в книге криво сложенные листочки бумаги.
— Векселя, Константин Платонович, — он мельком просмотрел их и добавил: — Тысяч на пять, не меньше.
Сунув бумаги в карман, Киж подхватил мешок и поспешил за мной.
— Мы сюда не грабить приехали, между прочим.
— Да вы что, Константин Платонович! — Киж искренне возмутился. — Какой же это грабёж? Это нам компенсация за беспокойство. А то к каждому гаду бесплатно ездить — вконец разоримся.
— Тогда сдай половину Лаврентию Палычу. Раз это «нам» компенсация.
Киж разочарованно поджал губы.
— Константин Платонович, так у него…
— Тихо. Нам сюда.
Храп хозяина усадьбы было слышно даже в коридоре. Я осторожно тронул начищенную медную ручку и приоткрыл дверь.
На огромной кровати под балдахином спал Троекуров. Укрытый по грудь одеялом, в ночном колпаке, помещик выводил громкие рулады, то заливаясь басовитым храпом, то тоненько свистя носом.
— Уложи наши подарки ему под одеялко, — шепнул я Кижу.
Мертвец осклабился, вытащил из мешка голову и принялся заботливо устраивать её в ногах Троекурова, будто любящий отец любимого ребёнка.
Пока он там шуршал, я подошёл к изголовью кровати, рассматривая в полутьме помещика. Да, так и есть: на шее Троекурова была надета верёвочка с холщовым мешочком — тем самым амулетом, отвращающим мёртвых. Из-за него Киж и призрак не могли коснуться этой сволочи. Не знаю, что за пакость там была зашита и кто её сделал, но магия незнакомого Таланта чувствовалась явно.
Снимать или срезать верёвочку смысла не было. Я пробудил Анубиса, направил на амулет тонкий луч эфира и, будто хирург ланцетом, рассёк магическую дрянь. Мешочек вспыхнул холодным пламенем и рассыпался серым пеплом. Вот и всё, пусть господин Троекуров больше не надеется на эту защиту и готовится к ночным гостям.
Рядом со мной возник Киж — он почувствовал, что преграда исчезла и буквально сиял. В руке мертвеца появился широкий охотничий нож. Он указал им на Троекурова и показал, будто перерезает горло. Но я отрицательно покачал головой и указал на выход.
Прежде чем уйти, я достал из кармана бумажку с надписью: «Ты следующий», и положил на одеяло в том месте, где прятались отрубленные головы. Если Троекуров не поймёт этого «намёка», придётся признать его совсем невменяемым и дать волю Кижу.
* * *
Спустившись по лестнице, мы услышали на первом этаже напряжённый шёпот. Стараясь ступать как можно тише, я заглянул в гостиную.
— Ты же сам слышал, во дворе шумели.
Держа в руке канделябр с зажжённой свечой, посреди комнаты стоял рыжий парнишка-слуга. Рядом с ним переступал с ноги на ногу крепостной постарше, с клочковатой бородой и большими залысинами, блестящими в дрожащем свете.
— Да собаки погрызлись.
— И дверь хлопнула, а потом половицы скрипели, будто ходит кто-то.
— Ну, ходит и ходит. Ты меня ради этого поднял?
— Ну, вдруг воры?
— На такой случай опричники имеются.
— Ой, будто не знаешь, чем они занимаются: горькой выпили и спят себе. А ежели воры, барин разбираться не будет. Велит обоих запороть на конюшне, как Кирюшку, и всё.
— Боишься, значит? А разбойников, коли это они, нет?
— Барина я больше страшусь. Эти, — парнишка мотнул головой, — может, и не до смерти стукнут, а барин точно прибьёт.
— Ладысь, пойдём посмотрим.
Пока я слушал этот разговор, Киж действовал в своей манере. Прокрался, прячась в тенях, к слугам со спины и неожиданно появился в круге света. Бледный, с мерцающими зеленоватым светом глазами и оскаленным ртом.
— Бу!
Рявкнул он вполголоса и задул свечу. В полной темноте кто-то громко икнул, застучали шаги убегающих слуг. А Киж демонически расхохотался в полный голос.
— Дмитрий Иванович, прекрати цирк. Уходим, и так уже весь дом перебудили.
Не переставая улыбаться, мертвец пошёл за мной, посмеиваясь отколотой шутке.
* * *
Без приключений мы выбрались из усадьбы, нашли дрожки там, где оставили, и поехали домой. По дороге я зажёг яркий Знак и в его свете просмотрел бумаги, захваченные из тайника Троекурова. Компрометирующие письма, долговые расписки, копии записей о рождении каких-то детей, полагаю незаконнорождённых. Из знакомых фамилий встретились Шереметевы и Салтыковы, а с остальными я даже шапочно знаком не был. Разбираться с бумагами и пускать их в дело я не собирался. Зачем влезать в такую грязную историю? Напротив, я употреблю их наоборот, но об этом лучше поговорить с Марьей Алексевной.
