— Виктор Петрович. — Татьяна, которая сегодня дежурила в качестве его личного секретаря, раскрыла толстый блокнот, в котором записывались текущие дела. — Уже три раза звонил товарищ Жванецкий. Просил, как будет возможность перезвонить или назначить время.
— Удивительно. — Виктор покачал головой и подсмотрев в блокноте телефонный номер, поднял трубку, и большим пальцем набрал номер на клавиатуре, которая находилась на самой трубке.
— Алло? Это Николаев Виктор звонит. Я полагаю это Олег Леонидович Сташкевич?
— Да, товарищ Николаев. — Сташкевич, говорил быстро, но очень понятно, словно артикулируя каждую букву. — Если вы не против, встретится с Михаилом Михайловичем, то сегодня, в девятнадцать, мы ждём на нашей премьере во Дворце на Яузе, а после спектакля, на небольшом банкете.
— Хорошо, я буду.
Виктор воткнул трубку в зажим, глянул на часы и поднял глаза на Зотову. Уже не лейтенанта шестого управления ГРУ, а старшего лейтенанта Главного Штаба Флота, одетую, как и положено в женский флотский мундир. Он и сам был в форме, так как представлять для минобороны новую технику в гражданском, имея действующее звание, невместно.
— Таня, а у меня прямо здесь есть какая-нибудь штатская одежда?
— Да, разумеется. — Девушка коротко кивнула. — Чёрный френч, и серый летний костюм от Зайцева. Плюс ботинки, рубашки, и кое-что из аксессуаров.
— А на тебя найдём?
— Да, есть хорошее платье, и туфли, но мне оно чуть маловато. — Девушка усмехнулась, чуть выпятив свою крупную грудь.
— Но на один вечер?
— На один вечер, запросто.
В огромном ЗИЛ-114, переодевание не заняло много времени, и к театру они подъехали чуть раньше, даже учитывая заезд в магазин цветов.
К некоторому удивлению Виктора, на премьере была что называется «вся Москва». Знакомые лица актёров, высших чиновников, генералов, и инженерного корпуса. Программа спектакля была принята Москонцертом, а значит вполне прилична и на излёте сезона, когда шансы на появление нового представления минимальны, в зале Дворца на Яузе, царил полный аншлаг.
Виктор тепло поздоровался с Косыгиным, и представив свою спутницу, пообщался относительно планов Предсовмина на лето. Он знал, что спортивный и подтянутый Алексей Николаевич в прошлом году вместо поездки прошёл обследование на предмет предупреждения инсульта, и у него в голове действительно были обнаружены тромбы, которые своевременно пролечены. Но теперь, в команде предсовмина постоянно находился врач, способный в случае чего оказать своевременную помощь.
Через несколько минут подошёл Примаков, тесно общавшийся с семьёй Косыгина, и они втроём отправились в буфет, где Предсовмина и министр иностранных дел приняли по коньяку, для расслабления, а Виктор выпил достаточно неплохой кофе.
Спектакль, где кроме Карцева и Ильченко, были задействованы молодые артисты московских театров, публике понравился, и сцену буквально завалили цветами, и долго аплодировали, устроив настоящую овацию.
Банкет организованный в ресторане Прага, тоже прошёл в тёплой обстановке, и когда первый шум и страсти улеглись, к Виктору подсел Михаил Михайлович.
— А я смотрю, Виктор Петрович, у вас не только к одежде хороший вкус. — Он одобрительно окинул взглядом Татьяну.
— Ах, Михаил Михайлович. — Виктор вытер рот салфеткой, и взмахнул рукой. — Вы не знаете, это же всё ужасное КаГэБэ. Вот приставили ко мне экстрасенса, чтобы она в случае если вдруг задумаюсь о государственной измене сразу убила меня. Слишком много тайн мне известно.
— Ах! — Жванецкий громко и со вкусом рассмеялся. — А интересно, знаете ли вы о чём я сейчас думаю? — Он пригубил бокал с вином который держал в руке.
— О том, как бы я смотрелась в вашей кровати? — С ангельским выражением лица предположила Татьяна, шевельнув своей высокой грудью, которая едва не вываливалась из декольте.
Жванецкий едва не поперхнулся вином, и чертыхнувшись стал вытирать капли попавшие на пиджак.
— Танечка. Нельзя же так. — Виктор укоризненно посмотрел ан девушку. — Команды на ликвидацию товарища Жванецкого не было.
Теперь громко в голос расхохоталась Татьяна, и вытащив из сумочки ажурный платочек аккуратно вытерла слезинку с глаза.
— Н-да. — Жванецкий покачал головой. — Шуточки у вас товарищи.
