– Принимается, Петр Николаевич. Кстати, как вы находите последний финт от регента? С его разрешением на развод Ольги Александровны с Ольденбургским?
– Если честно, мне представляется, что это был отнюдь не эмоциональный всплеск и самодеятельность, а заранее согласованное с братом действие.
– Скорее всего. И, следовательно, мы сейчас имеем перед собой пример продуманной работы августейшего тандема. Не так ли?
– Похоже на то. Складывается впечатление, что государь очень тонко нашел способ воплощения в жизнь таких своих решений, которые ему самому публично принимать по той или иной причине не очень удобно.
– Что ж, ход тем более сильный. Вдобавок с прицелом на будущее.
– Надеюсь, что все именно так. Во всяком случае, тот памятный разговор, который у меня состоялся с Михаилом Александровичем по его возвращении в Петербург уже в роли государя регента, произвел на меня изрядное впечатление. Передо мною предстал совсем не тот робкий, но по-детски шаловливый, увлекающийся юноша, над которым часто подтрунивали госсоветовские старики, а кое-кто из известных нам деятелей даже полагал сделать великого князя орудием собственных честолюбивых планов. Война не сломала и не развратила его. Не сделала циником или кровяным алкоголиком, как с некоторыми там случается. Все с точностью до наоборот: закалила и обтесала. Уезжал на Дальний Восток великовозрастный мальчик. Вернулся – серьезный, цельный, не тушующийся человек, знающий себе цену, знающий чего хочет и что должен.
– Возможно, свою роль тут сыграло то, под чьим началом ему довелось повоевать?
– Несомненно. Попади он в руки не к Рудневу, а к Куропаткину, тот бы его из своих штабных тенёт не выпустил. Только ведь не в одном начальстве дело… Ну, что? Стремянную? И, Сергей Васильевич, прошу, не забудьте о моей маленькой просьбе. Мне действительно очень важно пообщаться с господином Балком. Хочется задать ему несколько вопросов лично. По тем его предложениям на Высочайшее имя, с которыми государь нас с вами ознакомил осенью.
– Конечно, Петр Николаевич. Я не сомневаюсь, что он вас интересует с чисто профессиональной точки зрения. Вы слышали, кстати, что нашлись деятели, считающие, что «выскочка ловкостью свел дружбу с братом государя»? Кое-кто в сферах нынче позволяет себе так поговаривать. И очень рискует, ведя подобные разговоры… Я обязательно и с удовольствием вам его представлю. Но как только он вернется в Россию: сейчас Василий Александрович выполняет за границей некие поручения весьма деликатного свойства, о которых даже вас я пока не имею права проинформировать. За что покорнейше прошу меня извинить.
Глава 8
Добрый вечер, трусишка…
Пролив Зунд, Санкт-Петербург, Лондон, Северное море. Апрель 1905 года
Набрав силу к вечерним сумеркам, зюйд-вест тугим потоком прохлады освежал разгоряченное лицо. Головная боль потихоньку отпускала. Не стоило, конечно, принимать на грудь больше той нормы, которую сам себе определил на рабочий период…
«Страшно подумать, как давно это было. Хотя, если быть точным, ”давным-давно” этому на днях стукнуло девяносто лет тому вперед. Но было! А такие решения из числа неотменяемых, – Василий тяжко вздохнул. – Ставим себе на вид. Замечание вам, любезный. Впредь – потрудитесь исполнять и соответствовать. Зарок, выстраданный в госпитальной палатке Ханкалы в том далеком далёко, которое вспоминается все реже, обычно в силу необходимости, жизнь вам, да и не только вам, здесь уже пару раз спасал».
Солнце садилось. Небо на западе и облака на нем светились живой, неповторимой палитрой плавно перетекающих друг в друга оттенков, от иссиня-фиолетового до нежно-розового и огненно-золотого. Умеет же порадовать глаз морехода Северная Атлантика в те редкие весенние вечера, когда ей бывает угодно смирить свой суровый норов и блеснуть благородной, нордической красотой.
