Егор, видя что беседа сворачивает совсем не в то русло, которое ему обозначил Серёга, решил свернуть на нейтральную тему — избегая политики. Поломал голову и зашел издалека:
— А вы не еврей часом, Михаил Павлович? Поймите меня правильно, опасения имеются, хотелось бы сразу всё выяснить.
— Вот те крест! — Истово перекрестился купец. — Сам с этим племенем воюю! Пять лет назад генерал-губернатору московскому Еропкину прошение подавали от купеческого общества дабы пресечь их козни! Так эти Лехаимы и Мойши всем кагалом принялись встречные кляузы строчить, ажно новому генерал-губернатору князю Прозоровскому продолжали писать! Добились — высочайшим указом воспретили евреям записываться в купеческие общества внутренних губерний! Только они ведь не унимаются, продолжают, где подкупом, где лестью — в купечество лезть!
Егор, в восхищении отбивая такт ладонями по коленям, затянул, безбожно фальшивя:
«Всюду киоски кавказской диаспоры
Всё на бесстыжем вранье
А на заборе размашисто краскою
„Питер“, „Зенит“, „РНЕ“
Руны и свастика
Правая классика
Или родной коловрат
Слышишь, брат
Если себе не врать
Можно ещё всё переиграть!» (М. Елизаров)
Потом, смутившись вспомнил, что не обладает ни голосом, не слухом. И поет в основном только в бане, чтоб не позориться перед Ксюхой, откашлялся:
— Не обращайте внимание, Михаил Павлович, это из песни. К сожалению — к музицированию не склонен, не могу достойно передать всё очарование и красоту этих строк. Но покажу! И с вами, чувствую — найдем общий язык!
— До сих пор они воду мутят!? — Вознегодовал купец.
— Мутят — не то слово, через сто с лишним лет всю Россию кровью умоют, чудом страна выстоит. А через сто пятьдесят лет жиды богатые своих соплеменников из бедноты в жернова бросят, и долго ещё будут спекулировать на их смерти, раздувая жалость к еврейскому народу. До пяти миллионов жертв раздуют цифры погибших евреев в той войне. А русских и народов из России в той же войне — до двадцати семи миллионов погибнет, однако жалеть будут только евреев. Мы поговорим ещё с вами, Михаил Павлович об этом, я вам такое расскажу! Только нашим не говорите, что с вами это обсуждали. Предвзято они несколько к этому относятся, оболванены пропагандой еврейской!
Губин скинул шубу с плеч и срывающимся голосом спросил:
— Это что за война такая была и с кем, что столько мильенов людей истребили?! И как русь выстояла, под корень извели почитай!?
— Как обычно, Михаил Павлович, с Европой просвещенной, объединились и пошли наши поля удобрять своими тушками. Как это у них заведенно. Не волнуйтесь вы так, Михаил Павлович, прогнали тогда врагов. До Берлина русские солдаты дошли! — Егор помрачнел. — Только не добили и из этих недобитков новая поросль выросла. Там и евреи свою звериную натуру успели показать, перед тем как мы сюда перенеслись, а весь мир погиб. Я не антисемит, есть среди евреев и нормальные люди, того же Хазина — всегда с удовольствием смотрю, умнейший мужик. Но вот когда в религии народа прописано, что только их племя угодно богу, а все остальные народы не люди и их безвозбранно следует грабить, обманывать и за скот считать — на хуй такой народ! Ладно, вот уже и подъезжаем, ни слова больше о жидах, Михаил Павлович, прошу!
Руководящий состав с примкнувшими к ним врачами — судорожно готовились к приему гостя. Сдвинули столы в учебном помещении, где по вечерам устраивали кинопоказы. Толян кивнул на висевшую на стене плазму, обращаясь к Захару: «Убрать может, Михалыч, или задрапировать?» Тот отмахнулся: «Он уже с телефоном знаком, лучше подберите что-нибудь, типа музыки ненавязчивой, клипы может есть — сообразно эпохе, включим фоном». «Найдем!» — Обнадежил тот и озадачил этим Марину со Светой. Те ушли, взяв флешку, поискать в ноутбуках.
