даже привлекательными для этого… Процесса, уничтожающего реальность, назовем его так.
- Хм-м-м… - протянул Айзек, - Знаете, эта версия имеет право на жизнь. Хорошо, я разберу эти ритуалы на составные кирпичики. Вы, Юлия, тоже проверьте Вашу версию, - Юля кивнула, и Айзек взмахнул рукой, - Ну что, полагаю… На сегодня у нас все.
- Подождите, - удивленным хором отозвались Фабио и Лоренс, - А нам что делать?
- Постарайтесь не вызывать никаких подозрений. Я свяжусь с вами, когда придумаю, как это можно сделать так, чтобы рано или поздно не попасть под колпак Ваших, Лоренс, коллег.
Растерянный Лоренс направился к выходу, но Фабио даже не шелохнулся:
- А что насчет сектанта? – его сосредоточенный взгляд пронзал Айзека насквозь. Заслышав продолжение разговора, Лоренс обернулся и замер.
- Извините? – перепросил Айзек, поежившись.
- Ну смотрите, - Фабио достал из кармана телефон, - Вот протокол допроса. Вот здесь сектант утверждает, что то, что он делал, он делал для спасения вселенной. - он повернул телефон экраном к Юле и Айзеку, - А вот… “Кто вам сказал, что вашей?” – выждав короткое мгновение, он продолжил, - Не знаю, как вам, а по мне здесь все предельно очевидно. Он из другой реальности.
Из другой реальности…
Мысль, что когда-то прошла по границе сознания, так и не закрепившись в нем, теперь горела яркой лампочкой.
Повисла долгая и тяжелая тишина. И в этой тишине ту самую мысль, что наверняка крутилась сейчас в головах у всех, озвучил Айзек:
- Мы в глубокой заднице, господа.
Не по-весеннему жаркое солнце пекло в голову. Брызги омывавших корабль волн оседали на губах, придавая им солоноватый привкус.
Чертовых пиратов удалось провести один раз, но во второй они уже не попались на тот же самый крючок.
В ту злополучную ночь, когда от спасения их отделял один только звонок, утонул не только комм Ала – вместе с ним пошло ко дну и все его представление. Уже к утру признанный вполне здоровым, Ал обнаружил себя на влажной палубе, вместе напуганными и оттого обозленными пленниками. И все было бы не так плохо, если бы не постоянное позвякивание цепей, что ни на секунду не давало забыть ни кем они теперь были, ни что их ждало впереди.
Один чертов звонок. Один проклятый дождь где-то между ними и Римом – и все было решено.
Малкольм рвал и метал. В нем почти не осталось ничего, что напоминало бы о спокойном и рассудительном, и разве что совсем немного напуганном соседе Густавссона, с которым Ал разговаривал вроде бы совсем недавно, и в то же время словно в другой жизни. У него на острове осталась маленькая дочь, и как отец, Ал его прекрасно понимал, но контраст все равно был слишком и слишком разительным.
Обычно решительная Шимкова словно бы уже истратила весь свой нескончаемый запас энергии и оптимизма и теперь просто таращилась на небо, огрызаясь каждый раз, когда кто-то пытался с ней заговорить.
В отличие от искренне растерянного Франсуа, рот которого не затыкался ни на секунду. Испуг совсем не подходил его квадратному лицу и накачанному телу – и было в этом что-то комичное.
И только Паулю удалось сохранить необычайное и в чем-то даже философское спокойствие. Достаточное для того, чтобы осаживать Малкольма, когда он совсем уже зарывался, успокаивать трясущегося Франсуа и пытаться растормошить Шимкову.
Еще совсем недавно они могли встретиться разве что в “чистой” зоне космопорта – но та жизнь осталась далеко позади. Настолько далеко, что над ней уже словно бы повисла тонкая пелена, размывающая силуэты и вынуждающая сомневаться, а было ли это на самом деле, и если было – то с ним ли?
Корабль прибыл на место назначения следующим утром. Только на горизонте забрезжил рассвет, из темноты над бортами выросли горы. Время шло, солнце поднималось все выше – и горы тоже росли, словно нависая над небольшим в сравнении кораблем.
Пираты бегали по палубе, и в их беготне и только примерно понятных командах чувствовалась слаженность единого организма. Они сложили паруса – и в это же мгновение поднятые до того наверх весла пришли в движение. Всех присутствующих наверху обдало брызгами. Корабль качался из стороны в сторону сильнее, чем в открытом море, несмотря на все уменьшающуюся скорость.
Резкий рывок и звук удара ознаменовал швартовку. Тяжелый деревянный трап опустился вниз, и почти сразу на борт забежал ушлый щуплый мужичок с проплешиной на затылке, едва прикрытой жидкими волосами. В руках у него был какой-то свиток, а его активная жестикуляция сбивала с толку.
Команда пиратов разделилась на две равные части, и когда одна половина сбежала вниз на причал и скрылась из виду, от второй отделился один мужчина и подошел к ним.
Звякнули ключи, и тяжелая цепь, соединявшая их кандалы с мачтой, упала на палубу. Повесив ключи обратно на пояс, пират окинул их равнодушным взглядом и коротко скомандовал:
- Подъем.
Второго приглашения не потребовалось. Все они, как один, поднялись с влажноватых досок и медленно побрели в сторону выхода. И бывшие члены команды Ала, и пассажиры, и те местные бедняги с Китеры, кому не хватило времени скрыться за каменными стенами города – сейчас они едва ли отличались друг от друга хоть чем-то.
Выросший за бортами корабля остров разительно отличался от Китеры, с которой их так бесцеремонно выкрали. Здесь не было ни намека на непривычно приземистые деревья, пожухлую от отсутствия дождей и палящего солнца траву и редкие кустарники, которые хотелось убить, чтобы не мучались – наоборот, все оттенки зеленого резали по глазам и заставляли прищурится.
Если на Китере каменные здания, пестрящие всевозможными цветами, казались уместными и радовали глаз посреди выжженной солнцем полупустыни, то здесь они портили вид своей аляповатостью, перегружавшей и без того перегруженные зеленью рецепторы.
Замыкавшего колонну незнакомого грека толкнули в спину – и все пришли в движение. Ноги Ала не успели задеревенеть окончательно за сутки сидения на палубе – остальным, судя по раздававшимся отовсюду кряхтению и стонам, повезло намного меньше.
- И мы просто так пойдем? – раздался сбоку тревожный шепот, и Ал успел вздрогнуть быстрее, чем понял, что это Шимкова.
- А у нас есть другой выбор? – так же тихо отозвался Ал.
Шимкова замялась – вся палитра эмоций поочередно отражалась на ее лице, пока она не повесила голову, тяжело вздохнув.
Острый укол совести
