Полностью были уничтожены 6-я, 9-я, 57-я армии и армейская группа генерала Бобкина. Южный и Юго-Западный фронт оказались ослабленными, в результате чего немецкое командование смогло упредить развертывание советских резервов и разгромить эти фронты.
Орловско-Брянская операция ни в коем случае не должна повторить тот печальный сценарий. Потому-то столько внимания уделяется действиям нашей разведки, а также сохранению тайны и дезинформации противника. Все же мы можем, когда захотим. И возьмемся за дело всерьез, а не тяп-ляп. Но я верю, что все будет хорошо. Наше дело правое, а, значит, победа будет за нами!
20 апреля 1942 года, утро. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина
Бывший и. о. верховного правителя России, бывший Главнокомандующий ВСЮР генерал-лейтенант Деникин Антон Иванович
Когда господин Верещагин сказал мне, что Сталин обязательно пойдет мне навстречу, я даже не ожидал, что эти слова сбудутся буквально. Его секретарь открыл передо мной массивные двери известного всем кремлевского кабинета, и я увидел того самого «дядюшку Джо», который для одних был идолом и иконой, а другие считали его исчадием ада. Точно так же раскололась и русская эмиграция. Одни наши соотечественники по призыву советского вождя вернулись в Россию, чтобы воевать с общим врагом, другие же пошли служить к Гитлеру в СС и вспомогательные части, как, например, генерал Краснов со своими холуями. Я же придерживался средней позиции, не считая Сталина ни ангелом, ни чертом, а лишь одаренным от природы политиком, который делал свое дело так, как он это понимал и считал нужным.
Если бы у меня была такая возможность, то я бы всеми силами постарался уклониться от этой встречи, и из оккупированной немцами Франции поехал бы не в Советскую Россию, а, скажем, в Соединенные Штаты. Но визит лейтенанта Федорцова спутал мне все карты. Я увидел в нем посланца моей израненной Родины, которая зовет меня выбрать – с кем я в этой смертельной схватке с врагом, грозящим моей Родине полным уничтожением. Кроме того, мне тогда не хотелось угодить в немецкий концлагерь. А зрелище гестаповского офицера, упакованного в простыни и напоминающего египетскую мумию, вывело меня из равновесия своим сюрреализмом. Наверное, так и нас с Ксенией и Мариной так же они могли похитить и даже убить. Но вместо этого наши незваные гости просто попросили пройти вместе с ними, оставляя решение за нами.
По пути из Бискайского залива в порт Мурманск я много читал, добирая прочитанную информацию познавательными беседами с потомками. Их ясный и незамутненный взгляд на жизнь заставил меня еще раз задуматься над тем – против кого или против чего мы воевали в Гражданскую. По обе стороны фронта были как и истинные патриоты России, так и те, кто был готов распродать ее первому желающему оптом и в розницу.
Не знаю, могло ли быть тогда все по-иному, но итог той бессмысленной войны был катастрофичен. После победы красных Россия оказалась ослабленной, и власть в ней захватили люди, которых даже большевики теперь считают мерзавцами и подонками. Человек, который стоит сейчас передо мной, принял у умирающего Ленина разрушенную и истощенную страну, и за двадцать лет неустанных трудов и забот превратил ее в державу, способную один на один выстоять под ударом объединенных сил всей Европы. Независимо от политической окраски его поступков, это деяние достойно таких титанов, как Петр Великий.
– Здравствуйте, Антон Иванович, – нарушил, наконец, молчание мой визави, делая приглашающий жест рукой, – пусть мы с вами не так давно были врагами, но сейчас, надеюсь, что это уже не так. Поэтому чувствуйте себя в СССР не пленником, но желанным гостем.
– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович, – в тон хозяину ответил я, – надеюсь, что в этот тяжелейший для нашей Родины момент, мы, наконец, забудем все то, что нас разделяет.
– Гражданскую войну пора заканчивать, – вдруг совершенно серьезно сказал Сталин, – конечно, этому мешают те из ваших друзей-эмигрантов, кто вместе с Гитлером отправился в поход на СССР, а также те из наших сограждан, кто изменил Советскому Союзу и пошел в услужение к фашистам. Но я думаю, что эта проблема в ходе войны решится естественным путем. Вы уж извините, но миндальничать с изменниками и теми, кто снова поднял на нас оружие, мы не будем. Кто с мечом к нам пришел, от меча и погибнет.
