Павел Мамонтов - Командир

А может, женщин аборигенам стоило вернуть в Город? Мол, извините, а мужчин мы убьём. А Хрому следовало сказать: делайте что хотите, аборигены, раз это ваша земля, только женщин и детей не убивайте. Как будто женщины и дети долго проживут, если всех мужчин-охотников перебьют.

Вот такая вот ситуация. Поэтому Хрому надо убить всех снежных людей, чтобы выжили его колонисты. Без вариантов.

Раздался нетерпеливый телефонный звонок. Александр нутром почувствовал, как от него исходят неприятности. Ответила Ольга:

– Квартира Ахромеевых.

А потом торопливо прибежала к Александру на кухню. Тот ещё не допил кофе. Положенные десять минут ещё не истекли.

– Александр…

Хром вскинул руку. Ольга осеклась, а он одним глотком осушил кружку.

– Теперь говори.

– Передали: нарушение периметра случилось. Сказали, вам не мешало бы прибыть.

– Они что, сами справиться не могут?

– Не знаю.

– А знаешь, Оля, может, это и лучше, – произнёс Хром, чувствуя, как разгорается внутри боевой задор.

Он быстро сбегал в спальню. Надел лёгкий кевларовый бронежилет, достал из шкафа «Ремингтон», копию того, что держал дежурный у ворот, обулся в боевые берцы и лёгкой походкой направился к двери. Очень хотелось посчитаться с местной фауной за то уничтоженное поселение. Хоть с кем-нибудь. По пути назад заглянул в ванную, там Нина купала детей: Лика ещё сидела в ванне, Виктор, уже вытертый насухо и причёсанный, деловито оглядывал комнату со стула. Александр подмигнул детишкам и вышел из квартиры.

– Оля, я буду поздно, что делать, ты знаешь. Пока, – сказал он на прощание.

За те три с лишним года, что колонистам приходилось выживать в новом Мире, Город изменился. Изменился даже запах, его аура, что ли. Самый первый год, особенно зимние месяцы, Город пах страхом, отчаянием и безысходностью. Александр хорошо помнил, как он шёл по улице и ловил на себе полные надежды и мольбы взгляды простых обывателей. Некоторых успокаивал, говорил, что всё будет хорошо, хотя понимал, сколь много их не переживёт зиму. Тогда Город пах копотью из буржуек, человеческим потом и кислой вонью заскорузлой одежды. Люди жили вдесятером в одной комнате, отапливаемой вонючей самодельной печкой, спали вповалку в домах частного сектора, потому что только их можно было нормально обогреть.

Странно, вроде той зимой были идеальные условия для эпидемии: тысячи людей, полуголодных, испытавших сильнейший стресс, кучковались в выстуженных помещениях, без минимальных средств гигиены. Но эпидемии не случилось. Чему за это говорить спасибо: самоотверженной работе врачей, внутренним резервам человеческого организма или жёстким мерам карантина, – Ахромеев не знал.

Зима прошла, наступила весна, и Город завонял: лопнувшей канализацией, неубранными трупами и гнилью. И с этой проблемой справились. Опять обошлось без эпидемий и прочих неприятных последствий. Пришло лето. Оно принесло с собой в Город чистейший воздух подлинно девственной природы. А вместе с ним к Городу начали подбираться зверьё и нечисть, распуганные Прорывом.

Вдруг оказалось, что любой дикий зверь может запросто загрызть мирного колониста. И даже огнестрел – не гарантия безопасности. Самыми опасными оказались не львы и волки, раза в полтора крупнее своих сородичей с Большой Земли, не полуторатонные туры и трёхметровые медведи, а гуманоидные приматы и нечисть. Нечисть очень трудно убить – это свирепые, безжалостные твари, не знающие ни страха, ни боли. А приматы, вооружённые заострёнными палками и когтями, охотятся стаями и могут легко пробраться в любое место. Пришлось срочно создавать дежурные команды для патрулирования улиц и обносить Город частоколом. Огородили не весь – только пару десятков кварталов вокруг ТЭЦ. Большая часть оказалась заброшенной – так появились Северные Развалины.

Самое фиговое во всей этой ситуации было то, что нечисть, приматы и некоторые другие животные как-то могли воздействовать на разум и эмоциональное состояние людей. Нет, это не было чем-то вроде львиного рыка, внушавшего первобытный страх. Это было именно воздействие на мозг и на чувства человека. Новоявленные маги Города называли это ментальной силой. Пускай будет ментальная сила. Хром не раз замечал, как, например, встречаясь со стаей мохнатых бабуинов, на него накатывало чувство страха – не куража, как на охоте, а именно страха. Но бывший спецназовец умел бороться со страхом, да и встречи эти долго не длились, поскольку автомат в умелых руках неизменно круче зубов, когтей и всякой там ментальной силы.

