Пересекаю линию обороны людей… Все, теперь мне можно не сдерживаться! Но сначала — небольшой спектакль, ещё не время показывать свою силу. Нарочно спотыкаюсь, едва удерживаясь на ногах, даже исходящий из меня свет временно притушил… Пусть они думают, чтоя на грани смерти, пусть предвкушают скорую победу! Для меня главное — удержать их на месте, не позволить сбежать. Вытираю дрожащей рукой кровь, что сочится из глаз от чудовищного перенапряжения. Чувствую, что еще немного, и мой организм действительно сдастся, не выдержав такой нагрузки.
Внутренним взглядом окидываю площадь, отмечая, где находятся артефакты, что вытягивают эфир. Незримо опутываю их нитями стихии огня. Смотрю на папу Римского, вижу довольную усмешку на его лице… Но она, впрочем, резко сменяется гримасой ужаса. Видимо, старый прожженный лис нутром почуял надвигающуюся опасность, сумев что-то разглядеть в моих глазах.
С оглушительным хлопком взрываются артефакты, находящиеся в зданиях по периметру площади. От взрыва строения разносит в клочья, убивая разлетающимися камнями всех, кто имел несчастье оказаться поблизости. И сразу туман, что заполняет площадь, мгновенно исчезает, открывая доступ небу, которое в гневе обрушивает на землю молнии, испепеляющие всех, до кого они дотягиваются. Мне кажется, что я слышу в отдалении полный ярости рев Марры и ее подруг, но они не вмешиваются. Элементали, покорные моей воле, будут ждать, пока я их не позову. Не теряя драгоценного времени, я разворачиваю над всем полем битвы прозрачный щит, сквозь который сюда не сможет никто проникнуть. От снятия блокировки с источника едва не теряю сознание. Голова сразу взрывается от истошных криков сестры и Мирами. По ним это ударило слабее, но они и не обладают такой силой, как я.
Ко мне тут же бросаются твари тьмы, но я безжалостно бью по ним нитями благодати, что растворяет их подобно кислоте. Иду дальше, и во все стороны от меня несутся потоки ослепительного света, поражая всех… Лишь главный зачинщик, виновник всех бед остаётся на ногах и пока в полном здравии. Едва сдерживаюсь, чтобы, создав мечи, не кинуться в рукопашную. Нет, люди должны сегодня увидеть силу веры, увидеть, что бывает с теми, кто впустил в себя тьму!
Так, приглашенные императоры, увы, уже всего лишь пустые оболочки, пожиратели полностью уничтожили их души. И с этим, я думаю, ещё предстоит немало проблем. Чувствую нацеленные на меня камеры, что снимают все происходящее, и, понимая это и стараясь не испортить все еще больше, делаю так, чтобы мои действия ни в коем случае не могли трактоваться как нападение.
Максимально медленно, сдерживаясь изо всех сил, я показательно уничтожаю тьму, чтобы всему миру было понятно, что на самом деле произошло на некогда Святой площади Петра…
— Ты — демон в обличье человека! Изыди! — пронзительно вопит Константин, багровея перекошенным лицом и суматошно размахивая огромным крестом. Исступленный горящий взор, белоснежные, развевающиеся на ветру одежды, не иначе, святой, вышедший на праведную битву с тьмой!
— Интересно, демон пытается изгнать бога. Куда катится этот мир? — несмотря на поглощающую меня боль, я нахожу в себе силы саркастически усмехнуться.
— Исчадие тьмы, ты не пройдешь! Святой меч Господень покарает тебя! — надрывая горло, продолжает играть он на публику. — Ничего ты мне не сделаешь, иначе быть войне! — шипит он вполголоса то, что предназначено только для моих ушей, криво усмехаясь углом рта.
Схватив его за грудки, я резко взлетаю вместе с ним в небо. И мой гневный глас разносится надо всей площадью и далеко за её пределами:
— Как смеешь ты, впустивший тьму в свою душу, взывать к Господу?! Как смеешь ты, ответственный за смерти множества людей, требовать жизни для себя?!!
Пробиваю ему рукой грудь и хватаю пожирателя, что оккупировал тело старого интригана, рывком вытаскиваю его наружу. Старик трясется, широко разинув рот в безмолвном крике. Но эфир жестко держит его в воздухе, не позволяя сорваться вниз. Держу мерзкий сгусток тьмы в руке так, чтобы все смогли хорошенько рассмотреть того, кто таился до этой поры в теле понтифика.
