Профессура грохнула, смачным хохотом разгоняя наэлектризованные облака недоверия и ревнивой враждебности. Научрук, победно сложив руки на груди, сиял, как новенькая Нобелевская медаль.
Понедельник, 26 сентября. Утро
США, Виргиния, Шантильи
В этот день отель «Уэстфилд Мариотт» не принимал туристов – молчаливая команда «билдебергеров» сняла все номера разом, дабы посторонние не путались под ногами.
Дэвид Рокфеллер улыбнулся зеркалу. Ему нравилась порозовевшая кожа лица, утратившая старческую дряблость и мертвенный землистый оттенок. А глазам вернулся былой азартный блеск – помогла-таки водичка от Михи!
Конечно, ожидать, что тело вдруг станет юным, наивно, так хоть болячки залечить. А он их за долгую жизнь понацеплял изрядно…
- Сэ-эр… - прошелестел вышколенный секретарь.
- Иду, Джорджи, иду…
В конференц-холле подрагивал сдержанный говор, сизый дымок дорогих сигар вился вокруг хрустальных люстр, утягиваясь в шуршащие зевы кондиционеров. Общее состояние собравшихся здесь превышало ВВП Штатов. Бриллиантовые запонки и костюмы от лучших портных Лондона сливали толпу воедино, но четкие разделительные линии все равно просматривались. Властное превосходство, звучавшее в голосах одних, и плохо скрытое низкопоклонство других, взгляды рассеянно-безразличные или искательные – все эти мелочи скрывали дьявола.
Дружелюбно кивнув Киссинджеру, Дэвид-старший направился к Джейкобу Ротшильду, чье слегка одутловатое, постное лицо выражало скуку.
- О, tovarisch Ротшильд!
- Прекрати, Дэйв, - кисло ответил барон. – Между прочим, ты первый подружился с Советами.
- Ничего личного, - хохотнул Рокфеллер, - только бизнес!
Заняв свое кресло, он неторопливо выкушал полстакана пузырящейся «Восс», и пристукнул донышком по столику. Будто тихонько ударил в гонг – и без того негромкий гомон унялся до полного беззвучия.
- Джентльмены, править миром – такая морока! – улыбнулся Дэвид-старший. – Но, хоть время и деньги, его стоит иногда тратить, чтобы обсудить содеянное, и договориться, какой будет следующая цель. Люди такие разные – и такие одинаковые. Их влечет тайна! Они верят, что мы – секретная группа «интернационалистов», выстраивающих более интегрированную глобальную политическую и экономическую структуру единого мира. Что ж, пусть верят, ведь это правда…
Негромкие смешки прокатились по холлу, и затихли.
- В наше время человечество искушеннее, - развел руками Рокфеллер, словно прося о понимании, - и готово шагать в сторону мирового правительства. Наднациональный суверенитет интеллектуальной элиты и мировых банкиров, несомненно, предпочтительнее национального самоопределения. Но пока мир таков, каков он есть. Впрочем, не стоит занимать свой ум всеми странами и континентами. Нас должны беспокоить лишь два государства – Россия и Китай. Генри…
Киссинджер с готовностью выпрямился.
- Что касается Китая, - затараторил госсекретарь. – После смерти Мао власть сосредоточилась в руках Хуа Гофэна и Дэн Сяопина. Дэн – фигура гораздо более предпочтительная. Этот китайский лидер, по сути, готов отказаться от так называемых социалистических завоеваний в пользу частной собственности и рыночной экономики. И вот, в середине сентября, сторонники Дэна одержали победу![1]Отныне Дэн Сяопин – фактический преемник Мао Цзэдуна и новый вождь Красного Китая. И первый же свой официальный визит Дэн совершил к нам, в Вашингтон. Он заверил президента в стремлении КНР двигаться по пути либеральных реформ, и все такое прочее, а после сделал любопытное заявление не для прессы, намекнув, что «Китай собирается преподать урок Вьетнаму»…
- Отлично! - взбодрился Рокфеллер. – Стало быть, не пропали даром все наши усилия!
- И наши деньги! – подсказали с места.
- Совершенно верно! – энергично кивнул Дэвид-старший. - И тогда… на великой нашей шахматной доске остается лишь одна пешка, которая ни за что не должна выйти в ферзи. СССР! Русские сами затеяли демонополизацию и разукрупнение, сращивают план с элементами рынка… - он выдержал маленькую паузу. – Ну, а нам остается лишь пестовать новое советское поколение в духе свободы и демократии!
