А ночью всех разбудили ужасные вопли страждущего животом старосты. Он так дико вопил, что даже охрана не выдержала и, открыв барак, выпустила его мучиться на улице. Но это, конечно, не помогло. Тюремный врач здесь имелся, но он работал с утра и до обеда, да и врач такой, что кроме аспирина и клизм ничего не знал. Я и то во врачебном искусстве знал больше, чем он.
Мучился староста долго, больше суток. Пришёл врач, поставил ему клизму, напоил какой-то дрянью, от которой тот блеванул, и на этом всё. В общем, через сутки старосты у нас не стало: отмучился бедняга. Жалко, ну что поделать, что посеешь, то и получишь. А сеять я умею только микроорганизмы.
Пришлось взять шефство и над остальными. Смотрящий сам сложил свои полномочия, и мне больше не мешал. Никто так и не догадался, с чьей помощью ушёл из жизни староста. Но то, что не могут сказать слова и логика, то передаётся ментальным путём, и меня начали опасаться. О том, что меня хотел убить староста, знали все. А тут вдруг то один мучается, то другой в диких муках умирает… Это в любой стране подозрительно, а уж в Африке — так тем более.
Старосту нам не назначили, вернее, вроде как назначили, но командовал всем теперь я. Ну, ненавязчиво так, чисто по-дружески, по-африкански. Так что ближайшую задачу я решил, теперь нужно решить проблему с побегом. Долго тоже тянуть с этим делом не стоит. А поэтому надо немножко подстегнуть процесс.
Вскоре сразу в двух соседних бараках все слегли с острым пищевым отравлением. Заключенные маялись животами, дристали и блевали, подняв всю тюрьму на уши. Лечить никто никого не собирался, а тюремный доктор мог только ругаться и раздавать самое дешёвое лекарство от поноса.
И нас от греха подальше решили распределить по трём более мелким тюрьмам. Но что-то пошло не так, и среди заключённых прошёл слушок об эпидемии, а всех заболевших, мол, увозят умирать за пределы города, где и бросают. Слухи дело такое: тут шепнул, там выразил своё сомнение, и пошло, и поскакало.
Наступила ночь, и в ожидании сна я лихорадочно перебирал в голове различные варианты. Первый — просто сбежать, обманув охрану. Второй — поднять социальный бунт посредством пищевого отравления и слухов. Но предсказать, чем он закончится, крайне сложно. Третий вариант — вызвать опять же серьёзное пищевое отравление и притвориться мёртвым. Кто там будет разбираться? Посмотрят, что доходит, и увезут вместе с остальными. Довольно жестокие варианты, но что поделать, кому сейчас легко.
У третьего варианта имелся один существенный минус: он лишал меня возможности набрать людей в мою будущую пиратскую команду, а они мне нужны. Эх, грехи наши тяжкие… Что же делать, что же делать? Быть или не быть, вот в чём вопрос!
Яд уже давно готов, и мог быть применён в любой момент, со временем он стал только сильнее. Однако у меня были серьёзные опасения, что последствия его применения окажутся гораздо хуже, чем планировалось. Но побегут ли люди на волю? Судя по разговорам, многим просто некуда было бежать. Их жизнь на свободе мало чем отличалась от существования в тюрьме. А тут можно ничего не делать и ещё есть бесплатно. Еда плохая, но это еда всё же. Так ничего и не решив, я заснул, весь мучимый сомнениями, отложив выбор на завтра: утро вечера мудренее.
Ночь прошла без происшествий, потому как происшествия уже все закончились после моего вмешательства. Утром нас снова пересчитали и отправили на завтрак. Моя бирка с именем на тюремной рубашке уже основательно засалилась, но на ней ещё можно было разобрать моё нынешнее имя. Но нужно ещё поговорить с Фарахом и обменяться рубашками с кем-нибудь.
— Фарах, ты как, хочешь в тюрьме быть дальше?
— А почему ты спрашиваешь, Башир?
— Потому что я не хочу здесь находиться. Меня ждут великие дела, и совсем не в тюрьме. Я хочу совершить побег, ты со мной?
— Я боюсь, Бинго, нас убьют.