— Ты хотел править миром, глядя на него с высоты своей власти? — гремит мой голос над городом. — Так правь, я не буду тебе мешать, ты свободен. Но прежде — испытай все то, что ты принес людям!
Тугой комок боли, что сидел у меня внутри, по моей руке влетает в тело священника.
И он наконец разражается громким криком, рвущим перепонки, внушающим ужас. Яркая, алая кровь брызжет из его широко распахнутых глаз, струится изо рта. Вся его суть сотрясается в невыносимых муках.
— Пощади, — едва слышно шепчут его губы. Вся его спесь и самоуверенность испарились. В моих руках — жалкий, дряхлый человечишко, отчаянно цепляющийся за свою никчемную жизнь и жутко боящийся того, что ожидает его в посмертии.
— Ты просишь пощады?! А пощадил ли ты моих родителей, когда отдавал приказ Вяземским на их убийство? Скажешь, это был не ты? А пощадил ли ты меня, когда на алтаре твои люди убивали меня? А сейчас — пощадил ли бы ты моих близких? Я все и всех помню, и никому ничего не простил. Все, кто в этом были замешаны — или уже умерли, или вскоре умрут. Придет время, и те, кто еще остался в живых, позавидуют мертвым!
— А как же Романовы? — к моему удивлению, нашел он в себе последние крупицы силы, чтобы напоследок впустить в мою душу яда насмешкой, — свою драгоценную Елену ты тоже убьешь?
— Небо помнит все! — чеканя слова, ответил я ему, пристально глядя в потухающие глаза.
— А теперь, как я уже говорил, ты свободен, можешь дальше делать все, что хочешь.
И с этими словами я отпустил его, с удовольствием проследив взглядом, как его тушка с оглушающим предсмертным воплем шмякнулась на землю, забрызгав все вокруг своей чёрной, отравленной кровью.
— ТЬМА БЫЛА ПОВЕРЖЕНА!!! — вновь колокольным звоном разнесся над площадью мой голос. — Святой Престол очернил себя, впустив в святую обитель демонов! И небо призвало меня, дабы покарать того, кто забыл о боге и добровольно отдал свою душу демонам. И так будет с каждым, кто носит в себе тьму. Бойтесь отринувшие законы Творца, ибо, рано или поздно, но очищающий гром прогремит над вашей головой!
Провожаемый потрясенными взглядами тысяч людей, что собрались вокруг площади, стоя за оцеплением солдат, я опускаюсь вниз. Вижу сотни витязей, что мертвыми лежат на земле. Увы, есть травмы, что я не могу вылечить. А из меня будто вырвали стержень. Медленно иду к ним, едва не падая, тяжело опираясь на посох. Волхвы уже организовали людей для перехода домой, и безжизненные тела павших в бою подносят ближе к порталу, чтобы забрать с собой.
Пелена обжигающих слез застит мои глаза. Тяжко опускаюсь рядом с мертвыми, с печалью дотрагиваюсь до их рук, в которых уже нет биения жизни… И черные вороны Нави уже начинают кружить над площадью. Я не знаю имен павших, я не помню их лиц, но погибли они из-за моей ошибки. Я — и только я повинен в их смерти, и от осознания этого мое сердце готово разорваться на части…
Боль, что я причинил своим родным, гибель сотен людей… Как мне выпросить у них прощения? Как мне теперь смотреть в глаза их близким? Как жить с этим?!!
— Чернобог!!! — воздев голову к небу, исступленно кричу я. — Если хоть одна душа из числа этих воинов попадет к тебе, клянусь, я уничтожу твое царство вместе с тобой!
Их дом теперь — Ирий, — шепчу я сорванным голосом, бессильно склонив голову, отдавая дань их отваге. — Я позабочусь о достойном для вас посмертии. Пращуры гордятся вами, а вы — если сможете — простите меня за то, что не сумел уберечь ваши жизни.
— Не корите себя, Владыко, — сочувственно произнес седовласый волхв, почтительно поклонившись мне. — Они — воины, и знали, на что шли. Тот, кто хочет умереть в собственной постели от старости, никогда не возьмет в руки меч. Сегодня вы спасли многих, а значит, жизни витязей Рати Рода отданы не зря. Нам пора уходить, портал теряет стабильность, да и лишнее внимание нам ни к чему. Хотя, теперь о нашем существовании, наверное, известно всему миру… — обреченно махнул он рукой в сторону людской толпы, наводнившей и саму площадь Святого Петра, и подступы к ней.