– Я вас прекрасно понимаю, – так же серьезно ответил я, – и тоже полагаю, что пора зарыть топор войны. Те же из эмигрантов, кто вместе с немцами воюет против русских, не вызывают у меня ничего, кроме омерзения. Пусть раньше даже они и были моими однополчанами. Господин Верховный Главнокомандующий, прошу принять мое прошение о зачислении в Красную армию добровольцем и о направлении меня на фронт в любом чине, включая рядового солдата.
– Я рад, Антон Иванович, что мы с вами хорошо поняли друг друга, – кивнул Сталин, прищурив в усмешке свои тигриные глаза, – Пожелание мы ваше учтем, но полагаю, что звание русского солдата хотя и почетно, но будет для вас несколько мелковато…
Сказав это, Сталин замолчал, лишь размеренно прохаживаясь передо мной по кабинету, потом неожиданно повернулся ко мне.
– Готовы ли вы принести присягу Советской России? – спросил он. – Подумайте как следует, Антон Иванович. Помните, что время анархии в Красной армии давно уже кончилось, и теперь все ее бойцы и командиры подчиняются железной дисциплине. И в военное время за невыполнение приказов командование и измену Родине может быть только одно наказание… И вы знаете – какое.
Сказав это, Сталин внимательно посмотрел на меня и добавил:
– Антон Иванович, если вы чувствуете, что не сможете служить и подчиняться новой власти, то вас здесь никто не держит. Вам будет обеспечено место на первом же пароходе, следующем с обратным конвоем из Мурманска в Соединенные Штаты Америки…
От последних слов Сталина я немного вспылил.
– Господин Верховный Главнокомандующий! – воскликнул я. – Я старый солдат, который не раз смотрел в лицо смерти. За моей спиной три войны, и я прекрасно знаю, что такое приказ и воинская дисциплина! Если я даю слово, то я его держу! Я не генерал Краснов, для которого честное слово – пустяк!
– Успокойтесь, Антон Иванович, – сказал Сталин, подходя ко мне и примирительно взяв меня за рукав кителя. – Я хорошо знаю вашу биографию и уверен, что даже при нелюбви к нашей власти вы не измените данному вами слову и не пойдете в услужение к тем, кто заливает кровью русских людей нашу землю. Что же касается вашего использования в качестве рядового, то это, конечно, несерьезно. Мы не разбрасываемся генерал-лейтенантами. А если и разбрасываемся, то сие означает, что это не генерал, а лишь поручик, случайно оказавшийся в генеральском мундире. Вы меня поняли?
– Мне понятна ваша мысль, – ответил я, – такие престарелые поручики в генеральских мундирах – неотъемлемая часть любой армии мирного времени во всех странах и во все времена.
– Даже так?! – усмехнулся Сталин. – Я запомню ваши слова. Но ведь вы сами были, как говорят историки, одним из самых успешных русских генералов прошлой войны. И не ваша в том вина, что все ваши победы не привели к победе всей русской армии.
Я отметил про себя, что советский вождь употребил выражение «русских генералов», вместо привычного для себя «царских» или «белых», и счел это хорошим знаком. Кроме того, приятно же, черт возьми, когда твой бывший противник оценивает твои достоинства.
– Благодарю за комплимент, – ответил я Сталину, – но должен заметить, что сейчас подробности Перемышльской операции, Брусиловского прорыва или взятия Луцка не вызывают практического интереса, ибо сейчас другие времена, в ход идет другое вооружение, используется другая тактика. Тот, кто вздумает сейчас воевать, как в ту войну, будет разбит противником. Примером тому может быть поражение Франции в сороковом году, когда ее не спасла тактика времен маршала Фоша.
– И это тоже верно, – ответил мне советский вождь, прохаживаясь по кабинету. – Скажите, Антон Иванович, в прошлую войну вы начинали свою службу на фронте командиром стрелковой бригады?
– Так точно, господин Верховный Главнокомандующий, – ответил я, – вступил в командование 4-й стрелковой бригадой 3 сентября 1914 года и командовал ею же, позже развернутой в дивизию в течение двух лет, вплоть до момента назначения на должность командующего 8-м армейским корпусом.
– Отлично, – кивнул Сталин, – есть у нас в Севастополе тяжелая штурмовая бригада, составленная, кстати, из ваших коллег-эмигрантов, применение которой в боях на территории СССР было признано нецелесообразным по политическим соображениям. Бригада обучена, оснащена и экипирована по нашим стандартам. Сейчас, в связи с задержкой в ее боевом применении и появлением у нас новых образцов техники, происходит ее ускоренная механизация. Мы хотим назначить вас командиром этой бригады. Возьметесь?
