— Коста Варвакис! – раздался победный вопль сбоку.
Мы оглянулись. На нас, выставив руку, указывавшую на меня, надвигался начальник стражи. Лицо его светилось кровожадной улыбкой.
«Твою мать! Точно какой-то киношный вирус над городом!» — неожиданно подумал я в эту минуту, поскольку вид начальника стражи напомнил мне сейчас классического злодея индийского фильма.
Полицай уже стоял рядом. Уже в такт своим воплям тыкал мне рукой в грудь.
— Ты думал, самый хитрый? Ты думал, что ты всех обманул? Ты просчитался, жалкий грек! Меня ты не проведешь! Я с самого начала знал, что ты украл золото Никоса. Знал, что ты все равно выдашь себя. Но я терпел! – стражник упивался собой. – Я терпел! И сейчас я получу свою награду! А ты получишь свою! И уже никто тебя не спасет!
А я вовсе и не думал, что я самый хитрый. Идиот ты, полицай в тюрбане! Я сейчас изо всех сил держусь, чтобы не дать тебе в морду! И не раз, и не два. Чтобы расколошматить твою рожу в кровавое месиво. Ты, гётверан, меня, человека ХХI века, подверг телесным пыткам! А за такое...
...Я сдержался, понимая, что поставлено на карту. Выслушал весь этот «индийский» монолог до конца. Не отводя глаз, без какого-либо намека на испуг. До начальника стражи что-то начало доходить. Перестал брызгать слюной. Только дышал тяжело. Я опустил глаза на его руку, так и оставшуюся на моей груди после последнего тычка. Потом опять посмотрел на него. Он тут же руку убрал.
— Ну что ж ... — полицай отвел взгляд и бросился к паланкину. Резко отбросил шторку.
Кровожадная улыбка тут же сошла с его лица, уступив место недоумению и страху. В лоб полицая уткнулось дуло пистолета.
[1] Курс серебряного рубля к ассигнациям был плавающим. Порой он опускался до соотношения 2.8 или поднимался до 4. Соотношение 3.5 было коэффициентом, на который ориентировалось Казначейство.
[2] Подтверждено, что Кольт видел этот револьвер во время плавания в Индию. И он стал прообразом «кольта».
[3] Существовала разновидность револьвера Коллиера с автоматической прокруткой барабана. Но пружина постоянно ломалась, и от нее отказались.
[4] Пароход «Нева» совершил 200-дневный переход из Балтики в Черное море в 1830-1831 году. По сути, это был первый круиз русского корабля под парами вокруг Европы.
Глава 18. Побег.
Следом за пистолетом в окне паланкина появилось свирепое лицо Спенсера.
Если бы я предугадал этот кадр с упирающимся в лоб начальника стражи пистолетом и с тут же побледневшей от страха его кровожадной мордой, я бы сам настоял часом ранее на том, чтобы мистер Эдмонд сел в паланкин. Так-то я, хитрый грек, как обо мне выразился этот, уже отпрянувший от паланкина и распрямившийся, полицай, всего лишь упросил Спенсера сопровождать нас во избежание каких-либо – да что там, каких-либо, – во избежание любых случайностей, конфузов, неприятностей.
Упрашивать, к слову, особо и не пришлось. Спенсер сам загорелся и жаждал принять участие в нашей ночной эскападе. Все-таки, этот белотелый англичанин, надо признать, был не робкого десятка мужик и по-хорошему азартен. И я был удивлен и расстроен, когда мы с Цикалиоти подошли к Санта-Марии, где нас ждали отец Варфоломей и Фалилей, и не обнаружили Спенсера.
— А Спенсер? – спросил я тогда.
Отец Варфоломей только отмахнулся, сдерживая неприличествующие его сану слова. Фалилей без особых затей просто ткнул пальцем в паланкин. Спенсер знал толк в эффектных выходах. Цветастая шторка паланкина приоткрылась. Эдмонд выглянул с довольным лицом.
— Не правда ли, Коста, — спросил он меня елейным голосом, — тренировка очень важна, когда что-либо делаешь впервые?
Я тут же поднял обе руки.
— Один – один, мистер Спенсер! – признал свое поражение.
Эдмонд был доволен.
…Теперь же из паланкина доносился отнюдь не елейный голос.
