Кыштымская авария чего только стоила...
Отец курсанта считал, что у всех ранее произошедших аварий была одна важная цель — изучались последствия. Все они были как-то связаны. Уж не знаю кем, но суть та же. Ведь если вдуматься, главный вопрос любых проводимых опытов — а что будет?
Цель вывести из строя «Око Москвы» была успешно достигнута, а то, что еще сто десять тысяч человек пришлось эвакуировать, на Западе уже никого не волновало. Как не волновало и то, сколько тысяч ликвидаторов пострадают, сколько человек погибнет. Все это шло на пользу Западу — чем сильнее авария в том районе тряхнет СССР, тем лучше! Ну и тряхнуло.
Я сам не заметил, как оказался в каптерке. Рота уже вернулась с ужина, и в помещении солдатской кладовой я наткнулся на Артема Горчакова.
— Леха, ну что там?
— Где?
— Зачем тебя ротный вызывал? Что-то серьезное?
— А, да нет, — рассеянно пробормотал я. — Все по освобождению от нарядов. Неважно.
— Ну, ясно. О, кстати. Новость слышал?
— Какую? — лениво отозвался я.
— На электростанцию приезжает какая-то серьезная иностранная комиссия, по мировой атомной энергетике. Будет какая-то большая проверка, событие непростое. Сказали, что нас тоже привлекут. Даже снова вернут нашу старую форму, с шевронами. Правда, это только на время.
— Круто! А когда они приезжают? — это показалось мне интересным.
— В начале декабря. Только я понятия не имею, для чего все это нужно.
Я вздохнул. Комиссия комиссией, только во всем этом есть скрытый смысл. Скорее всего, там будут люди из международного агентства по атомной энергетике, с ними профессора и выдающиеся инженеры-атомщики... Все это просто своеобразное «бряцание оружием» перед гостями, ведь советские реакторы большой мощности канального типа нигде более не использовались. К тому же, они считались одними из самых мощных и использовались для наработки оружейного плутония. Но, разумеется, последнее не афишировалось и вообще держалось в секрете. Помню, какое-то время назад я даже полагал, что авария намеренно была спровоцирована для того, чтобы советские инженеры серьезно задумались над тем, что нельзя совмещать мирный атом и потенциальное оружие.
В комиссии вполне могли быть те, кто стоял за принятым решением спровоцировать аварию. Кураторы легко могли войти в комиссию, чтобы самим побывать там, где скоро все случится… Интересно, а в КГБ вообще это понимали?
Да, все что касалось атомной энергетики — это государственная тайна, и комитет прикладывал немало усилий, чтобы ее сохранить. Но тут тонкий момент — что увидит комиссия, посетив ЧАЭС?
Да ничего! Только стены и бетон… Трубы! Ну и нас...
И все же, это очень тонкий момент.
Эх, попасть бы мне туда на время проверки, уж я бы знал, на что обратить внимание. Наверняка, западные кураторы захотят «поговорить» с кем-то из сотрудников, даже если и через переводчика. Вот это и будет ключевым моментом, за которым нужно следить. Да только как мне это сделать? До конца декабря мне в наряды не попасть. Конечно, можно попробовать всеми правдами и неправдами уговорить Потапова поставить меня в наряд хотя бы разово, на один день. Нужно только грамотно к нему подрулить.
Однако в следующую секунду я выругался. Вспомнил, что меня же скоро попрут из армии. Так некстати!
— Леха, ты чего? — удивился Артем.
— Да ничего, — отмахнулся я, не обратив на него внимания. Побыв здесь еще минуту, я решил выйти и подышать свежим воздухом.
В это время года уже было холодно, столбик термометра держался на нуле градусов. Снега еще не было, но тяжелые серые тучи, что постоянно висели над территорией «Чернобыля-2», как будто намекали — еще немного и все накроет белым покрывалом.
С этой части местности, атомной электростанции видно не было, лишь далекий, торчащий над кронами деревьев кончик трубы «ВТ-2» намекал на то, что АЭС никуда не далась и по-прежнему находится в нескольких километрах на северо-востоке.
От тяжелых мыслей, мне сделалось дурно. Чем дальше, тем сложнее получалось. Столько событий спровоцированы лишь потому, что я вмешался в ход истории. Да если вспомнить свой первый день, когда я очутился в этом времени, вспомнить посетившую мою голову мысль, что у меня есть все необходимое, чтобы спасти ЧАЭС... Даже смешно становится. Я же даже не понимал, в какое густое дерьмо я вляпаюсь...
