Что-то все хуже и хуже. Как-то недооценил я опасность, расслабился в ванильных советских реалиях. Им теперь явно не мой кошелек нужен. Ну или скорее не только он.
Хотя очень вряд ли они поджидали тут конкретно меня. Слишком уж непредсказуемым был сегодня вечером мой путь по городу. Разве что следили от самого завода.
Да ну, глупости...
Я увернулся от кулака, летящего в голову, и чуть не навернулся сразу же. Нога потеряла нескользкую опору и поехала куда-то назад.
— Пожар! — заорал я. — Горим! Пожар!
Тупая идея, но вдруг...
Обходивший меня здоровяк пропал из моего поля зрения и напомнил о своем существовании самым неприятным образом — я получил удар чем-то твердым в плечо. Пальто и свитер удар сгладили, так что кость вроде не сломалась.
Я заскользил к павильончику остановки. Не знаю даже, зачем. Наверное, за третьей точкой опоры. И споткнулся, отломав ком снегольда размером с кирпич. И вот тут я на ногах не удержался.
Думать стало вообще некогда. Под руку подвернулся тот самый снежный камень. Обжег мне холодом голые пальцы.
Я замахнулся и со всей дури швырнул его в сторону дома. Молясь только о том, чтобы он не попал тупо в кирпичную стену.
Зазвенело разбитое стекло. И в этот же момент по мне прилетело несколько ударов, один из которых, дубинкой по голове, отправил меня в вязкое небытие...
Сквозь вату я услышал сначала визгливую ругань какой-то тетки на всю улицу. Потом вой милицейской сирены. Потом удаляющийся топот троицы.
Потом все было какими-то отрывками. Кто-то светил мне в лицо фонариком. Чьи-то руки слаженно поднимали мое тело и перекладывали на носилки. Успел подумать саркастично, что вот, мол, теперь и не надо переживать, открыта ночью у нас общага или нет. Потом я еще разок приложился головой в машине скорой помощи. Надеюсь, это все-таки скорая, а не труповозка. А то окажусь опять в дежурство Веника, то-то он обрадуется...
Был момент, когда я даже пытался что-то сказать. Кажется. Не уверен. Может я только думал, что пытаюсь.
Потом машина остановилась, и меня снова куда-то поволокли.
— В травме мест нет! — заявил женский голос.
— А куда его тогда? — пробасил мужской.
— Давай в нервное, там пустых коек полно, — сказала женщина. — Врач утром придет, переведет, если надо будет. Череп же не пробит?
Потом мне снова посветили в глаза фонариком. Голова чуть не раскололась от боли, когда чьи-то пальцы не очень нежно ощупали место удара. Я даже попытался что-то сказать, но провалился во мрак.
Полностью очнулся, когда уже было светло. Или даже скорее проснулся. Кажется, я приходил в себя и раньше. Вроде бы по больничной палате кто-то ходил и перемещал звенящую стеклом тележку. Потом сквозь сон слышал какие-то смутные разговоры.
Но это все было как будто не приходя в сознание.
Живой, уже хорошо. Здоровенная больничная палата, коек на десять. Стены, до половины покрашенные зеленым. Молочно-матовые таблетки плафонов на стенах. Тощенькое одеяло в белом пододеяльнике. Прямо у меня перед глазами на белой ткани печать синими чернилами — «НО. Городская больница шинного завода». Еще было больновато дышать, или сломали ребро, или просто ушиб на боку. Плечо побаливало, но не особенно. Саднили ладони и болело правое колено. Это на него я ночью как раз упал.
Вроде других повреждений не было.
Я приподнялся на локте. Меня замутило. Ага, ясно. Кукушечку стрясли. Может даже сильно, хрен знает. Получается, я несколько часов был в полуотключке. Ну или просто плохо помнил, что происходило.
Хотелось пить, в животе урчало. Кроме меня в палате никого не было. Дверь в коридор была приоткрыта, оттуда тянуло запахом столовки. Пахло подгоревшим молоком почему-то. А, ну да. Завтрак, наверное. Молочная каша или что-то в таком духе. Поэтому и нет никого.
Я спустил ноги с кровати и попытался встать. Голова кружилась и мутило, конечно. Но есть при этом все равно хотелось, несмотря на не особенно аппетитный запах. Я взялся за спинку кровати и все-таки встал. Ладно, не так уж все и плохо. Ноги держат.
