— Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги, — напевая эту песню вполголоса, я переоделся и спустился вниз.
— Ох тыж, твою мать! — охренел я, забывая о песне, увидев открывшуюся мне картину. На миг в душе шевельнулась осторожная мысль на всякий случай накинуть щиты, потому как если начнут бить, могу и не справиться. А удрать в этот раз вряд ли получится — грамотно обложили, гады, перекрыв все пути отступления.
За столом собрался весь мой многочисленный женский коллектив, во главе стола, на почётном месте восседала Селена, явственно демонстрируя, кто есть кто. В дверях застыл дед, недобро так посматривающий на меня. Тут в мою спину уперлись чьи-то руки, настойчиво подталкивая меня туда, вниз, где была приготовлена горячая встреча… Обернувшись, я увидел ухмылку Аштар.
— Предательница! — громко подумал я, в ответ она закатила глаза и обогнала меня, тут же устроившись рядом с остальными. Бросив страждущий взгляд в окно, я заметил, что там маячила довольная морда Бурана.
— И ты, Брут! Чтоб тебе яблоко гнилое попалось… — мысленно злобно пожелал я ему, тут же услышав издевательское ржание. Но делать было нечего, нужно было воплощать свой план, поэтому я продолжил путь, сохраняя максимально невозмутимый вид, внутренне настраиваясь, наверное, на самый сложный бой в моей жизни — со своей семьей.
С каменным лицом прохожу вперед и сажусь во главе стола. И тут же на мое плечо забирается Рыжик, воинственно топорща хвост и злобно поглядывая на окружающих. Успокаивающе глажу ее по голове, чувствуя, что Красотка очень злится. Если психанет, то удар Громовой белки в небольшом помещении будет страшным. От него не всякий щит защитит.
— Баб Лена, ужин готов? — интересуюсь, не обращая больше ни на кого внимания. И тут же передо мной, а так же перед всеми сидящими за столом, как по мановению ока начинают появляться разнообразные блюда, источающие божественный аромат. Беру нож и ломтик слегка поджаренного хлеба, подтягиваю к себе масленку. Краем глаза замечаю какое-то неуверенное шевеление. Марина и Виттория, примостившиеся с краю стола, подталкивая друг друга, почувствовали мой вопросительный взгляд. Марина тут же виновато отвела взгляд и съежилась, точно желая казаться незаметной. А итальянка решительно вскочила и звенящим от напряжения голосом начала:
— Влад, ты прости, конечно, но всё это… Я готова поддерживать тебя во всём, я готова пустить в ход все связи моей семьи!.. Работая головой, я могу значительно преумножить капитал твоего рода… Но к тому, что произошло — я не готова. Это нерационально — заставлять воевать того, кто создан для иного! Понимаешь?! — она требовательно смотрела на меня, ожидая ответа.
— Понимаю… — кивнул я и перевёл взгляд на Нарышкину. — Ты, как я предполагаю, тоже хочешь что-то мне сказать?
— Это все слишком страшно, Влад… Я не рассчитывала, что буду проходить через такое. Как вспомню эту боль… — Марина вновь отводит глаза, в которых блестят слезы, — Ни связи моего рода, ни мои умения — ничего не помогло мне в том бою! Я… Я почувствовала, что я не создана для такого! Я хорошо разбираюсь в политике, я могу принести пользу…
— Кому-то другому, кто будет более достоин этого, в отличии от меня.
Марина потрясенно смотрела на меня, по её щекам покатились крупные слезы.
— Я никого не держу, — продолжил я, старательно намазывая масло на хлеб. — и не могу гарантировать вам спокойной жизни в уютных кабинетах. Велика вероятность, что и туда могут явиться мои враги, желающие ударить по самому больному — моей семье. И вам вновь придётся отстаивать своё право на жизнь с оружием в руках. И если для вас подобное неприемлемо, то…
Я поднялся со своего места, отложив в сторону надкусанный бутерброд. Затем коротко поклонился.
— Спасибо, что были рядом, и жаль, что я вас разочаровал. Не смею больше вас задерживать.
Снова усевшись, я потянулся к ноздреватому жёлтому сыру, размышляя, пристроить ли лакомый кусочек на хлеб с маслом или есть вприкуску.