Ахромеев вышел на нужную ему Шолоховскую улицу.

«Как глубоко в Город пробрался ублюдок», – с негодованием подумал он о звере или нечисти, проникшей за частокол.

Нужный дом определить было легко – обычная хрущёвка среди десятков таких же в квартале, только оцеплённая цепочками солдат. Перед ней, перекрывая улицу, скопилась достаточно большая толпа.

Как отвадить местную живность, предложил Каскадёр, а Александр поддержал. Толя рассказал историю времён покорения Кавказа генералом Ермоловым. Тогда русские солдаты, по своему обыкновенному раздолбайству, забыли затащить до темноты в крепость пушку – лафет сломался – и оставили её на дороге. Храбрые нохчи, естественно, попытались ночью эту пушку умыкнуть. Да вдруг из крепости прямо по столпившимся на дороге врезали картечью. Стоны раненых и умирающих слышались до утра. На рассвете нохчи попытались вытащить хотя бы своих раненых – по ним опять ударили картечью.

Всё новое – это хорошо забытое старое.

К идее подошли творчески. Поймали в капкан мохнатого бабуина – метровую тварь с десятисантиметровыми клыками и когтями, пушистую, как птенец пингвина. Весил бабуин не больше сорока килограммов, но состоял, зараза, из одних мышц. Неподготовленному человеку вмиг мог кишки выпустить.

Бабуина подвесили за ногу на столбе, на окраине Города. Ночью сородичи попытались его вытащить, и вокруг столба сработали закладки. Два кило тротила не пожалели для дела. Остатки бабуинов потом разбрасывали по окрестностям города. Позарившихся на падаль животных отстреливали. Без разницы: кабанов, волков, львов, медведей и нечисть, конечно.

Устраивали капканы, ловушки, даже мины закладывали. Боеприпасов истратили немало, зато теперь артели лесорубов достаточно было натереть руки и подошвы сапог ветошью, которой чистили оружие, и любой зверь, унюхав запах оружейной смазки и пороха, трижды подумает, прежде чем приблизиться к людям. Даже нечисть, если имеет хоть каплю мозгов, на крупный отряд людей не нападёт. Жаль только, со снежными людьми и неандертальцами такой фокус не прокатил.

С тех нелёгких времён прошло больше двух лет. Сейчас Город пахнет свежим воздухом, к которому изредка примешивается отдающая кислым гарь от дымящей ТЭЦ. Люди же, идущие навстречу Хрому, смотрели с почтением. От безысходности не осталось и следа, осталась, скорее, собранность, уверенность в завтрашнем дне и готовность за него бороться.

Хром подошёл ближе к столпившимся на улице и сразу понял, почему Сэнсэй, который дежурил по Городу в эту ночь, вызвал его. Толпа оказалась не одна. И Ахромеев сразу узнал тех, кто возглавлял противоборствующие стороны.

– Так, что за собрание, почему беспорядок посреди Города? – мощным баритоном осведомился Хром, проходя сквозь расступающуюся перед ним людскую массу. Александр вышел как раз на линию раздела противоборствующих.

– Извини, Хром, что дёрнул, – сказал Сэнсэй. – Я подумал, что тебе стоит поприсутствовать. А ты, смотрю, решил очень активно вмешаться? – разведчик указал на «Ремингтон».

– Посмотрим. Ну, я слушаю. В чём проблемы?

Лидерами двух партий колонистов были Сергей Борисов, самый известный маг Города, и Михаил Игнатьевич, один из церковных священников. Его-то Хром тут увидеть не ожидал – раньше он не появлялся на таких сборищах.

С появлением Хрома шум в толпе поутих. Борисов и Михаил Игнатьич смотрели друг на друга, как медведь на росомаху. Оба носили бороды. И на этом их сходство заканчивалось. Маг выглядел этаким аристократическим франтом: элегантное чёрное пальто, лаковые остроносые туфли, безукоризненно уложенные волосы и бородка клинышком. К этому добавлялся снисходительный взгляд с лёгким налётом превосходства. Впрочем, превосходство при появлении Хрома испарилось. Лет Борисову можно было дать тридцать пять-сорок.

Михаил Игнатьевич выглядел старше лет на десять. На висках и в окладистой бороде у него уже появилась седина. Вдоль глаз протянулась сеточка морщин. Сами глаза были удивительной чистой синевы и казались даже немного неуместными на таком лице. Одет священник был в старую рясу, которая из-за довольно коротких рукавов напоминала поношенное кимоно. Под ней угадывался лёгкий бронежилет.