Приперся воинственно настроенный Анисим, с СВТ за плечом: «Где этот гусь? Ужо не позволим пить кровь рабоче-крестьянского народа, не договоримся — к стенке контру!» Еле угомонили. Консультировались с Митенькой, как купца встретить полагается. Тот пожимал плечами, говоря что Губин ему показался человеком деловым и без спеси. Пресмыкаться и угождать не собирались, но вежливость обозначить стоило. Посетовали, что так и не озаботились устройством красного угла в больничном комплексе. «Хоть одну икону на божничку стоило поставить. Да лампадку перед ней, на будущее не забудьте!» — Поставил на вид врачам Председатель.
— Посидим здесь, встретим гостя, а спать я его к себе определю, две комнаты пустые стоят. — Объявил Захар, при упоминании пустых комнатах сморгнув набежавшую слезу. Там, в потерянном для них будущем, в городе остались его дети, давно выросшие и покинувшие отчий дом. Он не знал, к лучшему или худшему они, часто навещавшие родителей — в эти выходные не приехали.
Придирчиво оглядел столы, заставленные едой, проворчал: «Начальство в прежние времена так не приваживали, как к встрече с этим купцом готовимся» На водруженный в центр стола электросамовар одобрительно хмыкнул. «Едут, едут» — закричали от входной двери. «Ну, пошли встречать, что-ли!» — скомандовал Захар, одеваясь «Картина маслом — барин приехал!» — Невесело схохмил про себя.
Встретили подъехавшую процессию, из кибитки вылез перекошенный купец, вслед за ним выпрыгнул Егор и тут же скромно отошел в сторонку. Нестройно поприветствовали, Захар Михайлович ухватил Михаила Павловича по руку и со словами: «Пройдемте, Михаил Павлович, откушаем с дороги, чем бог послал — по русскому обычаю. О делах потом». — увлек того в импровизированный банкетный зал. Губин последовал за ним. Не вырывался, но несколько дико озирался по сторонам, с сдерживая любопытство и рвущиеся с языка расспросы. «Чо это он взъерошенный такой!?» — Подозрительно спросил Егора брат. — «О чем вы там чирикали по дороге!?» Тот огрызнулся: «Ни о чем, о девках и о пряниках! Устал! Проедь с Москвы на лошадях, месяц добирался поди! А тут мы — футурошок у него, не видишь?!»
Сопровождающих купца определили заботам дружинников, как и поселковых казаков — которых Серёга не отпустил на ночь домой: «Погуляете у нас сегодня, напоим, накормим, спать уложим. Нечего вам с волками в догонялки играть». Никиту, за неимением помещения для содержания арестантов — отправил в гараж, снабдив наручниками и наказав пристегнуть к чему потяжелей, чтоб не сбежал. А там под присмотром будет, винокурня давно работала в круглосуточном режиме.
Застолье, поначалу скомканное и официальное — постепенно наладилось, Губин освоился и пока не наседал с вопросами. С видимой неохотой попробовал блюда со стола, зато спиртного отведал с удовольствие. После чего активней заработал вилкой.
— А это и есть ваш большой тилибон, Захар Михалыч? — с интересом показал на плазму и смутившись, добавил: — Который срамные картинки показывает? Ваш человек показывал моим людям, сам не лицезрел срамоту этакую!
Захар утвердился в мысли, что гуманизм и человеколюбие в отношении бывшего депутата — применяться не будет, а Губину вежливо ответил:
— Это телевизор, Михаил Павлович, показывает пьесы, живые картинки для детей и взрослых, и сцены из жизни. Со звуком, сейчас вам и покажем. А что до срамных картинок — всё от людей зависит. Кто срамное смотрит, а кто для пользы и образования. Человек этот — выродок, вы уж простите нас за него, накажем примерно. Девушки, вы подобрали что-нибудь? — Увидел утвердительный кивок Марины. — Продемонстрируйте!
