— Ваня? — удивленно сказала четвертая женщина. С кровати, которая была ближе всех к двери.
— Вы знакомы? — воскликнул Феликс и тоже посмотрел на меня.
Знакомы? Я всмотрелся в лицо женщины. Да, я ее уже видел... Буквально вчера во сне. Еще в памяти всплывали какие-то смутные обрывки и осколки. Силуэт на фоне большого окна. Книжный шкаф темного дерева во всю стену. Кольцо... Черненое серебро, зеленый камень с мутными пятнами внутри. Женщина смеется...
— Татьяна? — осторожно спросил я.
Да, я ее помнил. Точнее, не я помнил, а где-то в глубине извилин мозга осталось туманное эхо воспоминаний настоящего Ивана Мельникова. Которого с этой женщиной немало связывало.
Но...
Но как?
— Немного знакомы, да, — сказал я. Тут в палату ввалился еще один персонаж, и в просторном на первый взгляд помещении сразу же стало тесно.
— Вот, Феликс Борисович, — отдуваясь, сказал он. — Истории болезни всех пятерых...
— Так здесь вроде всего четверо? — нахмурился Феликс.
— Ох... Точно, — толстяк вытер ладонью вспотевший лоб. — Климентьеву сегодня в изолятор перевели. Кризис у нее. С остальными можете побеседовать. Ну что, практикант, готов к настоящему экзамену? Слушай, Феликс, а может мы с тобой вместе его погоняем, а?
«Еще чего не хватало...» — подумал я, не сводя взгляда с женщины. Почему-то понял, что она здорово похудела. Щеки и глаза ввалились, она явно сейчас выглядела старше своего возраста. Безумной она никак не смотрелась.
Да как, черт возьми, она сюда попала?
— Заведи своих практикантов и их гоняй, Кирилл Геннадьевич, — со смехом отозвался Феликс, отобрал у толстяка папки и попытался вытолкать его за пределы палаты. Они устроили веселую возню, перетягивая друг у друга папки, и толкась. «Кто первый халат надел...» — вспомнил я. Тут толстяк вытащил Феликса в коридор и дверь закрылась. Я шагнул к кровати Татьяны.
— Как ты здесь оказалась? — тихо спросил я. — Давно?
— С середины декабря, — шепотом отозвалась она. — Я сначала думала, что обойдется, перебесится... Но мне что-то подсыпали, правда! Я совершенно не помню тот вечер в ресторане, а очнулась я уже в больнице.
Она говорила быстрым шепотом, всех слов было не разобрать, но по смыслу было понятно, что именно она рассказывает.
Я спешно из Москвы уехал, заполучив распределение в Новокиневск, а она осталась улаживать мои дела с Прохором. Ну только все пошло не по плану, и она оказалась в психушке. Сначала протестовала, скандалила. Доказывала, что она не сумасшедшая, что ее опоили. Но никто не слушал. Качали головами и назначали новые уколы и таблетки. От которых голова становилась пустой и тяжелой одновременно. Прохор, как заботливый муж, навещал ее, тоже сочувственно качал головой, обещал, что все будет хорошо, и никто из друзей ее не осуждает. Что вот поставят точный диагноз и обязательно вылечат. А пока ей будет безопаснее здесь.
— Иван, они сказали, что я пыталась покончить жизнь самоубийством, но это полнейшая чушь! — горячо шептала она, сжимая мою руку.
— Я могу тебе как-то помочь? — спросил я.
— Боюсь, что нет, — глаза ее потухли, она вся сжалась, ссутулилась, как будто пыталась стать невидимой. — Меня не отпустят... Я слышала, как Прохор обсуждал с моим лечащим врачом наш развод... Там же еще Игорь был. Он у нас был в гостях, когда со мной все это случилось. Он так о тебе выспрашивал еще...
В этот момент дверь снова открылась, в палату вошел Феликс и прикрыл дверь.
— Уф! Еле отделался! — сказал он с облегчением. — Мы с Кириллом на одном курсе учились, так он до сих пор, как мне кажется, и не повзрослел. О, я смотрю, вы уже общаетесь?
Я торопливо встал с края кровати Татьяны.
— Светлана Григорьевна, побеседуете с нами? — Феликс обратился к меланхоличной домохозяйке и присел на панцирную сетку кровати напротив нее.
Сначала она не хотела разговаривать, отнекивалась, мол, нечего рассказывать. Но потом ее как будто прорвало. И ужасающие подробности посыпались из нее довольно бойко.
