Лёлик молча обнял меня и, прильнув к уху, тихо прошептал: — как очнёшься, вспомни про письмо.
— Пора, — профессор, заглянувший в дверь, был немногословен.
И вот я лежу в камере переноса на довольно удобном ложе весь опутанный проводами, обклеенный датчиками, с воткнутыми в вены катетерами, а на голову мне опускается шлем с глухим забралом. Сознание медленно уплывает, пропадает ощущение тела, наступает какое-то умиротворение, которое через мгновение взрывается адской болью. Даже не так. Не болью, а БОЛЬЮ. При этом не понятно, что именно болит. Боль не локализована где-то, она повсюду. Кажется, что ты плывёшь в этой самой боли. Хочется кричать. И даже не кричать, а вопить от боли, но и этого сделать не получается, потому что кричать то, по сути, нечем. Болит не тело, болит само сознание. И ты не можешь ни думать, ни осознавать себя. Существует лишь БОЛЬ. И ты пронизан ею, и ты живёшь в ней.
Всё закончилось так же внезапно, как и началось. Боль, всепоглощающая боль вдруг схлынула, затаилась где-то в глубине сознания, а на смену ей пришёл СВЕТ. Он был повсюду, обтекал сознание, лаская в своих нежных потоках. Внезапно свет начал как-будто уплотняться. Я не видел это, я это чувствовал. Свет превратился в крохотную точку и эта точка ослепительного света вошла в моё сознание и растворилась в нём. И наступил покой.
— Дядька Андрей! Дядька Андрей! — пронзительно громко закричал тоненький девчачий голос на мою попытку открыть глаза, — Витюша очнулся.
Моя попытка увидеть крикунью не увенчалась успехом. Вернее не так, увидеть то я увидел, вот только глаза при этом так и не смог открыть. Лишь сквозь окружающую тьму проступил чуть светящийся силуэт человеческой фигуры.
— Ох, ты ж, господи Пресвятая Богородица! Слава Богу в себя приходить начал! — вместе с мужским голосом а поле, так сказать, зрения появился второй силуэт, повыше первого, — беги, дочка, за Шэн-ли и за бабкой Дарьей.
Так, надо прийти в себя. Похоже, что перенос прошёл нормально и я нахожусь в теле брата своей бабушки, который должен был умереть. Попробую добраться до памяти рецепиента (тьфу, ты, блин, сказывается долгое общение с умниками из лаборатории). Так, что мы имеем? А имеем мы пятнадцатилетнего раздолбая, зачем-то полезшего на кедрач. Хотя понятно, зачем. Решил для сестрёнки достать из дупла маленького соболька. Ну и, как и следовало ожидать, сорвался с высоты и хорошо приложился головой об корневища. Видимо это и привело к коме и последующей смерти. Но это в той, другой реальности. Теперь здесь я, а значит, как говорится, будем жить.
Так, теперь надо сосредоточиться на своём новом теле и понять, наконец-то, почему я не могу открыть глаза, но, тем не менее, вижу светящиеся силуэты. Прям как-будто аура. Так, стоп! АУРА! Блин, это что, получается что либо носитель обладал экстрасенсорными способностями, либо они появились уже у меня после переноса? Так-так-так, думаем. При переносе я ощущал боль (быррр, лучше не вспоминать), а потом появился свет, который вошёл в моё сознание и растворился в нём. Судя по памяти носителя прежде у него не было никаких таких способностей. Это что же, получается что процесс переноса ещё и делает экстрасенсом? Да уж, как пишут на сайтах альтистории, это рояль и рояль не маленький. А, учитывая то, что мне буквально вбили в память, то это уже просто рояльный оркестр. Осталось только дождаться полного слияния сознания и выяснить, что из тех знаний сохранилось после переноса. Ну и исполнить, так сказать, священный долг всех попаданцев. Как шутили на форумах альтистории, каждый уважающий себя попаданец обязан перепеть Высоцкого, приделать к танку (ха-ха) промежуточную башенку и изобрести командирский патрон (ха-ха-ха). Ну да всему своё время, а пока надо приходить, так сказать, в нового себя.