И ведь никто, вообще никто во всем мире никогда не узнает, как оно было на самом деле. Как я пытаюсь изменить историю. Я уже вмешался, уже кое-что изменил... А что же было до меня? На этот вопрос ответа не было. Да и вообще, на очень многие вопросы еще не было ответа, а может они никогда и не появятся...
Я нервно усмехнулся.
Задумчиво вернулся в казарму. Решил, что сегодня с меня уж точно хватит. Так и перегореть можно.
Полтора часа до отбоя провел за чтением книг. Затем по-быстрому провел вечерние рыльно-мыльные процедуры и дождавшись отбоя, завалился спать.
* * *
Следующие четыре дня прошли в полном неведении. Ничего не происходило. Когда наш взвод в полном составе выезжал на электростанцию, я тупо сидел в казарме. Потихоньку, пока офицеры не видели, пробовал простые упражнения, разминал плечо и застывшие мышцы, чтобы быстрее войти в колею. Никаких проблем с раной больше не было, так что срок до конца года, который определил начальник медицинской службы, казался явно лишним. Уже сейчас я легко мог бы нести дежурство, даже исполнить свой прежний трюк, если потребуется...
Но такой возможности не было.
Я подходил с этой просьбой к Озерову, но тот отнесся скептически.
— Савельев, тебе что, заняться нечем? — прямо спросил взводник. — Чего тебя туда несет? Я на твоем месте радовался бы тому, что можно сидеть и ни хрена не делать. Ты какой-то неправильный сержант.
— Да за три недели уже крыша едет. Хватит меня мариновать в казарме, товарищ старший лейтенант!
— Ничего страшного. Учитывая ранние, уже произошедшие с тобой события, думаю, ты справишься, чтобы сохранить свою крышу в целости и сохранности. Кстати, по поводу нарядов… Вот по роте или по КПП, это я могу тебе устроить.
— Хоть что-то. Но мне бы все равно как все. –с надеждой произнес я.
— Я поговорю с командиром. Но только чтобы ты больше ко мне не приставал. Ну, Савельев, что же ты такой упрямый-то?!
— Не могу знать, товарищ старший лейтенант! — широко улыбнулся я.
Отсюда я сделал вывод, что видимо, Озеров еще не в курсе, что меня собираются убирать со службы. Пусть так и будет. Вдруг, все-таки пронесет.
Но не пронесло.
Во-первых, двадцать седьмого ноября меня вновь вызвали в канцелярию, куда повторно прибыл майор Привалов. Ох, как же мне хотелось дать ему по нахальной морде, кто бы знал...
— Сержант Савельев! — с ходу обратился он, едва я появился в канцелярии. — Можете сказать мне спасибо, я добился того, чтобы вас отправили домой. Не благодарите.
Вот урод, он что, еще и издевается? То, что он действует по чьей-то наводке, я даже не сомневался.
— Рад это слышать, товарищ майор! — мрачно произнес я. — А как скоро это произойдет?
Видимо, он не ожидал подобного вопроса, потому и ответил не сразу.
— Не знаю. Меня это уже никак не касается. Но все же, не думаю, что это затянется больше чем на полгода.
От услышанного, у меня даже где-то в груди потеплело.
До аварии пять месяцев. Вот подождите до начала мая, а потом комиссуйте меня сколько угодно. Я с радостью уйду, правда, недалеко — до дома-то всего несколько километров. На какой-то момент я даже подумал, что кто-то из комитета намерено все это провернул, чтобы поскорее взять меня в разработку. Возможно, тот же Павел Сергеевич. Но не думаю, не в его это интересах.
И не в интересах Клыка.
Хотя, тут тоже сложный момент. А что если Клык не стал меня ликвидировать просто потому, что заинтересовался моей личностью? Это вполне логично...
Сержант-срочник, которого покрывает товарищ Черненко, попадает на военный аэродром «Овруч», где принимает непосредственное участие в поимке двух завербованных шпионов. Затем этого срочника отправляют под Припять, откуда позже перекидывают на Юпитер. Там я тоже отличился, переломав планы КГБ. Именно там я спалил Лисицына, что и повлияло на его дальнейшую работу. Затем меня берут в созданное Алексеем Владимировичем элитное подразделение, у которого цель одна — выявлять и препятствовать лицам, кто незаконно присутствует на станции. И тут начинается самое интересное — я столько раз попадал в поле зрения Клыка, что не мог не вызвать его интерес. Скорее всего, именно по этой причине я все еще жив. Что если Клык воспринял это как некую игру?
