пробивная мощь из двух ладей, да еще и усиленная сбоку моим ферзем. Эта комбинация поможет мне поставить мат противнику через несколько ходов.
Макаров некоторое время изучает фигуры. Его лицо побледнело, я вижу, как отхлынула кровь от щек и шеи. Эге, да он действительно на грани инфаркта. Когда до конца времени на ход осталось с десяток секунд, противник протягивает мне руку.
— Партия.
Я пожимаю крепкую руку пожилого чемпиона. Несмотря на солидный шахматный стаж и даже, наверное, усталость, Макаров дрался с энергией молодого тигра. На меня никто еще так не нападал. Правда, я осуждаю его за постоянные отходы, но все же попытки вызывали уважение.
— На тридцать девятом ходу победу одержали черные, — провозгласил арбитр.
Я поднялся с кресла, повернулся к залу. Зрители хлопали, а я вдруг ощутил, что у меня опять опухло горло. И еще зверски болит голова.
Не помню, как сошел с возвышения, где мы играли. Помню только, что заметил на себе пристальный взгляд Образцова, сидящего за столом с Гаевским, еще одним сильным игроком.
Мой вчерашний знакомец кажется, догадался, что я себя плохо чувствую. И тонко, торжествующе улыбнулся. Но мне сейчас уже было все равно. Главное, добраться до постели.
Ноги, как ватные. В горле першит. Нутро раздирает кашель. Муромцев встретил меня с улыбкой, но пригляделся и посерьезнел. Отодвинул журналистов, ожидающих меня, сказал, что я сильно утомился. Вывел из зала и спросил в коридоре:
— Что стряслось? Ты что, заболел?
Я кивнул. Теперь, после того как я потратил колоссальные силы на игру с Макаровым, оказалось, что на другие действия у меня почти не осталось энергии. Голова похожа на раскаленный казан. Ноги трясутся и отказываются нести меня.
— Может, скорую? — спросил Муромцев с отчаянием. Он не хотел привлекать докторов и давать делу о моей болезни официальный ход, но здоровье важнее.
Я замотал головой. Нет, мне нельзя ложиться в больничку. А врачи вполне могут меня туда упечь.
— Давай лучше, я попробую отлежаться в гостинице? — предложил я. — Если станет хуже, тогда всегда успею вызвать скорую.
Муромцев кивнул с облегчением. Промежуточный вариант его явно устроил. Очень даже устроил, потому что он тоже не хотел, чтобы я вылетел из турнира по состоянию здоровья. Я еще раз удивился тому факту, как же в эти годы все решается гораздо проще. Никаких замеров на допинг и запрещенные препараты, никаких проверок на посторонние электронные устройства. Полное доверие.
Так что из Дворца культуры я сразу отправился в гостиницу. Муромцев нашел машину, чтобы отвезти меня и купил по дороге лекарства. Придя в номер, я не стал даже ужинать, укутался в одеяло и свалился в постель. Через некоторое время я забылся тяжким сном.
Проснулся ночью, от сухого кашля, раздирающего горло. Голова все равно болела, тело — как в огне. Я выпил еще таблетку. Хотел отведать чаю, но не нашел кипятильника. Поэтому я опять завалился спать.
Утром я проснулся от настойчивого стука в дверь. Всю ночь снилась какая-то чертовщина, но я уже не помнил, что это было. Я поднялся и открыл дверь, чувствуя себя препаршиво. В коридоре стоял Муромцев.
— Ну, как дела? — спросил он, тревожно разглядывая меня. — Как себя чувствуешь? Сможешь играть?
Я чувствовал, что меня объял лихорадочный жар. Смогу ли я усиленно работать мозгами в таком состоянии? Или накидаться аспирином по самые уши и сидеть за доской, превозмогая себя.
— С кем теперь? — спросил я, рассчитывая, что у меня еще есть полуфинальная партия. — Кто там вчера выиграл и проиграл?
Тренер продолжал пристально разглядывать меня. Он все никак не мог понять, можно ли в таком состоянии выпускать меня на битву.
— Ты вышел в финал, Денис, — печально сказал он. — Теперь будешь сражаться с Образцовым. Ты набрал большее количество очков, больше даже, чем у самого чемпиона. Ты главная сенсация этого чемпионата. От тебя никто такого не ожидал. По вечерним новостям вчера передали твою фамилию и теперь все думают, что ты можешь стать новым чемпионом страны по шахматам. Все спрашивали, куда ты подевался и я с трудом убрал газетчиков от твоего номера. И теперь я не знаю, как ты сможешь выдержать эту гонку.
Да уж, вот это известия. Не знаю, радоваться или плакать. Я ожидал, что у меня есть еще, как минимум, несколько дней. Но нет, все уже согласовано и решено за меня.
— А перенести игру нельзя? — спросил я с небольшой надеждой и снова закашлялся. Из легких вырывался тонкий свист. — По причине подготовки к соревнованиям?
Тренер непреклонно покачал головой.
— Я уже говорил насчет переноса. Тут такая история, что за Образцова горой стоит нынешнее руководство федерации и несколько шишек из Спорткомитета. Они ухватятся за любую возможность убрать тебя с турнира. Или затруднить игру. Я уже обратился к Устюгову, но он пока молчит. Не смог дозвониться. Так что с этой стороны пока что нет поддержки, а мы должны выстоять сами.
Я тяжело вздохнул и пощупал голову. Да, действительно горит огнем. Но ничего не поделаешь. Можно, конечно, рискнуть и попросить об отсрочке, но, скорее всего, это в итоге приведет к снятию с турнира и титул останется у Образцова.
А мне придется тратить еще один год, чтобы опять выиграть в чемпионате СССР. И еще непонятно, возьмут ли меня в таком случае в сборную на чемпионат мира в следующем году. Даже не совсем на чемпионат, а на отборочные матчи претендентов.
А вот если бы я был чемпионом, то получил бы допуск на матчи автоматически. И мне просто надо было бы только готовиться к этим мировым играм, а не стараться снова завоевать чемпионский титул СССР. Надо еще учитывать, что чемпионат мира в этой реальности проводится только раз в три года, поэтому, если я упущу свой шанс в следующем году, то потом попаду на него только через три года.
А это целая уйма времени! Нет, мне нельзя допускать даже малейшего риска, чтобы меня сняли с нынешнего чемпионата. Надо, надо стиснуть зубы и сражаться. Тогда, когда придется.