— Вы извините, Михаил Михайлович. — Татьяна улыбнулась. — Мы целый день с генералитет ом общались, вот и подхватили.
В итоге всё же перешли к делу, и Жванецкий спросил, чего же от него хочет государство в лице одного взятого Николаева.
— Всё просто, Михаил Михайлович. Критикуйте, пилите и смейтесь над всем что вам смешно или вызывает негодование. Только помните, что СССР — один для всех. Здесь есть тупые и умные, инженеры и простые работяги, казнокрады и бессребреники. Разные. Но чтобы больше доставалось именно тем, кто в кабинетах, чем тем, кто у станка. Не нужно воспитывать в интеллигенции ненависть и презрение к своему народу. Это разрушает общество. Это разрушает наш мир. Если чувствуете, что не сможете, лучше не начинайте. Потому как рано или поздно мы с вами вступим в конфликт. Да, мне тоже не нравится всякое быдло, но если оно восемь часов отпахало на заводе, и после смены тихо спит в канаве, значит это его выбор. Не нужно вбивать его ещё глубже. Идеально было бы сделать так, чтобы он перестал быть быдлом, но это, наверное, не к вам. Ещё мне бы хотелось, чтобы вы больше внимания уделяли миру большому. Не тому, где пробковые подмышники «любовь пчёл трудовых» и брюки фасона «полпред», а тому где Магнитка, Днепрогэс, и Волга-Дон. Хотелось бы, но я не настаиваю. Будет интерес к теме — всеми руками за. Нет, ну на нет и разговора нет. Это всё нулевая позиция. Позиция нейтралитета. Вы делаете это, и у государства к вам никаких претензий. Но есть и другие варианты. — Виктор усмехнулся, видя смятение на лице сатирика. — Нет, Михаил Михайлович. Вы сейчас неправильно подумали. Другие варианты, которые я собирался озвучить они о другом. Не о репрессиях, а о собственном театре, своём просторном доме, хотите в Одессе, хотите в Москве, а может и там, и там, и, например, автопоезде для перевозки декораций, и собственной программе на телевидении. Ну и отрицательная точка — вы продолжаете работать как есть, держа фигу в кармане, и грызя наши общие устои. Тут я боюсь, мы с вами не договоримся, и единственной альтернативой для вас будет выезд в другую страну. И, Михаил Михайлович, я не торгуюсь, а обозначаю контрольные точки. Худого мира больше не будет. Это кстати касается не только вас, но и других представителей нашей творческой интеллигенции. Например, пока ещё товарищей Войновича и Солженицына. Хотят бороться — пусть делают это строго в рамках закона и правил. А то как Госпремии получать, так все в очереди, а когда интервью всяким голосам раздают, так прям все узники совести. Как сказано в одном старом анекдоте: «Вы гражданин Рабинович, либо крестик снимите, либо трусы наденьте».
Думал Жванецкий недолго. Фронда — фрондой, но деньги он любил куда больше чем политику.
— Вы-таки будете смеяться, но я, пожалуй, выберу второй вариант. — Сатирик широко улыбнулся. — Я вообще сторонник перехода худого мира в мир приятный во всех отношениях.
— И это правильная позиция. — Виктор кивнул. — Но критика нужна, всё равно. Без критики любое общество закиснет, и сгниёт. Так что этой обязанности с вас не снимают. Кстати, если вдруг кто-то из чиновников будет давить или вообще как-то выступать, звоните. Второй вариант предполагает ещё и защиту от всякого произвола.
Глава 21
Умному человеку всегда есть о чём промолчать.
Ким Филби.
О всемерной борьбе с произволом и нарушениями социалистической законности, говорил на совещании милицейских, судебных и прокурорских работников, заместитель Председателя Президиума верховного Совета товарищ Николаев.
— Люди, обличённые властью, на любом месте, а в особенности в правоохранительных органах конечно не застрахованы от ошибок. Их нет только у тех, кто не работает. И, пожалуй, единственный способ избежать ошибок — перекрёстный ведомственный контроль за решениями, принимаемыми в рамках делопроизводства, что в первую очередь касается и внутренних контрольных органов МВД и прокуратуры. Очень часто достаточно простого дружеского указания на ошибку, что уже избавит нас от девяноста процентов нарушений. Но это всё касается ошибок, если так можно сказать «доброкачественных». И совсем другое дело, когда происходят злоупотребления умышленные, продиктованные стяжательством, казнокрадством, желанием скрыть преступление, или убрать неприятного человека. И вот за такое мы будем не просто наказывать, а жёстко карать всей мощью государственного аппарата, не взирая на былые заслуги и занимаемые должности, причём не только совершивших преступление, но и всех, кто допустил его своим бездействием.
