— Как ты, не ранен? — спросил солдат.
Я покачал головой. Одновременно поглядел на Дуба. Бандит лежал, привалившись к стене. Вытянулся во весь свой немалый рост.
Маленькие глаза пытались расшириться, но не получилось. Тогда глаза почти вылезли из орбит от боли и смертного ужаса.
На груди и животе рубаха изорвана выстрелами. Из ран вытекла кровь.
— Какого дьявола ты стреляешь в помещении из автомата? — спросил я, поглядев на стрелка. — Ты не слышал о рикошете?
Солдат смущенно улыбнулся, посмотрел на товарища, ища поддержки.
— Тут стены мягкие, товарищ Ломов. Полно трещин в кирпичах. Деревянные полы и окна. Пули застряли. Никакой опасности нет.
Ага, нет опасности. Кому ты лапшу на уши вешаешь? Я понимаю, что рикошет — это как перст судьбы. Иногда уйдет в сторону.
А иногда покажет на тебя и все. Вот конец твоего жизненного пути. Поэтому зачем притягивать этот перст к себе, стреляя в замкнутом пространстве?
— Ну-ну, нет опасности, — пробормотал я и постарался успокоиться.
В конце концов, мне повезло. Никто не пострадал. Кроме Дуба и его мордатого помощника. И гранаты остались целы.
В комнату вбежали Юшков и командир роты, молодой лейтеха. Лицо бронзовое от загара, мундир сидит, как влитой. Глаза большие, округлые, близко посаженные. Внимательный взгляд.
Ага, сразу видно, хоть и молодой, но понюхал пороху. Причем не просто лейтеха, а старший лейтенант, как я успел заметить по трем маленьким звездочкам на погонах.
— Ну, как вы, товарищ Ломов? — спросил он. — Живы-целы? Руки-ноги на месте?
— Как видишь, — ответил я и свирепо поглядел на Юшкова. — Мог бы и предупредить, что планируется штурм.
Но приятель не смутился.
— А ты мог бы подождать, — спокойно ответил он. — А не лезть к Дубу под пули. Вернее, под гранаты. Я тебя пытался остановить, но ты не слушал.
Я постарался подавить раздражение. Все точно. Так и было. Я не хотел, чтобы Дуб разболтал о моем визите в его логово.
Но теперь я не знаю, что Дуб хотел сказать про моего деда. И никогда не узнаю. Печалька, огромная печалька.
Комната наполнилась другими солдатами. Двое осторожно осмотрели ящик с гранатами. Потом сказали, чтобы мы освободили помещение. Им надо ликвидировать взрывчатку.
Мы вышли из здания. Старший лейтенант остался в комнате с саперами. Похвальное самопожертвование. Героизм даже.
Юшков закурил. Что-то он непривычно молчаливый.
— Ладно, я пошел, — сказал я и поглядел на улицу, по которой шагали солдаты. — У меня там военные остались без присмотра. Еще испугаются, бедолаги. Плакать будут, маму звать. Я им должен сопли вытереть.
Юшков кивнул. Я отправился было дальше и он спросил меня в спину:
— А какого черта ты виделся с Дубом ночью?
* * *
Исторгнув хриплый, почти беззвучный, сладострастный стон, Кирпич обессиленно ткнулся в плечо Клеопатры.
Он не видел, как лицо девушки исказила гримаса отвращения. Наоборот, наивно полагал, что она тоже недавно кончила. И сейчас изнемогает от блаженства.
Старый вор и в самом деле считал, что Морозова без ума от него. Сначала, когда только познакомились, не держал Морозову выше любой другой марухи. Хотя девушка никогда не была лярвой, то есть проституткой.
Заработала уважение не передком, а прекрасно развитыми навыками воровства и грабежа. Если с кем и спала, то только по любви. Это она объяснила Кирпичу, когда они переспали в первый раз. Только тогда матерый уголовник обратил на нее внимание.
Когда выяснилось, что помимо броской эффектной внешности, Морозова обладает острым, неженским умом, он стал спрашивать у нее совета. Сначала по пустякам. А потом и по таким важным вопросам, как проведение сходняка. И постепенно легкая влюбленность превратилась в обожание.
В то же время, опытный и прожженный жизнью авторитет даже не подозревал, что Клеопатра его обманывает. У египетской царевны был свой любимый. За которого она также готова была выпить яду или подставиться под укус кобры.