— Что за черт! – метал молнии Спенсер-громовержец. – Ты что себе позволяешь?! Как ты смеешь нарушать мой покой и границы моего частного владения?!
Я подумал, что прямой перевод такой довольно высокопарной речи вряд ли будет понятен стражнику и вряд ли его окончательно отрезвит. Поэтому «что за черт» мной был заменено на «какого хера», а всю остальную часть спенсеровской филиппики я превратил в реальную угрозу.
— Эдмонд-паша разъярен. Он этого так не оставит. Хочет обратиться к кади и потребовать для тебя самого жестокого наказания!
Полицай задергался, пытаясь найти выход.
— Но...Но... — губы его дрожали. – Но его там не должно было быть!
Я посмотрел на него так выразительно, что он все понял без слов. «Тоже, нашел мне оправдание!» — говорил мой взгляд. Стражник поднапрягся и выдал, следуя классической полицейской «логике»:
— Там должна быть женщина!
— Он говорит, что в паланкине должна была быть женщина, – смиренно перевел я Спенсеру.
— Тем более! – раздался львиный рык Спенсера в ответ.
Эдмонд рявкнул так, что стражника буквально отбросило на пару шагов.
— Тем более! – повторил Спенсер, не снижая уровень децибелов. – Это уже вообще последняя степень падения мужчины при исполнении: врываться без стука и без предупреждения в зону женской приватности.
Я перевел. Полицай, выслушав перевод, впал в полнейший ступор. Справедливости ради, и я никак не мог связать заявления мистера Эдмонда в правильную логическую цепочку. Но от меня сейчас этого и не требовалось.
Спенсер, понимая, что добился своего, что стражник попросту лишился дара речи и более ни на какие действия не способен, закруглился.
— Пусть уходит и больше не смеет попадаться на моем пути!
Сказав это, Спенсер не посчитал для себя возможным ждать ответа стертого им в порошок неприятеля. Он откинулся вглубь паланкина, закрыл шторку.
Полицай с угасающей надеждой в глазах посмотрел на меня. Я тоже смилостивился.
— Мистер Эдмонд сказал, что ты можешь идти. Сейчас он не даст ход делу. Но если ты еще раз попадешься ему на глаза — тут я развел руками, — тогда не обессудь. Пощады не будет!
Начальник стражи все это проглотил. Кинув на меня полный ненависти взгляд, он развернулся и быстро зашагал прочь. Уверен, что в этот момент он последними словами поминал не меня, а этих непонятных «инглезов», которые совсем свихнулись, коль позволяют себе передвигаться в паланкинах, как последняя баба!
Мы переглянулись, не сговариваясь, выдохнули.
Шторка паланкина опять приоткрылась. Выглянуло довольное и уже миролюбивое лицо Спенсера.
— Как вам представление, Коста?
— Честно говоря, мистер Эдмонд, я уже начинаю не на шутку удивляться и поражаться количеству ваших талантов. Вы, оказывается, еще и неплохой актер.
— Неплохой?! – Спенсер фыркнул.
— Хороший актер, удивительный! – я поспешил исправить свою оплошность.
Спенсера такая оценка удовлетворила.
— Ну, тогда продолжим нашу тренировку! – предложил он нам, вновь обретя привычную невозмутимость, и исчез за шторкой.
Я кивнул честной компании на паланкин. Все взялись за свои шесты.
— А этот англичанин... — отец Варфоломей не стал заканчивать, а просто покачал головой, что означало, что этот джентльмен его удивил и вполне заслуживает оценки «ничего так, молодец, хоть и англичанин»!
...До Тиграна добрались, слава Богу, уже без еще каких-либо приключений. Сбросили, наконец, паланкин со своих плеч. Признаться, устали порядком. Сияющий Спенсер выбрался наружу, не без удовольствия всех нас оглядел.
— Какой впечатляющий старт нового приключения! Когда бы я еще прокатился на руках по Стамбулу, хоть и в паланкине? Что же касается вас, мои друзья… Тяжело в учении – легко в бою! — вдруг провозгласил он, чем вновь ошарашил меня до состояния отвисшей челюсти. – Я же не ошибаюсь, Коста? Так же говорил ваш extremus полководец Суворов?
— Нет, не ошибаетесь, мистер Эдмонд.
— Опять вас удивил? – он рассмеялся.
— Опять, – признался я.
