они поняли, что это было их спасением. Петра Васильевича неожиданно переводят в Читу, руководить службами по ремонту паровозов и подвижного состава. Московскую квартиру отбирают, и, чтобы продолжить обучение, Евгения Петровна с мужем снимают комнату в небольшом домике рядом с Мытной улицей.
Там, на Мытной и появляется на свет мать Константина – Валентина Павловна Юрьева. Девочке ещё не исполнилось и двух лет, когда её отца, химика по специальности, непонятно каким порядком и не понятно в каком качестве, отправляют, как тогда в 1940 году говорили, на войну с белофиннами.
С войны он не вернулся. Умер он уже после окончания боевых действий от скоротечной формы туберкулёза, оставив семье пачку писем, да фамилию-отчество маленькой дочке.
Практически одновременно с мужем, у Евгении Петровны в Чите умирает мать и тоже от туберкулёза. В те предвоенные годы, да, впрочем, как и в военные и послевоенные, туберкулёз забирал много жизней, не щадя ни молодых, ни старых.
Евгения Петровна, вместе с маленькой дочкой, переезжает к отцу в Читу в достаточно большую квартиру в центре города. После смерти жены Пётр Васильевич оставался там вместе с младшей дочерью – Любой. Сестра Люба, или Любочка, как все окружающие обычно её называли, была намного моложе старшей сестры- Евгении Петровны. На начало войны ей было чуть больше десяти лет.
Так, вчетвером, в достаточно комфортных, для военного времени условиях, они и переживут все эти страшные сороковые годы.
По приезду в Читу Евгения Петровна сразу устроилась на работу. Преподавателей с высшим образованием в Чите катастрофически не хватало. Она преподавал и в школе рядом с домом, да ещё и в университете.
Во время войны она ещё находила силы и время, вместе со студентами, ухаживать за ранеными. Часть строений университета была отведена под госпиталь, и студенты после занятий шли туда и старались, как могли, помогать медперсоналу.
Со всеми её заботами, основная нагрузка по уходу за дочерью легла на малолетнюю тётку – Любочку.
Там же в госпитале, Евгения Петровна встретила и Фёдора, своего будущего мужа.
Фёдор привёз для раненых тушу лося, сбитого составом на перегоне. Увидев во дворе группу студентов в белых халатах и выделив среди них руководителя – женщину, направился к ней. В свою очередь, Евгения Петровна, заметив капитана железнодорожных войск, решила, что его сюда направил отец, с каким-то сообщением, поэтому быстро пошла навстречу.
Не доходя несколько шагов, она, во избежание недоразумений, представилась, а затем произнесла: «Я вас слушаю».
Фёдор, немного стушевавшись под строгим взглядом, указал рукой в сторону стоявшего грузовика и сказал: «Вот, привезли в госпиталь, надо чтобы приняли».
Поняв, что это не по её душу, а капитан просто, видимо, привёз со станции новую партию раненых, ответила: «Я приёмом раненых не занимаюсь».
– Да он и не ранен, он убит. – Фёдор уже оправился от смущения и решил просто «подурковать» с симпатичной дамочкой.
– Как убит? – с удивлением переспросила Евгения Петровна.
– Никто точно не знает, никто не видел, но есть серьёзное подозрение, что его восемьдесят шестой прикончил, – доверительно прошептал Фёдор.
Евгению Петровну разговор начал пугать, и она нервно оглянулась, – далеко ли люди и окликнула ближайшую студентку.
– Да, я вас слушаю Евгения Петровна, – отозвалась та подходя ближе.
– Позови кого-нибудь из работников госпиталя.
– Завхоза позовите, – вмешался Фёдор, – Мы для раненых тушу лося привезли, сдать требуется, – пояснил он.
– Я так понимаю, что восемьдесят шестой убийца – это номер эшелона? – рассмеявшись, поинтересовалась Евгения Петровна.
Эта история про убийцу номер восемьдесят шесть вошла в семейный эпос. А тогда, после разговора, капитан запомнил имя приглянувшейся женщины, и при случае постарался побольше про неё разузнать. Она ему очень понравилась: умное и симпатичное лицо, заразительный смех, а главное, главное – она была высокого роста. Как все, не очень высокие мужчины, он буквально млел от высоких женщин, и, чем выше была цитадель, тем отчаянней Фёдор бросался в атаку на неё.
В то время Евгении Петровне не было ещё и тридцати, – свою «стать» она наберёт лет так через пятнадцать, и тогда, попозже, их пара будет смотреться весьма занятно – маленький, щуплый дед Фёдор и могучая, высокая Евгения Петровна.
Фёдор и до войны был железнодорожником. Прокладывал новые пути и ремонтировал старые.
Из-за постоянных командировок, жена стала погуливать «на сторону». Узнав, сразу ушёл. У него осталась дочь от первого брака. С дочерью он поддерживал хорошие отношения: постоянно переписывался, ездил в гости, помогал чем мог и ей, а затем и внукам.
В 1942 году, под Сталинградом, Фёдор командовал подразделением железнодорожных войск, работали рядом с линией фронта. Был контужен при бомбёжке и полностью оглох. Слух у него потихоньку восстановился, его признали ограниченно годным и отправили служить под Читу.
Тогда, после первой встречи, он ещё несколько раз приходил в госпиталь, расспрашивал и студентов, и персонал пока не узнал о Евгении Петровне всё. Выяснил, что она дочь большого начальника, причём из его железнодорожного ведомства. Но Фёдор логично рассудил, что в таком возрасте, да ещё с ребёнком, ей особо надеяться не на что, тем более война радикально подобрала мужиков. Поэтому, бравый капитан смело бросился на атаку «высокой», во всех отношениях крепости, предварительно изготовив у знакомого сапожника сапоги на пять сантиметров увеличивающих рост.
Обман с сапогами раскрылся, когда они уже стали жить вместе и тоже вошёл в семейный эпос.
В 1945 году, после разгрома японцев, и отец Евгении Петровны, и Фёдор были направлены в Китай на Маньчжурскую железную дорогу. Сама Евгения Петровна, вместе с дочкой и сестрой Любочкой остались в Чите.
Раньше, когда строили Транссибирскую магистраль, по настоянию министра финансов Витте, её от Читы до Владивостока проложили через Маньчжурию – в те времена провинцию Китая с особым статусом.
Правительство России вынашивало планы по присоединению всей Маньчжурии, или хотя бы её части, к Российской империи. Этому воспротивились Япония, и после русско-японской войны, половина дороги, практически до Харбина, ушла под контроль Японии. В результате Владивосток и весь Приморский край оказался отрезан от железнодорожного сообщения с центральной Россией.
В срочном порядке стали прокладывать пути от Читы до Владивостока уже по своей территории, вдоль реки Амур и закончили только в 1917 году.
В 1945 году Советский Союз вернул контроль над Маньчжурской железной дорогой полностью, но в 1950 году товарищ Сталин решил безвозмездно передать её китайским друзьям со всем сопутствующим оборудованием и подвижным составом.
Один великий российский правитель решает продать Аляску, взяв в качестве оплаты рельсы, для прокладки железных дорог. Другой великий ум, прокладывает
