Ревизор: возвращение в СССР 10 - Серж Винтеркей

— Вызвали! — крикнул я ему в ответ.

Он поспешил в подъезд. Вскоре он поднялся к нам, как был в форме.

— Помощь нужна? — сразу спросил он.

Я кивнул на рыдающую мамашу.

— Что вы сидите? — спросил я её. — Сейчас скорая приедет, ребёнка в больницу повезут. Вы что, с ним не поедете?

— Поеду, конечно! — заикаясь от плача, ответила та.

— Тогда собирайтесь! Оденьтесь хотя бы. Ребенку вещи сменные соберите.

— Давайте, давайте! Собирайтесь. — начал подгонять её Пётр. Заставил её встать и заняться делами.

Её рыдания стали тише, потом она вообще вышла из комнаты. Не слыша плача матери, мальчишка тоже постепенно начал успокаиваться.

Буквально через минуту и скорая подъехала.

— Седьмой этаж! — крикнул я медикам в окно, когда они направились к подъезду. Мельком взглянув на нас, они продолжили путь. И не такое на своём веку повидали. Подумаешь, в декабре окна нараспашку и люди у окна торчат.

Строгая врач выгнала нас всех, кроме Инны. Та с ходу начала ей объяснять, что тут случилось на их птичьем языке. Мамаша прискакала уже одетая, только сапоги и пальто надеть… Совсем адекватная, не то, что пять минут назад было.

— Молодец, — одобрительно сказал я Пётру, когда мы спускались к себе. — Привёл мамашу в чувство. А то, прикинь, не давала Инке малого успокоить и холодом давать дышать.

Галия притихшая и задумчивая подала уже переодевшемуся Петру ужин и села с нами за стол.

— Надо с этим завязывать, — произнёс я мысли вслух.

— С чем? — не понял меня зять.

— С этой врачебной практикой на дом, — ответил я. — Я все понимаю, помогли матери и ребенку — это хорошо. Но посмотри на ситуацию с другой стороны. Мы с Галией только вернулись. Повезло, что уже дома были, когда эта женщина прискакала. А если бы не было нас?! Инна сегодня по сути фактически в драку вступила с этой дамочкой, и при этом держала её малого на руках некоторое время. А он, на минуточку, килограмм двенадцать весит. Она же беременна. Как ей объяснить, что надо быть осмотрительней? Своими детьми ради чужих не жертвуют.

Пётр нахмурился. Чувствую, ждёт их сегодня сложный разговор. На душе неуютно. И вроде нехорошо с моей стороны, что спускаю мужа на беременную женщину, но, блин, а если она из-за вот таких своих действий реально ребенка потеряет? После выкидыша часто ребенка уже и не родишь. Была у меня одна знакомая в будущем, у которой так все и произошло, бедолага… И муж ее бросил из-за этого. Тут, конечно, уже Аришка есть, но вряд ли Петр готов к тому, что она останется единственным ребенком в семье.

Вскоре Инна вернулась. Скорая уехала.

— Уже поздно. Пошли спать, — сказал я жене, и мы оставили их на кухне одних.

Сна у обоих не было ни в одном глазу. Нервы взбаламучены. Оба про того мальчишку думаем, и про излишнюю Инину самоотверженность. Решили почитать конспекты на ночь.

Москва

На следующий день мы всем нашим коллективом после пар поехали на завод. У Галии сегодня рабочий день, она попросила её тоже взять на выступление. Договорились, что позвоню ей, сообщу точное место. Но сначала надо было выяснить, где мы будем выступать. Поэтому повел всех в комитет комсомола. К моему удивлению, там уже был Сатчан. Пришёл лично посмотреть, что у нас в первый раз получится.

Представил ему всех участников нашей бригады. Михаил, помощник местного комсорга, собрался уже вести нашу банду в намеченный цех. Но я остановил его, выяснил, куда мы идём и позвонил жене. Сначала я повторял за Михаилом, куда ей надо подойти, потом он не выдержал, забрал у меня трубку и стал сам ей объяснять. В конце концов, она передала трубку Иннокентичу, потому что так и не смогла понять, где нас искать. Ну, будем надеяться, вместе они нас найдут.

Сатчан буднично сунул мне вторую порцию утвержденных материалов для агитбригады. Договорились с ним, что репетировать их начнём уже в следующем году, после каникул, сессия же уже началась.

Мы шли дружной толпой. И тут я вспомнил, что не рассказал Сатчану про проверку типографии. Тихонько потянул его за рукав пальто, чтобы он притормозил, мы немного отстали от всех.

— У нас на следующей неделе рейд намечается на какую-то типографию. — сказал я.

— Что за типография?

— Понятия не имею. Адреса не называли.

— А повод? — поинтересовался Сатчан.

— Охрана труда.

— Ну хорошо, проверяйте, — беспечно ответил он. Видимо, в сферу влияния его группировки ни одна типография не входила.

Вскоре мы пришли в какой-то инструментальный цех. Вдоль цеха стояли разнообразные станки. На каждом установлена персональная лампа, типа простой настольной. А общее освещение, конечно, слабоватое.

У классического аквариума, кабинета начальника цеха, толпилась рабочие. Молодёжь своей компанией. Старожилы отдельно. Насмешила одна дамочка неопределённого возраста в рабочем халате и косынке, которая в растерянности стояла одна между двумя группами, видимо, не могла решить, к какой же ей примкнуть.

Всего человек двадцать. Ну, может оно и к лучшему, сначала обкатаем программу на небольшом коллективе.

Вскоре подошли Галия и старый художник Иннокентич.

Витька вспомнил, что он реквизитор и забегал в поисках стула.

Пока мы снимали верхнюю одежду, поймал несколько сочувственных взглядов со стороны молодёжной компании. Похоже, не один Витька страдает боязнью публичных выступлений. Ну что ж. Смотрите и учитесь, салаги!

Как я понял, никакого помоста не будет. Прямо тут и будем выступать. Витька стул уже притащил откуда-то. Кивнул ему и начал. Громко хлопая в ладоши, привлёк всеобщее внимание.

— Тишина, товарищи! Мы начинаем! — как заправский конферансье произнёс я, жестикулируя рукой в сторону Борщевского. Тот сразу вошёл в роль, зажав под мышкой портфель и состроив унылое лицо замученного буднями человека, коротко рассказал публике, кто такой Михал Михалыч. А дальше все наши успокоились и играли сценки одну за другой, не забывая про паузы, которым учила нас Виктория Францевна, для того, чтобы зрители переварили услышанное и увиденное и отсмеялись.

Народ поначалу реагировал настороженно, но постепенно раскачался. Посыпались шуточки, комментарии по поводу сценок. Только зрители вошли во вкус, стали хохотать и прикалываться, как я завершил выступление словами:

— Сказка ложь, да в ней намёк! Добрым молодцам урок, — и мы все поклонились.

Разочарованное «ну-уууу» послышалось со всех сторон вместо восторженных оваций.

— Ещё! — крикнул кто-то.

Мы показали оставленную для этих целей последнюю сценку, но аплодисментов так и не дождались. Пришлось импровизировать.

— Мы частушки вам пропели, хорошо ли — плохо ли, — прокричал я. — А теперь мы вас попросим,