Пока я предавался размышлениям появился новый светящийся силуэт. Вроде и похож на те, что были прежде, но всё же чем-то отличается. Силуэт ни слова не говоря подошёл ближе и от него в мою сторону протянулись два отростка. Ага, это он руки ко мне протягивает. И тут я почувствовал прикосновение чьих-то пальцев к своему лицу. И это было первое тактильное ощущение в новом теле. До этого я вообще ничего не ощущал. Между тем пальцы легли на мои веки и плавно подняли их. Глаза ослепило от света и я смог разглядеть сквозь проступившие слёзы размытые очертания склонившегося надо мной человека.
— Халасо, осень халасо, — с явным китайским говором произнёс пришедший. Он убрал руки и глаза опять закрылись, но теперь уже я сам, хоть и с трудом, смог их открыть. Свет слепил и приходилось промаргиваться, чтобы хоть что-то увидет.
— Ну-тка, погодь, Витюш, глаза то я твои протру, — произнес, судя по голосу, тот самый дядька Андрей и склонился ко мне с какой-то тряпицей в руках. В это самое время из-за двери послышались чьи-то торопливые шаги и запыхавшийся женский голос.
— Уф, Настёна, скаженная. Да нешто я могу поспеть за тобой. Погодь дух переведу, а то аж сердце зашлось.
— Не торопись, Дарья Степановна, всё у нас в порядке. Тут Шэн-ли пришёл в аккурат перед тобой, говорит что всё хорошо, — дядька Андрей выглянул за дверь встретить пришедших. Из-под его руки проскользнула фигурка в сарафане и со слезами метнулась ко мне.
— Витюшенька, братик, ожил наконец-то. А я так боялась, так боялась. Я звала, звала тебя, а ты лежишь и не говоришь и почти не дышишь, — девчонка уткнулась лицом мне в грудь и заревела в полный голос.
— Ну, будя тебе мокроту разводить, будя, — сказала подошедшая статная женщина, — раз очнулся, значит выкарабкается. Дай-ка я тебя, соколик, посмотрю.
С этими словами она села туда же, где до неё сидел китаец и начала ощупывать мою голову, шею. Потом попросила повернуть меня на бок и прошлась руками вдоль позвоночника. Что интересно, аура у неё переливалась всеми цветами радуги. У остальных тоже были различные оттенки ауры, но у неё это было видно особенно.
Меня вновь положили на подушку и я увидел внимательный взгляд пронзительно зелёных глаз, направленный на меня. Сколько мы так смотрели друг другу в глаза не знаю, но раздавшееся покашливание дядьки Андрей заставило разорвать зрительный контакт.
— Хм, интересно, — задумчиво произнесла бабка Дарья (хотя какая там бабка. На бабку она возрастом точно не тянула. От силы лет 55 на вид, не больше), — чудны дела твои, Господи.
Снова раздалось покашливание и дядька Андрей спросил у целительницы (а больше никем пришедшая не могла быть)
— Ну, что скажешь, Дарья Степановна? Как он?
— Всё с ним будет хорошо, — по доброму улыбнувшись ответила она, — теперь, — выделила это слово, — с ним точно всё будет хорошо. Сейчас дам ему отвар, чтобы спокойно поспал и сил набирался, а вы жидкую наваристую мясную похлёбку ему сготовьте, чтобы как проснётся мог ей попить. Да много сразу не давайте. Попервости пол кружки и будя. Ежели удержит в себе, то чутка погодя ещё столько же дайте. А там и по полной поите. Подай-ка мне, Настёна, суму мою.
Достав из сумы стеклянную бутылку с деревянной пробкой целительница отлила из неё в кружку какую то чёрную, как дёготь, жидкость. Затем взяла чистую тряпицу, смочила в той самой жидкости и поднесла к моим губам. Едва влага коснулась губ как я почувствовал страшную жажду. Казалось что я весь изнутри полностью высох и сейчас просто осыплюсь пеплом. Протерев влажной тряпицей мне иссохшие губы тётка (так буду ей называть, на бабку она не очень то и похожа) Дарья выжала несколько капель в приоткрытый рот. Боже, какое это было наслаждение. А когда в пересохшее горло устремился тоненький ручеёк жутко горькой жидкости, то я понял, что ничего слаще до этого ни в той ни в этой жизни не пил. Хотелось пить и пить этот нектар, но увы, много мне не дали. Накатила какая-то тяжесть, глаза закрылись и я провалился в сон. Именно в здоровый спокойный сон, а не в мрачное забытьё.