Во взглядах Марины и Виттории отражалась гамма противоречивых чувств: обида, что я даже не попытался их удержать, острое сожаление, что они не оправдали надежд своих семей, и грусть от понимания, что сейчас поставлена точка во всех наших отношениях. Так и не дождавшись больше от меня никаких дополнительных слов прощания, девушки оглядели остальных, но не смогли ничего сказать, резко развернулись и практически выбежали из дома. На какое-то мгновение меня охватила грусть, но это быстро прошло. Они сделали свой выбор, и я с ним согласен. Лучше сейчас, чем потом, когда их слабость поставит под удар остальных. И хорошо, что между нами ничего не произошло, иначе было бы куда труднее с ними расставаться.
— Влад, это жестоко… — попыталась было вставить своё слово Вика, но я кинул на неё такой взгляд, что она тут же осеклась.
— Жестоко заставлять их идти против своих страхов, если они на это не способны! А мне не нужны слабые, колеблющиеся соратницы. Надеяться лишь на связи, наработанные даже не ими самими, а их родными? Или на свою привлекательность? Это жалкая попытка придать себе важности и ценности. Вы все бесконечно желанны для меня, но если вы рассчитываете, что одной постелью можете доказать свою значимость — уходите прямо сейчас! Мне нужно от вас нечто большее, и если вы не способны на это, если не чувствуете готовности идти до конца — не стоит мучить себя и тратить моё время.
Спохватившись, я коснулся источников Марины и Виттории эфиром и снял с них свои метки. Теперь пожирателям они не интересны, но и я их больше не буду чувствовать. Последним отголоском нашей связи я ощутил, как они замерли, будто почувствовав пустоту, а потом ускорились, покидая пределы коттеджа, так, будто за ними кто-то гнался.
Сразу же выкинув их из головы, я беспокоился пока только об одном — я не видел за столом Хидеки. В то, что японка бросит меня, чего-то испугавшись, я не верил, но поднимать эту тему было еще рано.
— В общем, давайте обойдемся без долгих прелюдий. Если кто-то хочет последовать за Мариной и Витторией — просто уходите, — подытожил я, оглядев испытующе всех. Дед все так же стоял в дверях и пытался просверлить меня яростным взглядом.
— Николай Владимирович, — обратился я к нему, с удовлетворением отметив, как при этих словах перекосилось его лицо. — Вас не слишком затруднит присесть и перестать буравить меня взглядом? Я очень голоден, а вы мне аппетит портите. Ника, будь любезна, передай мне, пожалуйста, соль, а то руки у меня долгое время были связаны, еще никак чувствительность не вернется…
Селена, опередив потянувшуюся за солью Нику, молниеносно подхватила солонку и с силой запустила ее мне в голову.
— Весьма признателен, — коротко улыбнулся я ей, перехватывая снаряд возле головы. — я всегда знал, что ты поможешь мне в трудную минуту.
Невозмутимо солю картошку, приправленную маслицем и укропчиком. М-м-м-м, красота, а запах — вообще огонь! Ем с отменным аппетитом, по-прежнему не обращая никакого внимания на остальных. За столом царит гробовое молчание, прерываемое лишь стуком моей вилки. Удивляюсь выдержке девчонок, но и прекращать запланированное показательное выступление не собираюсь. Дожимать — так до упора, чтоб рвануло — и знатно. Вон, дед явно уже на грани, а Селена сейчас, кажется, вообще мне в глотку вцепится зубами… К своему удовольствию, я отметил, что только близняшки чувствуют себя в своей тарелке, нисколько не напрягаясь, лишь старательно прячут улыбки, да Ольга преспокойно кушает, забив на все волнения. Мои берегини свой выбор сделали давно, и прошлый бой подтвердил их право носить гордое звание воительниц. А на остальное им плевать.
Эйелен же злобно скалится, эта тоже на моей стороне и готова рвать жилы всем, кто против. Аштар не видно за девушками, но я прекрасно чувствую ее эмоции. Походу, вся эта возня в песочнице ее немало забавляет. Для маленькой богини все кристально ясно. Подумаешь, бой, не в первый, да и не в последний раз… Все живы, все здоровы, ещё и мужик достойный появился в её жизни. Чего остальным не хватает? Хотя, если свалит еще пара-другая, она совершенно не расстроится. Меньше баб — меньше конкуренции, больше будет внимания лично ей.