Вот только из одежды на мне только трусы и майка. А остальное куда дели? Мои многострадальные джинсы «Рила», кофту, пальто?
Ладно, по ходу дела разберемся.
В коридор-то в чем выйти? В одеяло что ли завернуться?
А, наверное, вот эта тряпка, перекинутая через спинку кровати, и есть больничная одежда. Я стащил с гладкой стальной дуги застиранный фланелевый халат и кое-как натянул. Он был маловат, скорее женский, чем мужской. И короткий. Даже колени не прикрыл. Да синячок ничего так расцвел...
— А ты куда встал, новенький? — дверь распахнулась, на пороге стояла юная прелестница в белом халатике и шапочке. — Ну-ка ложись на место, сначала тебя врач должен посмотреть! Надо утку?
— Да я нормально себя чувствую, — заверил я. Не особо, кстати, кривил душой. Реально, было и похуже. Сотряс, конечно, штука малоприятная, но раз меня из приемного покоя не сунули сразу в реанимацию, значит дела мои не так уж и плохи. А сотряс... Да и что, сотряс? В первый раз что ли? Неделю помутит, потом буду как огурчик.
— Это не тебе решать! — запротестовала девушка. Я не выдержал и засмеялся. Она была хорошенькая, как чертенок. Из-под шапочки торчали две короткие косички, глазки задорные, носик вздернутый, россыпь веснушек на щеках. На вид — еще сущее дите. А интонации — как у побитой жизнью суровой санитарки. Еще и на «ты» обращается. Явно медсестричка только из училища. И просто подражает кому-то, например, старшей сестре. Вот и «тыкает».
— А завтрак как же? — сказал я и направился к двери. Колени подрагивали, но на ногах я нормально держался.
— Принесут завтрак! — на лице медсестрички появилась растерянность. Такая трогательная, просто сил нет!
— А где мои вещи, кстати? — спросил я, завязывая пояс.
— Светочка, ты чего такая испуганная, привидение увидела? — раздался в коридоре игривый мужской голос.
— Да вот новенький ваш... — медсестричка отступила, пропуская в комнату толстого дядьку в полосатом халате.
— О, проснулся, наконец-то! — дядька захохотал, объемное пузо его затряслось. — Ты чего бузишь? Светочка у нас авторитет! Сказала — лечь в кровать, значит надо ложиться!
Но предпринимать силовых воздействий толстяк не стал, прошествовал мимо меня к своей кровати у окна и полез в тумбочку.
— Новенький, ты куришь? — спросил он, встряхивая бело-голубую пачку «Стюардессы».
— Геннадий Ильич, вам же нельзя курить! — воскликнула медсестра.
— Да я только понюхаю, Светочка! — толстяк посмотрел на девушку честными-честными глазами.
— О, а вот и новенький проснулся! — в палату вошел еще один пациент. Сутулый пожилой дядька с длинными залысинами и вислыми усами. В майке и трениках. — Ты бы поспешил, а то без завтрака останешься!
— Ему нельзя вставать! — запротестовала Светочка.
— Так он встал уже, разве нет? — хмыкнул сутулый. — Ильич, сигареткой поделишся? Моя завтра только обещала принести передачку, а уши крутит уже так, что сил нет.
На Светочку было жалко смотреть. Кажется, сейчас девчонка заплачет.
Я подошел к ней, взял за локоток и вывел ее в коридор.
— Света, вы не переживайте, пожалуйста, — доверительно проговорил я. — Я просто головой приложился и кукушечку стряхнул. Бегать и прыгать не буду, обещаю.
— Но врач же еще не... — Светочка всхлипнула.
— У врача наверняка есть более срочные дела, чем у моей постели сидеть, — я подмигнул, но тут же пожалел об этом. Голова тут же заныла, как испорченный духовой оркестр, и замутило так, что я начал судорожно озираться в поисках таблички «туалет».
— Вернитесь, пожалуйста, в палату, — умоляюще сказала девушка. Надо же, уже перешла на «вы».
— Мне надо позвонить, — сказал я, борясь с бунтующими внутренностями, которые как-то очень активно начали проситься наружу. — У меня же были какие-то вещи, с которыми меня привезли. Где они?
— Не знаю, вас же ночью привезли, — пролепетала Света. — В тумбочке, наверное. А верхняя одежда — в хранилище.