- Господа, - мягко улыбнулся Киссинджер. – Хочу отметить одну немаловажную вещь. Все наши планы относительно молодежи купируются Советами. Сейчас на образование и воспитание русские тратят на порядок больше средств. Создаются даже особые учебные заведения, где готовят педагогические кадры высшей квалификации! Та же картина возникает, когда мы ходим с карты национализма. По сути, того СССР, что существовал еще пять лет назад, уже нет! Республики сохранились, но даже у регионов больше полномочий – жесткая централизация скрепила Советский Союз. Более того, границы национальных окраин хитроумно перекроены, а в ЦК КПСС шутят, что СССР превратился в РССР – так теперь полагается называть бывшую РСФСР, откуда выброшено слово «федеративная» - как ненужное. Действительно, Казахстан и Киргизия, Молдавия и Прибалтика вошли в состав РССР на правах автономий. И теперь детей чуть ли не с яслей учат, что нет украинцев, казахов или белорусов, что все они - единый советский народ!
- Ничего, Генри, - хищно усмехнулся Рокфеллер, - у нас еще остались козыри на руках. Расшатаем единство «мягкой силой»!
…Битых три часа заседал «Бильдебергский клуб», смакуя задумки по дестабилизации и прочим веселеньким вещам, пока всем составом не перекочевал в зал ресторана.
Дэвид-старший ограничился стаканом йогурта. Попивая полезную кислятину, он прикидывал пользу Форда, Картера и на диво рьяного Рейгана, когда к нему приблизился Ротшильд, тянувший сок через соломинку.
- Знаю, Дэйв, вы числите меня в противниках, - усмехнулся он. – Но давайте заключим перемирие, пусть даже временное.
- Согласен, Джейк, - Рокфеллер с интересом глянул на своего визави.
Ротшильд нахмурился.
- Вы так и не назвали еще один фактор, мешающий нашим потугам…
Дэвид салфеткой промокнул губы, беря секундный тайм-аут.
- Вы о Михе? – осторожно спросил он.
- О нем.
- Это отдельная тема, Джейк… И не для всех. Обсудим ее в узком кругу…
[1] В РИ это произошло немного позже, в ноябре-декабре 1978-го.
Пятница, 30 сентября. Вечер
Зеленоград, площадь Юности
Холодный ветер поддувал весь день, с самого утра, промозглого и хмурого. Резкие порывы, будто в раздражении, взметывали сухие листья, швыряясь в лицо лоскутьями древесных одежд. Порой начинало моросить, покалывая кожу знобкими иголочками. Природа будто гадала, стоит ли ей лить дождь, или погодить. Так ничего и не решив, вышние силы угомонились к вечеру.
На Зелик опустилась чарующая тишина. Прохладный воздух не двигался, настаиваясь на хвое и прелой листве, а прохожие будто стеснялись гулять. Редко кто скользил по тротуару, шмыгая в магазин или покидая полупустой автобус. Даже машины попрятались по гаражам, пережидая непогожий денёк.
Я похлопал по перилам балкона, соображая, не пора ли их красить. А то и вовсе застеклить, отвоевав лишние метры.
Было немного непривычно глядеть с высоты не в темный лес, а на центр города, но так куда интереснее. Да и уличный шум не слишком досаждал, словно обтекая заносчиво вознесшуюся «профессорскую башню».
Мои губы вытянулись, насвистывая «Подмосковные вечера». И мотив, и слова ложились на тутошние сумерки ладно и без зазоров.
Главное же не в безмолвии. Основа покоя – умиротворенность бытия. Когда жизнь, будто гладь пруда в тихую погоду – жидкое зеркало безмятежно отражает небеса. И никакой залетный ветерок не колеблет воды, не морщит рябью, не нагоняет тень.
Вот и меня покинули тревоги. Не потому, что я их прогнал, не допуская скверну плохих новостей или устоявшихся беспокойств. Просто одни проблемы благополучно разрешились, растаяли, как кусочки рафинада в горячем чае, а иные пока не туманят ясные горизонты. Может, там, в смутной дали, и собираются тучи, но мне их не видать пока. А стоит ли пугаться грозы, если в глазах не отражаются зарницы?