— Нас убьют гораздо раньше и совсем за другое. Нечего тут делать. Твои родители смогут укрыть тебя?
— Нет, но они помогут перебраться в Сомали или Эфиопию.
— Короче, дадут денег, а там ты сам. Так?
— Так, — понурил голову Фарах.
— А у тебя большая семья?
— Нет, есть ещё младшая сестра, она сейчас учится во Франции на доктора.
— Короче, вы все по медицинской части пошли. Ладно. Но они тебя на время укроют?
— Я не знаю. Их ведь тоже могут осудить за укрывательство.
— Угу, ну ты бежишь или нет?
— Бегу, — обречённо кивнул он.
— Ясно, тогда делаешь всё, что я тебе скажу. И выполняешь всё дословно. Надеюсь, ты справишься, у тебя же высшее образование. Во Франции, как-никак, учился, — поднял я вверх указательный палец в благоговейном жесте.
Да уж… Весь день я думал, пока не решил, что как получится, так и получится.
Глава 3 Побег
Следующим утром я предупредил Фараха, чтобы он ничего не ел и готовился к побегу. От этой пищи всё равно желудок болел каждый день, а изредка выдаваемые бобы порождали в недрах моего кишечника такие бурные процессы вулканизации и газообразования, каких у меня и в армии не наблюдалось.
С некоторых пор нас кормили исключительно завтраком и обедом. Данное обстоятельство не обрадовало заключенных, вызвав волну недовольства, но начальство мало это заботило. Пища готовилась в отдельном помещении, в которое я был вхож. Угостив папиросками поваров, я спокойно воспользовался тем, что они вышли подымить, и подмешал в чан все свои заготовки. Как говорится: приятного аппетита! Большие кастрюли без следа приняли в себя всю гадость, что я приготовил. Надеюсь, глупых смертей не будет, но на всё воля Аллаха.
Проблема обнаружилась, как обычно, вечером: когда, не дождавшись своей очереди к вожделенной кабинке, часть заключённых, сняв портки, сделали свои дела прямо на плацу. К утру уже весь лагерь пропитался специфическими миазмами, а количество больных в бараках просто зашкаливало!
Народ начал бунтовать, к завтраку почти никто не притронулся, обед съели очень немногие, а зря: его приготовили хорошо, даже продукты свежие подвезли, да и яд в него, разумеется, никто не добавлял. Но люди уже опасались есть варево, которая предлагала им тюремная кухня. Я честно возмущался вместе со всеми, говорил, что пора уже задать вопросы начальству, но от обеда отказываться не стал, убедив поесть и Фараха.
Настроение голодных и злых заключённых ухудшалось на глазах. Решив блефовать, я после очередной проверки стал подговаривать свой барак к бунту. Манипулировать людьми в таком состоянии проще простого, так что одним бараком я не удовлетворился, сея зёрна смуты и среди заключённых из других корпусов.
Многие были недовольны, но открыто выступать боялись, нужна искра бунта. И этой искрой стал я. Никто не хотел быть зачинщиком, я всех клятвенно заверял, что первым подам голос и возьму всю ответственность на себя. Правда, я всё время забывал добавить, что обещать — не значит жениться.
— Братья, нас убивают, они специально это делают, надо призвать к ответу, надо потребовать от администрации прекратить этот беспредел! Мы должны бороться за свои права! — тихонько митинговал я среди корчащихся от боли и голода заключённых.
Нужные слова упали на благодатную, хорошо удобренную за последние дни почву. Один за другим бараки отказывались выходить на место отдыха, объявив сидячую забастовку.
Основная масса охранников ходила только с дубинками. Поэтому вскоре из администрации пришли три тюремщика, вооружённые уже револьверами. А на вышках стояли настороже охранники с французскими короткими автоматами. Хорошо, что пулемётов ещё не было.
— Что вам надо? — обратился к нам начальник охраны тюрьмы.
В ответ толпа сразу загомонила, выкрикивая лозунги, кричал и я, потрясая кулаком. Вперёд выдвинулся огромный и глупый негр, науськанный лично мной.
— Мы требуем хорошей пищи и места в бараках. Матрас чтобы каждый имел, и чтобы вода чистая, и нужники не чистить. И сигареты, и ничего не делать.