Глубокой ночью мы вернулись в Злобино, где нас ждали, несмотря на поздний час. Настасья Филипповна не спала, сидя в гостиной за вязанием.
— Ну наконец-то! Костенька, ты бы прекратил ездить ночами, застудишь ещё рану. А я тебе перекусить собрала, чай проголодался-то.
Я и Киж были усажены за стол и немедленно накормлены. Мне досталась кулебяка с рыбой и горячий чай, а бывшему поручику рюмка рябиновой настойки.
— Удачно хоть съездили, Костя?
— Вполне, вполне.
— Вот и славно, — Настасья Филипповна кивнула, не став выспрашивать подробности. — Ты ложись, поспи. Да не вскакивай ни свет ни заря. Отдохни, побереги ногу, а я девиц твоих предупрежу, чтобы не будили тебя.
Я благодарно ей улыбнулся, сказал спасибо за чай и пошёл спать. Права ключница — дела могут подождать, а выспаться совсем не помешает.
Но не успел я закрыть дверь в спальню, как на меня налетел настоящий вихрь. Прикосновения рук, поцелуи и страстный шёпот.
— Костя. Костенька. Милый!
Не ответить было невозможно. Как же я соскучился! Я зарылся лицом в её распущенные волосы, вдохнул запах и потерял голову.
— Таня.
Я подхватил её на руки и прижал к себе, ощущая, как колотится сердце девушки. Шагнул вперёд, и мы оба рухнули на кровать. На пол в беспорядке полетела одежда, а мы сплетались в единое существо и распадались на атомы. Ночная темнота наполнилась тихим шёпотом, запахом наших тел и вздохами. Мы были молоды, счастливы и страшно соскучились друг по другу. И в этот момент обоим было наплевать на незапертую дверь, скрипучую кровать и социальную пропасть между нами.
* * *
Проснулся я поздно, от яркого света, заливающего спальню. Зажмурившись, повернулся и протянул руку к соседней подушке. Но нащупал не то, что ожидал, а меховую морду и ухо с кисточкой на конце.
Я открыл глаза и с укором посмотрел на Мурзилку. Наглая рыжая скотина уютно устроилась, положив голову на подушку и вытянувшись во всю длину. За несколько дней, что кот провёл в Злобино, он сожрал всю сметану, доел рыбу, и морда у него стала лосниться от довольства.
— Ты скоро в дверь перестанешь проходить, — потрепал я его за ушами.
Мурзилка открыл один глаз, посмотрел с насмешкой и задрых дальше. А я встал и принялся одеваться.
Всё тело будто было наполнено лёгкими пузырьками радости. Хотелось прямо сейчас сотворить какое-нибудь великое волшебство, осчастливить пару миллионов человек и позавтракать. Но остановился я только на последнем пункте, чтобы случайно не разнести мир на куски.
Прежде чем спускаться в столовую, я собрал разбросанные по спальне бумаги. Ночью было не до компромата, взятого у Троекурова, и я просто уронил их на пол. Сейчас же аккуратно сложил их и отнёс в кабинет. Убрал в ящик и подошёл к окну, привлечённый шумом.
Во двор усадьбы въехала старомодная карета, запряжённая шестёркой механических лошадей. Оттуда выпрыгнул молодой человек и с почтением помог спуститься на землю сгорбленной старухе в чёрном. Черты лица у неё были неприятные, нос загибался крючком, а глаза смотрели с неприязнью.
Ну уж нет! Пока не позавтракаю и не выпью кофия, никаких посетителей. Пусть ждут, раз заявились незваными. Я развернулся и не торопясь пошёл в столовую. Уже на лестнице я сообразил — старуха была удивительно похожа лицом на того молодого Еропкина, что я отпустил.
— Знаешь, кто у тебя в гостиной сидит?
Марья Алексевна вошла в столовую, где я неторопливо завтракал, и села напротив.
— Кто-то из Еропкиных?
— Кто-то! — Княгиня всплеснула руками. — Это не «кто-то», а Калиста Михайловна. Знаменитая Красная вдова.
— Я правильно понимаю, что «красная» она не из-за красоты?
По лицу Марьи Алексевны скользнула улыбка.
— Эх, Костенька, видел бы ты её в молодые годы. Хороша была, чертовка, ужас как хороша, да и Талантом бог не обидел. Старый Федот Еропкин на ней женился, когда ему уже под семьдесят было, из захудалого рода взял. Она ему пятерых детей родила, а как он помер, всю власть в роду под себя подмяла. Говорят, сама опричников в бой водила, целую губернию в страхе держала.
— Крутая старушка.
— Ты на её возраст не смотри. Она и сейчас многие Таланты в бараний рог скрутить сможет. Когда её собственные внуки в сибирский монастырь отправляли, она всю усадьбу еропкинскую разнесла, заново отстраивать пришлось. Почитай, двадцать лет грехи отмаливала, — княгиня покачала головой. — Ан,