Как же сладок этот терпкий океанский воздух! Как прекрасен этот не загаженный свалками и смогами сгорающей нефти мир. И как прекрасна и сладка та, которую мир этот подарил ему. Та, цвет чьих дивных волос ослепительно сияет сейчас перед глазами в нижней кромке закатных облаков. Единственная, неповторимая и желанная женщина, от которой волею судеб он сейчас уплывает все дальше, и дальше…
«Солнышко мое, счастье мое рыженькое, как же я по тебе уже соскучился… Ох!.. не нужно было перебирать. Опять лирика из нас понеслась. И перед работой вдобавок. Давай-ка бери себя в руки. Живо… Все-таки, Вася, здесь ты стал другим. По Сеньке ли шапка? Вот скоро и проверим. Нет, конечно, натянул ты ее на себя не только благодаря балковским гормонам, да его молодости. Только, похоже, что и как личность ты уже немножечко он. Но немножко или множко? Вот в этом-то и вопрос. Интересный. И может статься, что он будет посложнее, чем давно привычная, по понятным причинам, дилемма от шекспировского датского принца. Мимо чьей родины, кстати, мы как раз и проходим в данный момент».
Василий какое-то время пристально вглядывался в легкую дымку слева по борту, где на фоне темнеющего горизонта, играя отблесками вечерней зари, высвечивались шпили соборов и мерцали огоньки собирающегося мирно отходить ко сну Копенгагена.
«Ну, допустим, я не прав был сегодня. Но и обижать старика не следовало. В конце концов, до начала активной фазы операции у нас еще больше двух суток. Голова и тело в порядок прийти успеют. А дед наш, получив столь неожиданный солидный приварок к планировавшейся им выручке с рейса, похоже, почувствовал себя обязанным. Кстати, вполне так солидно смотрелся кэп. Говорят, что русскому в кайф, то для немца – смерть. Только сие, видимо, не ко всем фрицам относится…» – улыбнулся Василий.
Такого насоса, в лице просоленного дыханием восьми морей и двух океанов клада данцигского сального юмора и ганзейских кабацких традиций, узреть перед собой он не ожидал. А поначалу тот был сама деловая респектабельность и учтивый педантизм: «Не соизволите ли разделить с вашим шкипером чашечку кофе, ровно в 16:30?» А ведь ему еще «собаку» стоять.
«Итого, в результивной части имеем: два пузырька Егермайстера по 0,75 на двоих. Пусть оно и под добрую закуску, но это… трошечки перебор…»
* * *
Известием о том, что он покидает Питер и любимую минимум на месяц, Василий огорошил Верочку вечером, после посещения ими Катюши Десницкой в больнице. И воспоследовавшего за этим неожиданного визита к ним домой государя регента с его не в меру серьезным дядюшкой. На пару с очаровательной супругой, которая к тому же, «по совместительству», приходилась родной сестрой государыне императрице.
Поскольку Василий и Михаил Александрович уже успели про что-то пошептаться с утра пораньше, Вера на подобное продолжение дня не рассчитывала. Но форс-мажор есть форс-мажор: надо было разруливать ситуацию, не имея времени ни на размышления, ни на подготовку. Разбираться, как именно по этикету положено принимать к обеду таких гостей, было поздно. Оставался единственный доступный вариант действий – «по-русски»: что в печи, все на стол мечи.
Слава богу, молодая хозяйка и ее шустрые помощницы, женушки «двоих из ларца» – Бурноса и Бабушкина – в грязь лицом не ударили. По части кулинарии и застольного сервиса все всем остались довольны. Или, во всяком случае, сделали вид. Что подтвердил Василий, шепнув ей во время проводов именитых гостей: «Дважды зачет, дорогая!»
Почему именно дважды, догадаться Верочке труда не составило: по ходу разговоров выяснилось, что великий князь Сергей Александрович и его спутница жизни приехали не только познакомиться поближе с новым другом Михаила Александровича. Они также выполняли просьбу государыни относительно желания царя видеть ее, Верочку, в роли одной из камер-фрейлин Александры Федоровны. А фактически в качестве медицинской сестры и сиделки при цесаревиче Алексее.
Банщиков, когда заезжал к ним вместе с великой княгиней Ольгой Александровной, пообещал полностью проинструктировать Веру по поводу техники переливаний крови и прочих процедур, которые будут необходимы малышу. В себе она была уверена, так что по медицинской части проблем не должно было возникнуть. Но оставалось самое главное – получить согласие императрицы. Александра Федоровна никогда не допустила бы до своего сына кого-то, к кому питала хоть малейшее пред-убеждение. Спешки в «кадровых» вопросах она также не любила, поэтому прислала на предварительные смотрины Верочки человека, чье мнение ценила и кому вполне доверяла, – свою старшую сестру.
