на родственнице Трэверса. Для того было делом чести помочь родственнику. Произошло это до того, как Дамблдор наложил вето на кровную месть.
А вот брат и сестра Кэрроу вообще не получили обвинения и сидели за наличие метки как таковой. Люциус говорил, что они занимались бумажной работой. Всех ведь нужно одеть-обуть-накормить-спать уложить и еще куча всего. На это нужны деньги-сметы-проекты.
Как я понял, из обрывков разговоров на вечерних «посиделках» коллег Люциуса по оппозиционной партии, выпустят Лейстренджей, Долохова, Трэверса и Кэрроу. Остальных переведут на верхние этажи тюрьмы и скостят срок. Они пробудут в Азкабане месяца два-три, валить все будут на Крауча и Дамблдора. В большей части на директора.
— Как ты думаешь, — спросил меня Невилл, — их отпустят?
— Не знаю. Сложно сказать. Если они ушли, и твои родители были нормальными, тогда встает вопрос, а что там произошло-то? По-моему, напоминает попытку кривого «обливэйта» как у Локонса, только посильнее. С Кэрроу вообще интересная история. А Долохов и Трэверс действовали в рамках мести. Если докажут — их отпустят.
— Дамблдор не даст, — начала Ханна.
— С директором вообще все странно, — начала Сьюзен, — тетя говорит, что под всеми делами с сомнительным обвинением стоит его подпись. Сейчас все пересматривают.
— Похоже, что он своей властью просто убрал неугодных, — предположил Невилл, — тот же Крауч из-за сына подал в отставку. А ведь как председатель он был хорош.
— Скорее всего так и есть. Я думаю, что ему что-то было нужно от старых родов. Ведь в этой заварушке пострадали, в основном, старинные рода. Лонгботтомы, Поттеры, Блэки, Мальсиберы. Да и вся эта история в континентальной прессе преподносится как бандитская разборка.
— А это и есть разборка, — спокойно сказала Луна.
Ее способности были с ней, но после того, как Лавгуд старший все же обручился с Зибилле Линдеманн и провел с дочерью какие-то ритуалы-обряды (я не вдавался), проваливаться в другие миры она практически перестала. Если раньше раз в сутки по часу-два Луна была недоступна, то теперь это поддавалось контролю, и пропадала она раз в две-три недели, правда, на весь день. Это очень положительно отразилось на девушке — она стала спокойней, собранней, перестала вздрагивать от каждого шороха. Сейчас моя невеста спокойно пила чай с котлокексом.
— То есть? — не понял я.
— Пока старые рода были живы, он не мог получить власть.
— Ты думаешь, что он это сделал из-за любви к власти.
— Из-за любви, но не ко власти.
— А к чему?
— Не знаю. Через неделю скажу, если получится.
— Во всем виноват Дамблдор? — прищурился Невилл.
— Я думаю, — сказала Боунс, — виноваты все. Старые рода не хотели меняться, большое количество маглорожденных не хотело жить по правилам магического мира. Взрыв неизбежен. Темный Лорд и Дамблдор просто возглавили то, что уже давно назревало. Не они, так другие.
— Вы Крама не видели? — я решил сменить тему.
— Видели, — ответила Ханна, — последний вагон, последнее купе.
— И что они там делают? Сексом занимаются? — решил пошутить я.
— Нет, — ничуть не смутилась Ханна, — ругаются. Лучше не ходи, а то «История Хогвартса» в голову прилетит.
— Пойду, посмотрю. Может каким редким экземпляром обзаведусь, — я открыл дверь.
— Редким экземпляром проклятия, — пробурчал Невилл.
— Я все слышал.
В последнем вагоне было тихо. Чары? Или уже закончили? Или он ее… Бр-р-р. Дверь не поддавалась. Заперто. Произнеся десяток заклинаний, я уже хотел плюнуть и уйти, как в этот момент купе открылось. Моему взору предстала всхлипывающая Грейнджер, сидящая на коленках у Крама, и сам ловец болгарской сборной с рассеянным взглядом.
— Эм-м, — начал я, — а что у вас случилось?
— Малфой, — сказала Грейнджер, — иди куда шел!
— Так я сюда и шел, — и расположившись на сиденье, продолжил, — Крама искал. Что ты ревешь? Мама с папой замуж не пускают?
— Иди ты, знаешь куда?
— Знаю, в Слизерин! Давай, красавица, рассказывай.
А рассказ был банален. Грейнджер не скрывала своей «дружбы» с Виктором (а то, что они уже телами дружат, это знать другим ни к чему). И ей этого не простил ни рыжий, ни Поттер. Разругались в пух и прах. Ее обвинили в симпатиях к пожирательским детям (то есть ко мне), в продажности врагам (то есть Виктору), лицемерии (из-за артефактов и кота), зазнайстве и еще много в чем. Даже Дамблдор вызывал на душещипательную беседу про то, какие мальчишки бывают глупые, и ведь это они не со зла. Видимо, с Поттером тоже была беседа, так как он извинился. Рыжие, к этому моменту, отбыли в Пруэтт-холл. Гермиона прорыдала все время нахождения в Хогвартсе. После Нового года девушка просто сбежала к родителям. Встретившись с Виктором, она вспылила. Обвинила его во всех грехах и неудачах, размолвке с друзьями. Орала, кидалась книжками и мелкими заклинаниями. Краму уже исполнилось девятнадцать, так что женскую истерику он перенес стойко. Итог закономерен — сопли и слезы.
— И чего ты ревешь? Ну показали твои, так называемые друзья, свое лицо. С кем не бывает? Радуйся, что это произошло сейчас, а не в самый неподходящий момент.
— Но, мы же друзья… — всхлипывая, сказала Грейнджер.
— Уверена? Хочешь, расскажу, что будет, если ты сейчас останешься с этими двумя? Вырастешь, выйдешь за одного из них замуж. Пока муженёк будет искать приключения на задницу, тебе придется тащить на себе весь быт и работать, плюс решать все проблемы. А твои кровно заработанные Поттер или Уизли будет пропивать в ближайшем баре.
— Почему пропивать?
— А кому они нужны? На сколько эта парочка сдала экзамен без твоей помощи? Куда они после школы пойдут? Тот же Поттер вообще к жизни не приспособлен — мозгов не хватает у Малкин повседневную одежду купить, что уж про остальное говорить. А Уизли? Грейнджер, он моется раз в месяц! От него несет так, что мухи дохнут. Куда они там хотят? В Аврорат? Да все преступники об их приходе за час знать будут — амбре вперед них бежит. Плюс Рон ленивый. Нет денег — иди работать. В то же Фортескью летом всегда кто-то требуется. Но нет. Будет сидеть на заднице и ждать подачки от Поттера, — выдав все, что накопилось, я отвернулся к окну.
Мимо проплывали поля-поля-поля. Хоть бы парочка коров встретилась, что ли!
Грейнджер всхлипывала на руках у Крама.
— И что мне делать? — спросила она минут через десять.
— Жить.
— Я не хочу терять друзей.
— Гермиона, — я впервые навал
