решила сделать ревизию своего имущества.
Кстати, сидела я сперва на полу, где было меньше грязи. Зато потом, когда свет стал ярче, обнаружила небольшой деревянный топчан. Он тоже был достаточно замусолен, но всё же там было лучше, чем на холодном бетоне, поэтому я перебазировалась пока туда.
Когда я сюда попала, у меня была только сумочка и стопка книг, которые пихнул мне скотина Больц. Чемодан с личными вещами вырвал тот мужчина.
Сволочь он!
И к чёрту книги!
Я не знаю, как скоро мои тюремщики придут за мной, поэтому мне сейчас нужны вещи первой необходимости и ценные вещи, вдруг придётся договариваться с похитителями. Денег у меня всё равно не было.
Итак, я раскрыла сумочку. В последнее время я носила небольшую, примерно пятнадцать сантиметров. Мадлен когда-то переубедила меня, что большая сумка – для домохозяек, а роскошная дама должна ходить исключительно с маленькой. Так она выглядит моложе. Ходить совсем уж с маленькой я не могла, мне постоянно что-то было нужно, поэтому пошла на компромисс – носила среднюю сумку.
Женская сумочка – целая Вселенная. Я криво ухмыльнулась, вспомнив, как Геннадий, мой первый муж, еще по жизни в Советском Союзе, всегда шутил по этому поводу. А однажды он сунул в мою сумку гантель и разводной ключ. И я так и носила почти две недели всю эту тяжесть, не понимая, почему же так сильно устают руки. Как-то, на работе, мне срочно нужно было что-то найти в сумке, и я, чтобы не перерывать всё содержимое, просто вывалила всё на стол. Каково же было моё удивление обнаружить весь этот металлолом, который я таскала все это время. Самое обидное, что Геннадий совершенно не чувствовал себя виноватым. Наоборот, именно меня он обвинил в халатности и разгильдяйстве, недостойном советского человека.
Я вздохнула.
Как давно всё это было!
Я хлюпнула носом и приготовилась разреветься.
Но тут сердце тревожно ёкнуло, и я поняла, что у меня выработался условный рефлекс – сейчас свет погаснет. Бросив всё, я торопливо подбежала к рычагу и дёрнула.
Фух! Успела.
Ладно, надо продолжить.
Этот забег и всплеск адреналина смыли мою грусть. Досада отступила, и я опять раскрыла сумочку и аккуратно вытряхнула содержимое на деревянную поверхность топчана.
Итак, в моей сумочке было – небольшая катушка белых ниток с иголкой (хорошо! пригодится), подсохшие зефирки Schokokuss в небрежно разорванной бумажной коробочке (уже хоть что-то), засохший бутерброд с сыром, который ещё вчера утром сунула мне заботливая Мадлен, а я замоталась и совершенно забыла съесть (это тоже хорошо, ведь еды здесь нету и, возможно, это поможет мне продержаться хоть какое-то время), кошелёк с несколькими мелкими купюрами, что удалось сэкономить за ужин (чёртов бюргер!), витая золотая цепочка со сломанным замочком, которую я всё забывала отдать на починку ювелиру, две роговые пуговицы (уже не помню откуда они взялись. Одна – большая и плоская, от мужского пальто, вторая – небольшая «под жемчуг», на металлической ножке), начатый тюбик перламутровой помады, блеск для губ (да, я носила и то, и то, под настроение), расчёска, круглая металлическая коробочка с мятными леденцами (их осталось три штуки), зеркальце (настолько маленькое, что видно было лишь один глаз. Зато его носить было удобно), полфлакона духов «Givenchy III», ключ от квартиры, две таблетки анальгина и прочая ерунда.
В общем, всякий женский хлам. Ерундистика. Ничего, что поможет мне выжить, пока меня не найдут. То, что меня найдут, я не сомневалась. Зная, что Больц отдал мне ценные книги для оценки, я верила, что если я не появлюсь, то уже сегодня-завтра он поставит на уши всю полицию и они перероют все окрестности, и меня найдут.
Не понятно, зачем меня похитили? Выкуп за меня никто не даст.
Я вздохнула.
Время приближалось к опасной черте. Нужно дёргать за рычаг. С трудом я поднялась на ноги и поковыляла к рычагу.
Опять успела.
На гудящих ногах я вернулась обратно к топчану. Нет. Так дело не пойдёт. Я осмотрела ноги – они опухли в щиколотках от хождения на каблуках. Я всегда носила очень высокие каблуки, иногда и подошва туфель была на платформе. Вот и сейчас на ногах у меня были легкомысленные босоножки перламутрового цвета, на каблуках в девять сантиметров. Ремешки были очень узкими, и в целом босоножки были неустойчивыми и неудобными. В них было очень тяжело ходить. Но зато походка казалась беззащитно-женственной и красивой. Кроме того, они так шли к этому платью. Да и к любому моему платью они безумно шли.
Сейчас меня всё равно никто не видит. Но я не снимала их.
Во-первых, сюда могли внезапно войти, а я предстану перед посторонними людьми в жалком виде. Нет. Не бывать этому!
Кроме того, пол был ужасным, неровным, из отвратительного бетона. Вполне можно было наступить на какую-то ерунду и поранить ногу. А у меня ничего из медикаментов с собой нету, кроме анальгина.
Между тем я продолжила осмотр. Кроме сумочки, у меня оказалась французская булавка, приколотая под воротничок (чтоб не сглазили). Я в это не верю, но Мадлен меня приучила носить. Кроме того, на руке у меня был браслет, правда тонкий и серебряный, но всё равно. Стоил он немного, мне его Бенджамин подарил в пору нашего букетно-конфетного периода. Этот браслет и массивное кольцо с желтоватым непальским топазом – вот и всё что оставалось у меня от него. Кольцо я заложила в ломбарде, когда пришлось оплачивать лечение его и потом Мадлен. А вот браслет остался. Я не спешила расставаться с ним. Он был симпатичным и напоминал мне о том времени, когда я была красива и