Была замужем, муж — чиновник в горкоме. Начал заглядываться на юных барышень, получил втык, поскандалили. Потом еще раз поскандалили. А потом он ей как бы невзначай предложил поехать в санаторий, у нее что-то с почками было неладно. Только вместо санатория привез сюда. А она сначала не оценила всю серьезность ситуации, устроила мужу скандал прямо в приемном покое. Ее скрутили, накачали успокоительным и положили в палату. И вот уже второй год она обитает здесь. Муж с новой пассией, блондинкой Верочкой, регулярно приходят, приносят передачки и следят, чтобы она хорошо выглядела. Ну и врачу приносит передачки тоже. Крупными купюрами.
— Ну что, как впечатление? — спросил Феликс, когда мы вышли из палаты в коридор.
— А лечащий врач — это тот самый ваш институтский приятель? — я качнул головой в ту сторону коридора, где по моим прикидкам должна была быть ординаторская.
— Нет, другой, — Феликс отрицательно помотал головой. — Кирилл бы никогда... Хотя...
— А мы можем еще его расспросить про этих пациенток? — предложил я. — Ну, вроде как, сопоставить данные что ли...
— Рассказ Светланы тебя не убедил? — прищурился Феликс.
— Ну, скажем так, я почти уверен, что здесь почти каждый скажет, что его поместили сюда по ошибке, — усмехнулся я. — Во всяком случае, из тех, кто может связно говорить. Так что, мы можем устроить беседу с лечащим врачом?
— Подожди здесь, — Феликс похлопал ладонью по подоконнику. — Сейчас вернусь.
Я остался наблюдать за медленными сонными фигурами, заторможенно прогуливающимися по коридору. К согбенной старушке, которая нас встретила, добавились еще несколько таких же пенсионеров на вид. Ко мне они проявляли живейший интерес. Со скидкой на медленность, правда. Двигались они как зомби. Или как ленивцы. Награждали меня длинными взглядами, выворачивали шеи. Мне опять стало не по себе и захотелось сбежать. Думал, что привык, но нет. Никак. Нельзя к этому привыкнуть...
— Он вчера дежурил, сегодня у него отсыпной, — издалека сообщил Феликс. — Но я договорился, что мы еще раз зайдем во вторник. Ты же сможешь освободиться в обед, да?
Феликс довез меня до дома, когда было уже почти одиннадцать. Даже не заметил, как нам удалось потратить столько времени на эти вроде бы недолгие беседы... Я попрощался со своим приятелем-психиатром и открыл дверь в подъезд. Там было темно, хоть глаз выколи. Кто-то опять выкрутил лампочку. Ну или она перегорела. Пора бы фонарик завести, тут такое дело случается раз в неделю.
Я пробормотал невнятное ругательство и на ощупь двинулся к лестнице.
И тут мне в лицо ударил яркий луч.
Глава двадцать шестая. Легкомыслие и его последствия
— Лиза, какого черта? — сказал я чуть громче, чем следовало. И чуть раздражженнее, чем хотелось бы. Но блин. Что я должен был подумать в такой ситуации?
— Извини, я тебя так долго ждала... — сказала Лиза. Луч фонарика скользнул по обшарпанным стенам, по надписям про «Спартак-чемпион» и " Сева плюс Маша«.
— Не понимаю, зачем ты меня преследуешь, — сказал я. — Хочешь, чтобы я снова повторил, что между нами все кончено?
— Нет-нет, Вань, я все уже поняла, правда, — торопливо проговорила Лиза, фонарик в ее руках погас, и в подъезде снова стало темно. — Я... Мне нужна помощь. В последний раз. И я от тебя отстану, честное слово.
— Ну? — нетерпеливо сказал я. Чувствовал себя по-дурацки. Зачем я вообще ее слушаю?
Она начала сложно и сбивчиво объяснять, что очень хотела купить какие-то особенно правильные джинсы, что у нее фигура нестандартная, поэтому не всякие подходят. Она долго копила, потому что зарплата у нее маленькая, но вот теперь ей очень хочется получить настоящую фирменную вещь. Лица ее в темноте я не видел.
— Не понял, при чем здесь я? — спросил я, вклинившись в паузу.
— Такие джинсы есть только у одного человека, понимаешь? — заныла она. — А она отказывается мне что-то продавать, пока я не приду с кем-то знакомым.
