со сломанным носом и черной шапкой пидаркой из двадцать первого века на голове — показался ему смутно знакомым.
— Здрав будь, друг! — Широко улыбнулся ему батыр и Серёга признал в нем наконец того, кому он осенью сломал нос, во время разборок из-за угнанного табуна.
«Нормальные мужики вроде, не злопамятные!» — Выдохнул участковый и тут же посмурнел: «Только кто же тогда нашего в ежа стрелами превратил и главное кого!? Сейчас всё и выясним, надеюсь!» Хоть старейшин и аксакалов, принимавших участие во всех прошлых дипломатических переговоров не было — молодежь этикету была не чужда. Рассевшись за столом, первым делом завели разговор о том, тучны ли стада хозяев, не разъедает ли дым глаза в просторных тирме.
Отвесили комплимент хозяйке, пожелав ей легко разрешиться от бремени и порадовать мужа ещё десятью детьми. Мария, скрыв смущение за напускным: «Неча тут!» — расщедрилась и выставила на стол пару бутылок. Председатель с казаками оживились и подтрунивая над непьющим хозяином — разлили по первой, не обделив гостей. Продираясь сквозь словесные кружева славословий и взаимных восхвалений — разлили по третей и перешли к делам.
— Убили, значит, Фархинура-то нашего, бия, — с неподдельной скорбью в голосе поведал Талгат, старый знакомый участкового. Судя по его роли в переговорам и шапке бывшего начальника — новый руководитель рода.
— И кто это сделал?! — С интонацией Людвига Аристарховича, непонятной предкам, вопросил Серёга. Впрочем, сарказм, скрытый в словах участкового — уловили. — Это возле нашей помойки вчера дело было, недалеко от Кулемки, где никто ничего не видел?!
— Да заебал он! — Рубанул с плеча Талгат, понявший, что не прокатило. — И когда его хоронили, трое старейшин подавились костями и преставились!
Под поощрительными взглядами Серёги и Захара начал рассказывать, как они докатились до такой жизни. По мере повествования — оживление, поначалу царившее за столом — стихло. А участковый не выдержал — налил себе стопку и выпил, не закусывая, приказав одному из казаков: «Сбегай до мецената нашего и растратчика, позови, ему полезно будет это услышать, из первых уст, так сказать!» Дружинник не понял: «Кого-кого привести?» Серёга пояснил: «Брата моего! Он в школе, в компьютерном классе сидит».
— Чой это я бегать буду!? — Обиделся подчиненный. — У нас же связь есть, сейчас дежурного вызову, он передаст.
Серёга еле сдержался, чтоб не высказать, кто тут передаст и про состояние раций, которые после дня работы в режиме ожидания приходилось на зарядку ставить. В течение последующих пяти минут, пока казак втолковывал своему товарищу, что от него требуется — раздражение участкового усилилось: «Распустились!» Не выдержал, выволок своего дружинника в прихожую, сунул в ухо, отобрал средство связи и отправил пешком, напутствовав: «Ты совсем, блядь, попутал?! Кому говорили — не светить технологиями? Пушкину!? Ну ка давай бегом, пейджер-джан!»
Проводив казака, вышел во двор и спохватившись, по отобранной рации вызвал дежурного на скотном дворе, попросив срочно доставить к нему ветеринара. После чего вернулся в дом и попросил Талгата придержать коней с подробностями, чтоб по нескольку раз не пересказывать. Те отнеслись с пониманием и отдали дань стоявшему на столах угощению, пока дожидались Анисима с химиком.
Наконец собрались все, Талгат перевернул пустую чашку и приступил к рассказу. Серёга включил диктофон на предусмотрительно взятом смартфоне, переслушать потом, чтоб ничего не упустить и никого не забыть. С слов нового бия — произошла насильственная смена власти, когда бывшие подданные, не в силах мириться с произволом правящей верхушки — восстали. Убив узурпатора и наиболее рьяных пособников.
А картина того, что вытворял Фархинур — вырисовывалась неприглядной. По сравнению с их «шалостями» — остров Эпштейна в двадцать первом веке с педофилией выглядел невинным аттракционом в Диснейленде. Бывший бий оказался замешанным и в торговле детьми, и взрослыми соплеменниками. Обычной практикой было у него продать зимой неугодных как ему лично, так и его клевретам — в заводские работы.
Особым цинизмом было то, что творилось это под самым боком у потомков. И в некотором роде — с их попустительства. Так, выделенную сердобольным Захаром гуманитарную помощь — бий цинично продал через Викула саткинским купцам. «То-то эти старейшины противились отдавать детей в учебу!» — Догадался Председатель: «А Викул то каков?! Мы им, значит — помогаем со всей душой, а они макли крутят! Фархинур этот в нашей одежде щеголял, которую мы крестьянам раздавали!»
— Мы всё! — Успокоил разошедшегося Захара Талгат. — Убили, отняли и поделили! Пришли под вашу руку проситься, земли наши давно промеж заводов, воли прежней нет, — покосился на Серёгу, — даже поозоровать нельзя. Берите детей в учебу и сами мы работать пойдем. Всё равно нас бий бывший каждую зиму внаем сдавал в работу казенную.
— Вот такие тут милые патриархальные порядки, — заключил Анисим. — с раздачей помощи мы обмишулились, знатно нас окунули, мордой да в действительность! А я говорил, что надо традиционный уклад менять! Наглядимся ещё на звериный оскал замшелых обычаев и общинной круговой поруки!
Председатель, не желая дискутировать при навостривших уши башкирах — рявкнул: «Потом обсудим!» Талгату с приехавшими объявил, чтоб везли детей в учебу и приезжали сами, работы много — хватит всем. А таких порядков, какие были при Фархинуре — возродить не позволят, так что если проситесь под руку — извольте привыкать к новым правилам человеческого общежития, без дикости средневековой. После чего посланников проводили, наказав с детьми и приездом на работу взрослых не медлить.
— Ну чо, прогрессор хуев? — Снисходительно обратился участковый к брату. — Сколько ты там в Известковом на крестьянских детей потратил, всех осчастливил?
— Я на еду в основном тратил! — Стал оправдываться Егор. — Ну и на ткань немного и так, по мелочи… — Сконфуженно замолчал.
— Викулу что-то выговаривать бесполезно, — заметил Серёга Захару. — С его точки зрения он ничего предосудительного не совершил, только бизнес, ничего личного. Сами виноваты, излишне идеализировали крестьян. А те на самом деле — хитрые и изворотливые, вы на наших посмотрите. У нас у самих согласия и порядка нет, а мы полезли добро нести окружающим, а они это добро купцам…
Все замолчали, переваривая услышанное и понимая правоту Серёги. Захар кашлянул: «Кстати о птичках, я тут сегодня с бухгалтерами и инициативными гражданами пообщался — просят определенности и стабильности, вот что предлагают…»
Электорат, насмотревшись на непоследовательную политику руководства и метания между военным коммунизмом и капитализмом с человеческим лицом — хотел ясности, или — или. Переживших развал СССР и последующий разгул реформ в девяностые людей можно было понять. То бесплатная раздача муки и красной рыбы с черной икрой,
