— О чём же?
— О его буйном нраве. Горяч, задирист, лезет в драку при любом удобном случае. От знакомых слышал, что его на дуэли в Москве уже боятся вызывать. Слышали, как он молодого Салтыкова покалечил?
— Мне-то что за дело.
Сдёрнув салфетку с шеи, Троекуров раздражённо смял её и бросил на стол. Аппетит у помещика от такого разговора неожиданно пропал.
— Дело в том, Кирилл Петрович, что я заезжал сегодня к Урусову. Молодой человек изрядно зол на всех, кто покушался на его вотчину. Предвидя, что такой оборот дела не доведёт до добра, я воспользовался своим авторитетом и уговорил его немного погодить и уладить дело миром.
Троекуров хмыкнул, но перебивать собеседника не стал.
— Зная ваш недюжинный Талант, — Добрятников напустил в голос льстивых ноток, — у меня не было сомнений: если вы схлестнётесь с Урусовым, от тех трёх деревень и головешек не останется. Стоит ли ссориться добрым соседям из-за такой пустяшной причины?
На лице Троекурова первое опасливое выражение перетекало в раздражение, а затем в твердолобое упорство и злость.
— Добрые соседи? Глупости какие. Всё, что попадает мне в руки, я беру по праву. Никогда такого не было, чтобы Троекуровы отдали своё имущество.
— Кирилл Пе…
— Мне до этих деревень и дела нет. Могу хоть завтра спалить, а людишек запороть до смерти. Будь ваш Урусов умнее, сам бы приехал, в ножки поклонился, может, и получил от меня подарок. А коли он мириться согласен, значит, силы за ним и нет никакой. Я таких молокососов с кашей ем, Пётр Петрович. Так ему и передайте — сунется со своей обидой, так я его в бараний рог согну и в поганой яме утоплю. А судиться вздумает, так у меня судейские вот где!
Он поднял руку, сжал кулак и потряс им в воздухе. Добрятников вздохнул и печально изогнул брови.
— Ах, Кирилл Петрович! Я так надеялся, что вы проявите своё великодушие. Боюсь, столкнувшись с молодым Урусовым, вы можете потерять больше, чем приобрели. Сами ведь знаете, как бывает, когда сильные маги заспорят.
— Да какой он сильный, — отмахнулся Троекуров, но уже не так уверенно, — выучил пару армейских фокусов, не больше. Урусовы никогда сильными колдунами не были, а он даже не княжеской ветви. Пусть приходит, я ему покажу, как уважать старших.
Добрятников снова вздохнул и встал из-за стола.
— Тогда, разрешите откланяться, Кирилл Петрович. Увы, дела семейные зовут, и отложить нет никакой возможности. Был очень рад вас видеть.
* * *
Киж снял «плащ мертвеца», когда мы порядочно отъехали от усадьбы Троекурова. Добрятников вздрогнул от нашего внезапного «появления», перекрестился и с облегчением выдохнул:
— Слава богу. А я уж волновался, не забыл ли вас, Константин Платонович. Вы всё слышали? Ни в какую уступать не хотел.
— Слышал, Пётр Петрович, до последнего слова.
— И что теперь? Обратитесь к Судье или попробуете сами отбить деревни?
— Ни то ни другое. Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться. Кстати, останетесь у нас на ужин? Марья Алексевна будет рада, а мы потом вас отвезём домой с Дмитрием Ивановичем.
— С превеликим удовольствием, Константин Платонович. Вы же знаете, как я люблю у вас бывать. А то от троекуровского угощения у меня сплошная изжога и несварение.
Так мы и сделали. Доехали до Злобино и поужинали. Гораздо скромнее, чем у Троекурова, но душевно и по-семейному. Между делом я шепнул Настасье Филипповне, что вернусь только к утру.
— Каверзу задумал? — она пристально оглядела меня. — По глазам вижу, не отнекивайся. Ты уж побереги себя, будь добр. А то нехорошо получается: только домой вернулся, от раны не отошёл, как опять в авантюру лезешь.
— Не волнуйтесь, Настасья Филипповна, всё будет хорошо.
Она печально вздохнула и тайком перекрестила меня.
Стоило мне сказать, что я собираюсь отвезти Добрятникова домой, как мои девицы стали канючить на три голоса взять их с собой.