Хотя, справедливости ради, надо признать, что сначала, до знакомства с Кузовом, девушке по-своему нравился Кирпич. Ее, конечно же, привлекала не его внешность, нет.
Власть. Сила, могущество. Безжалостный характер, готовность пролить реки крови, чтобы добиться цели. Бескомпромиссность. Звериные хитрость и чутье.
А потом все это, вместе с молодостью и красотой, она нашла в Кузове и мигом потеряла голову.
— Тебе хорошо было? — подняв лицо, спросил Кирпич.
Он всегда так спрашивал. Хотел убедиться. Для него это важно. Важно, что даже в таком преклонном возрасте он, старый облезлый лапоть, может вознести молодую женщину на вершины восторга.
— Ну, конечно, милый, — закатив глаза, сказала Морозова.
Еще она закусила нижнюю губу, знала, что старик от этого без ума. И точно, обезумев от страсти, Кирпич начал целовать ее лицо. Клеопатра стонала, якобы от кайфа. На самом деле ее чуть подташнивало от запаха крепкого табака, которым насквозь пропитался пожилой босяк.
Вот от Кузова всегда возбуждающе веяло лимоном с оттенком гвоздики. Он использовал одеколон «Шипр». От этого аромата Морозова превращалась в бешеную кошку.
— Милый, я хочу пить, — прошептала Ольга, облизнув пересохшие губы.
Вор прекратил ее целовать. Постепенно он пришел в себя. Взгляд стал осмысленным. Жестким и колючим.
— Ну так иди и возьми, — приказал он, слез с девушки и откинулся на спину. — Мне тоже притащи. Вишневый компот.
Все тело у вора было испещрено татуировками. На ключицах звезды, на плечах погоны. На пальцах перстень, крест, восходящее солнце и надпись СЕВЕР. На груди, помимо прочих — портрет Ленина. Уголовники считали, что чекисты не будут стрелять в вождя и это поможет избежать смерти. На ногах надписи — «Мало пройдено дорог», «Эта нога ходит вокруг зоны» и еще татуировки масок счастья и печали.
Все эти художества Клеопатра знала хорошо. И еще она знала, что вор ни за что не станет бегать, чтобы принести ей воды. Отправит ее саму. На это и был расчет.
Она встала с кровати, улыбнулась Кирпичу и скользнула в соседнюю комнату. На кухню. Как была, обнаженная.
Пусть лучше тело чуть освежится после душных объятий старика.
Перед тем, как войти, Клеопатра включила свет. Кухонька маленькая и тесная. Стол, тоже старый и покосившийся, как и сам Кирпич. Табуретки. Шкафы. На потолке тусклая лампочка.
Окно небольшое, сейчас заколочено снаружи ставнями. Темно, как в заднице. После покушения на Танкиста старик опасался ответки. И поэтому прятался, как пес в конуре. Старый, облезлый пес.
— Это тебе, милый, — Морозова достала прозрачный пузырек из дальней полочки в шкафу, откупорила крышку, вылила содержимое в кружку с компотом. Перемешала ложкой, проверила, растворилась ли жидкость в компоте. Да, все хорошо. Ничего не видно. — Надеюсь, тебе понравится.
Она жадно выпила воды. Потом налила себе в кружку. Решила взять с собой.
А то старик, чего доброго, заставит ее выпить своего компота. Напиток и раньше не нравился Ольге, а теперь и вовсе стал смертельным.
Она вернулась в спальню. В доме холодно, девушка чуть озябла. Не очень хорошая это идея, ходить по дому с голой задницей. В весеннюю-то пору.
— А вот и я, — сказала Морозова, входя в комнату.
Кирпич молча курил в постели. О чем-то думал. Между бровей пролегла глубокая складка. Уголки рта опущены вниз.
Наверняка решает, как теперь быть с Танкистом. Придурок. Отправил какого-то тупого автоматчика против банды бывших военных. Надо было минимум троих послать. И чтобы не торопились. Подождали, чтобы наверняка убить цель.
А тот тупица, говорят, сразу палить начал. Танкист еще толком из дому выйти не успел. Даже не ранил цель. Надо же быть таким придурком, чтобы так бездарно профукать покушение. Теперь Танкист затаился и будет выбирать время для ответного удара.
Надо было по-другому. Вот точно также, как сейчас. Налить яду, отдать Танкисту. Через красивую девушку. У Клеопатры даже есть подруга, которая смогла бы все это сделать. Уже давно бы враг валялся мертвый.
