Склонившись у постели короля, Чжи Чонглин докладывал ему о последних донесениях осведомителей. И в данный момент речь шла о незваном госте по дворце Чиньчжу.
— Вот как, значит, — голос монарха звучал немного глухо из-за тяжелого дыхания, — Пока клан Фен силится показать, что он нейтрален в войне принцев... его наследница тайно ходит в покои моего сына? Это... забавно...
Чонглин не разделял его веселья. Церемонно сложив руки, ученик слушал кашель своего учителя, быстро сменивший старческий смех.
И лишь затем спросил:
— Но к лучшему это будет для нас или к худшему?
Король искоса посмотрел на него:
— Любое событие сыграет ту роль, которую мы сами для него определим. Сейчас самое время немножко замутить воду. Я хочу, чтобы к следующей встрече с Фен Сюин первый принц знал об этом. Когда же Лиминь в следующий раз отлучится из столицы, по возвращении его должно ждать известие о грядущей помолвке между Веймином и Фен Сюин. Когда кровь еще горяча, мужчины могут проявлять решимость и упорство, сражаясь за власть, но это ничто в сравнении с тем, на что они способны, сражаясь за женщину.
— Да, Учитель, — поспешил склонить голову Чонглин.
Однако эта демонстративная покорность не могла обмануть старого заклинателя. Проживший много лет на этом свете, Шэнь Юшенг давно уж научился читать людей.
Во дворце без этого не выжить.
— В чем дело, мой мальчик? Тебе неприятно это поручение, или тебе неприятна эта тема?
— Нет, совсем нет, Ваше Величество, — поспешил заверить ученик, — Я выполню все, что вы велите!
— Я не сомневаюсь в этом, — откликнулся король, — Но я спрашивал не об этом. А о том, какие чувства в тебе вызывает этот разговор. Не ревнуешь ли ты?..
Чонглин смешался перед столь откровенным вопросом.
— Я помню, что вы говорили, Учитель, — медленно начал он, — Что ревность и заклинательство — несовместимы.
— И это так, — подтвердил король, — Ревнует не просто слабый: ревнует тот, кто считает слабым себя самого. Тот, кто не верит в свою возможность сравняться со своим соперником и превзойти его. Такого рода мысль подобна опрокинутому бревну на пути к развитию и в то же время — веревке, сдерживающей слона.
Веревка, сдерживающая слона, была одной из любимейших его метафор. Веревкой этой привязывали по первости еще маленького слоненка. Он пытался разорвать её — и не мог. Постепенно слоненок рос, превращался в огромного, могучего слона. Веревка же не менялась. И рано или поздно наступал момент, когда слон мог с легкостью разорвать её, — но помнил, что уже пытался сделать это, и ничего у него не вышло.
Такой вот веревкой, такой незримой нитью, был тот образ себя, что отделял каждого заклинателя от подлинного могущества.
Для каждого заклинателя самым главным противником был он сам.
— Заклинатель не должен принижать себя, — сделал вывод король, и столько силы было в этих словах, что казалось, они сверлом ввинчивались в мозг.
— Заклинатель не должен принижать себя, — эхом откликнулся Чонглин, — Я понимаю. Но Учитель! Разве может верный подданный хотя бы и помыслить о том, чтобы сравняться с принцем Шэнь? Вы говорите, что ревнует тот, кто не верит в возможность превзойти своего соперника, но как быть, если такой возможности просто не существует?
— Не впадать в отчаяние. Лишь Небесам ведомо, как сложится Судьба, кому она принесет величие и славу, а кому лишь горечь и крушение надежд. Страх и Отчаяние — первые твои палачи.
— Судьба может сложиться... — Чонглин резко замолчал.
Бросил испуганный взгляд на короля, как будто боялся, не прочел ли тот его мысли.
Но как раз в этот момент повелитель Шэнь устало прикрыл глаза. Если он и знал о том темном, преступном желании, что посетило его ученика, то не подал виду.
Что, впрочем, было уже не в первый раз.
— Я подумаю над вашими словами, Учитель, — поспешил заверить Чонглин.
Надеясь, что Его Величество не поймет, на какие именно дерзкие мысли навели его эти слова.
— Теперь следующее, — продолжил король тем временем, — Пожалуй, давно пора подкинуть дров в очаг. Отдай необходимые приказы. Танзина не привлекай: странно он себя ведет в последнее время. Лучше передай Гуангли, что время настало. Пусть его люди объявят мою волю в обоих дворцах.
— Ваша воля будет исполнена, Ваше Величество!
— И последнее, Чонглин, — король прикрыл глаза. Его начинало клонить в сон.
— Возьми в ящике стола письмо, помеченное номером два. Отправь его с надежным посланником во дворец Фенгон, как только мои сыновья покинут столицу.
Погружаясь во дрему, он не видел, каким взглядом отреагировал верный ученик на этот приказ.
А может быть, сделал вид, что не видел.
Дан прекрасно сознавал, то некоторые его привычки кажутся шэньцам странными и противоестественными. Он знал, что следуя им, каждый раз способствует своему разоблачению. Но в некоторых вопросах он ничего не мог с собой подействовать.
Перед тем, как заходить в комнаты служанок, он стучался.
Как правило, люди стучатся, когда просят разрешения войти на чужую территорию. Для принца Шэнь подобный взгляд на вещи был просто немыслим. Здесь не могло быть чужой территории: всё во дворце Чиньчжу принадлежало ему. Всё, включая обитателей. Что до перспективы, войдя в комнату не вовремя, застать служанку переодевающейся...
Скорее всего, принца Лиминя такой поворот бы только порадовал.
Выждав немного, Даниил раздвинул двери и вошел. Шаманка Панчён была одета; более того, многочисленные ритуальные украшения из резной кости были на ней и при каждом жесте издавали перестук, напоминающий кастаньеты. Поднявшись на ноги в присутствии принца, шаманка в пояс поклонилась.
— Присаживайся, — махнул рукой Дан, — Нужно посоветоваться.
Он уже освоил все, чему она могла научить его, в области управления водой; благодаря силам Лиминя он даже далеко превзошел его. С ритуальной магией было сложнее.
Но главным, чем могла послужить ему Панчён сейчас, были её глубокие знания о духах и демонах. О том, что еще месяц назад Дан назвал бы местным фольклором, — до тех пор, пока не увидел воочию трупы семидесяти человек, с этим «фольклором» столкнувшихся на практике.
— Возможно, что наши поиски дали плоды, — сказал Дан, извлекая из рукава свиток пергамента. Именно пергамента, хотя большинство жителей королевства