— Ну, пожалуйста, Константин Платонови-и-ич.
— Вы что-то интересное же задумали.
— И без нас опять.
— Мы тоже хоти-и-им!
— Сударыни, — я состроил зверское выражение лица, — а вы готовы завтра сдавать мне экзамен по пройденным Знакам? Вас, Ксения, это тоже касается — вы должны будете показать, чему научились за время моего отсутствия. Если вы всё знаете и уверены в себе, прошу! Можете смело ехать вместе со мной.
Троица разом увяла и постаралась тихонько исчезнуть с моих глаз. Так что мы с Петром Петровичем спокойно допили кофе и отправились в Добрятино, взяв в качестве возницы Кижа. Впрочем, задерживаться там я не стал — высадил отца рыжего семейства, попрощался и быстро уехал.
— Константин Платонович, вы бы хоть сказали, какой у нас план, — попенял мне Киж с лёгкой обидой. — Или опять хотите оставить меня лошадей сторожить?
— Не дуйся, Дмитрий Иванович. Возьму, куда от тебя денешься. А план простой: едем к Троекурову и разбираемся с его «собачками».
— И всё? А с ним самим как?
— Увидишь.
Я протянул руку, положил ладонь на затылок Кижа и влил в него добрую толику силы. Он мгновенно взбодрился, распрямил плечи и благодарно кивнул мне. На этот раз ничего хищного в его взгляде не было — мертвец учился держать себя в руках и давил в себе дикое начало.
* * *
В усадьбу Троекурова мы проникли пешком, оставив дрожки за полверсты. От «плаща мертвеца» я отказался: слишком велико было ощущение, что он затягивает меня за грань, превращая в живого мертвеца. Я решил не злоупотреблять им и оставить для самых крайних случаев.
Охрана вокруг особняка имелась: десяток опричников не самой лучшей выучки. Нам даже не потребовалось их оглушать — одна половина дрыхла без задних ног, а другая бессовестно пьянствовала. Так что мы легко проскользнули мимо них и пробрались к псарне.
— Константин Платонович. — громко прошептал Кижа. — Смотрите!
В свете Луны нам навстречу вышли авалонские твари. Они потеряли сходство с собаками и явились в своём истинном обличии детей Чёрного Шака. Шерсть их стала иссиня-чёрной, глаза полыхали красным, а из оскаленных пастей стекала жёлтая вязкая слюна. Там, где она капала на землю, вверх плыли тонкие струйки дыма, будто от едкой кислоты.
— Ты смотри, а, какая пакость. Константин Платонович, разрешите мне с ними разобраться?
Я с сомнением посмотрел на Кижа. Глаза у него светились в темноте, по волосам пробегали крохотные синие искры, а пальцы сжимали рукоятку палаша. Влитая мной сила бурлила в нём, требуя выхода.
— Попробуй, если хочется.
Он поклонился, вытащил клинок из ножен и двинулся навстречу тварям. Стоило ему сделать шаг, и «псы» рванулись к нему. Троица закружилась в странном танце, в котором сплелись блеск чёрной шерсти, росчерки стали и холодный смех бывшего поручика.
Наблюдая за дракой, я внезапно понял — Киж и авалонцы слеплены из похожего теста. Мертвец и «собаки», когда-то участвовавшие в Дикой охоте, не принадлежали миру живых. Даже движения их были похожи, одновременно плавные и отрывистые. И пусть твари намного старше и опытнее, Киж был разумен, а значит, умел учиться и подстраиваться под противника.
Не прошло и пяти минут, как на землю брызнула чёрная кровь, дымящаяся там, где на неё падал лунный свет. Одна из «собак» завыла, поджимая разрубленную лапу, и Киж бросился в последнюю атаку. Три удара, и твари упали на землю, хрипя и разевая страшные пасти.
— Константин Платонович, — Киж остановился и хрипло попросил: — Добейте их. Мне не позволительно отнимать не-жизни.
Я обнажил шпагу, подошёл к извивающимся на земле тварям и по очереди отрубил им головы.
Глава 36
Призрак и бумаги
Киж взял на псарне мешок и собрал в него отрубленные головы тварей. А я наложил на грубую ткань связку из пары Знаков, чтобы кровь не капала.
