неё щипцы, длинные иглы, зазубренное лезвие и еще несколько инструментов, названия которым Даниил не знал, а о назначении предпочитал не думать.
— Еще не поздно, дух, — сказал Цуйгаоцзун, — Ты не можешь избежать смерти, но ты можешь избежать боли. Дай добровольно свое согласие на ритуал. И я позволю тебе тихо и легко уйти во сне на десять судилищ Ада.
Дан попытался помотать головой, но скобы, удерживавшие голову, не позволили ему этого.
— Нет... — кое-как вымолвил он. И сам почувствовал, как жалко это звучит.
— Подумай еще раз, — участливо посоветовал король, — Пока инструменты нагреваются. Смерть во сне или смерть в муках. Вот весь твой выбор.
В онемевшем рту скопилось слишком много слюны. Её просто необходимо было куда-то деть, и гнев не дал ему вовремя взвесить, насколько это разумно.
Вместо ответа Дан просто молча плюнул в лицо королю.
Цуйгаоцзун лишь хмыкнул. Он не стал тянуться к оплеванному лицу даже рефлекторно: повинуясь его жесту, глухонемой слуга торопливо отер его лицо платком.
— В былые времена я не задумываясь бросил бы вызов наглецу, посмевшему сделать нечто подобное. Но я уже стар, тело мое не так сильно, а глаза не так остры. Поэтому мы сделаем по-другому.
Блеснули алые глаза, когда его приказ, минуя неслышащие уши, проник прямо в мозг слуги-палача. Безмолвно поклонившись, тот отошел в сторону — и вернулся, держа в руках две толстые деревянные балки.
Даниил задергался, но ослабленное тело не смогло оказать даже символического сопротивления. Без малейшего труда палач расположил балки у него под коленями, под углом к земле.
— Обычно для этой пытки нужны два палача, — делился знаниями король, — Ну, или один, но очень сильный, чтобы одновременно давить на оба рычага. Однако мой сын Цзиньлун, еще когда был собой, сконструировал любопытный механизм «распорки», с помощью которой можно управиться с обоими рычагами в одиночку. Честно говоря, конструирование орудий пыток было единственным занятием, в котором он проявлял и фантазию, и изобретательность. Страшно представить, что стало бы со страной, доведись ему и вправду править.
— Хуже бы не было... — произнес Дан.
Из чистого духа противоречия и чтобы скрыть страх, охвативший его при виде холодной деловитости палача. Тот не испытывал к нему ненависти.
Лишь усердно выполнял свою работу.
Цуйгаоцзун взмахнул рукой, и надавив на распорку, глухонемой палач повел балки в стороны. Изначально Дан лишь почувствовал неприятный дискомфорт, когда они надавливали на его колени. Но знание человеческого тела позволяло ему понять, что это только начало.
Что скоро его суставы взмолятся о пощаде.
— Как... ты собираешься... — с трудом выговорил он заплетающимся языком.
— Ходить после этого? — догадался король, — Дыхание Жизни, мой мальчик, Дыхание Жизни. За эти триста лет я скопил огромное количество духовных сил, столько, сколько невозможно скопить за короткую человеческую жизнь. Взяв их с собой в новое тело, я за несколько дней легко исцелю любые раны. Тебе ведь не так повезло в этом плане, да? Все, что скопил мой сын за шестнадцать лет самосовершенствования, он прихватил с собой в твой мир. Ты же довольствовался жалкими крохами. Но не волнуйся. Скоро это закончится. Моя сила и твоя юность объединятся и смогут творить великие дела, — какие никогда не смог бы творить ты сам. Ты должен быть горд, что причастен к ним.
Ответить Дан уже не мог. Давление на ноги все усиливалось, и вскоре затрещали, разрываясь, сухожилия. Адская боль пронзила его ноги, и он, не сдерживаясь, закричал.
Давление все усиливалось. Колени отчаянно сигналили, чтобы он что-то сделал, пока они не стали следующим, что не выдержит, но сделать он ничего не мог. Чувство собственной беспомощности охватывало его разум, подавляло, почти вынуждало согласиться на что угодно, лишь бы это прекратилось.
Наконец, король махнул рукой, останавливая экзекуцию. Палач чуть ослабил давление на балки, но лишь чуть-чуть. Из-за контраста или из-за чего еще, но боль в порванных сухожилиях сейчас ощущалась еще сильнее. Перед глазами плыли радужные круги, все воспринималось как будто в тумане, но властный голос короля звучал с невероятной четкостью, проникая в уши подобно сверлу.
— Это лишь разогрев, — предупредил Цуйгаоцзун, — Пока основная программа только готовится. Это лишь разогрев, а из твоих глаз уже текут слезы.
— Попробовал... бы сам... На своей шкуре... Сволочь! — с трудом выговорил Дан сквозь стоны боли.
Хватаясь за свой гнев, как за соломинку, удерживающую его от отчаяния.
— Я вовсе тебя не упрекаю, мальчик мой, — ответил старик, — Это совершенно естественно, плакать, когда тебе больно. Скажу тебе по секрету, даже самые стойкие воины, оказавшись на твоем месте, рано или поздно начинали плакать, как маленькие дети. Рано или поздно.
Повинуясь его жесту, глухонемой палач вновь надавил на распорку, заставляя ноги пленника изгибаться под противоестественным углом. Треск костей практически заглушил крики боли.
Практически.
— Твое упрямство похвально, — вещал Цуйгаоцзун, — Но к сожалению, оно совершенно бесполезно. Помочь тебе некому. У тебя нет союзников. Нет друзей, нет по-настоящему верных соратников. Твои слуги — лишь моя милость, и пойдут под мою руку, стоит мне пожелать. Никто не станет поддерживать проигравшего. Сбежать не удастся: не тебе, молокососу, со мной тягаться. Рано или поздно ты сдашься. Так не лучше ли прекратить это сейчас? Согласись на ритуал, пока я предлагаю избавить тебя от боли. Просто скажи «да». И все пройдет.
Палач снова отпустил распорку, давая Дану небольшую передышку. Охрипнув от крика, юноша практически не соображал, что происходит вокруг него.
— Просто скажи «да», — настойчиво повторил король, склонившись вперед.
— Да...
Слова прозвучали еле слышно.
— Да...
Дыхание сбивалось. Сердце стучало, как бешеное. Страх и боль заполняли сознание почти целиком.
— Да... Да пошел ты!
Король на это лишь усмехнулся.
— Продолжайте без остановки, — приказал он, — Без перерывов на еду и сон.
Учитывая, что палач все равно получал указания по магическому каналу, сказано вслух это было явно для Дана.
— Не менее часа работайте с ногами. Затем прижгите по третьему и четвертому меридианам. Затем раздробите кисти рук. Затем — на свое усмотрение. Я вернусь завтра и посмотрю, не будет ли наш гость к тому моменту более благоразумен.
Вновь сверкнули его глаза, и всего через несколько секунд вошедшие слуги оторвали от пола его кресло. Не глядя на пленника, будто он был уже мертв, король повелел нести его
