Но настроившийся на критически юмористический разбор очередного технического бреда под бокал хорошего вина кавторанг обманулся в своих ожиданиях. Возникший в кресле перед ним худощавый «мистер» с аккуратно подкрученными усиками и цепким взглядом производил впечатление человека серьезного и знающего себе цену. Новый темно-песочный твидовый костюм-тройка сидел на нем не хуже, чем военная форма, а приветливая улыбка как-то не очень сочеталась с холодком, таящимся в глубине светло-серых глаз.
Выдержав протокольно-секундную паузу и позволив Александру Григорьевичу себя как следует рассмотреть, незнакомец обратился к Бутакову на чистейшем русском языке:
– Имею честь представиться, Комиссаров Михаил Степанович, ротмистр. Офицер по особым поручениям департамента полиции… Я удивил вас немножко маскарадом, Александр Григорьевич?
– Рад знакомству. Догадываюсь, вас, любезный Михаил Степанович, привело ко мне нечто значительное, если так интригующе обставлено ваше появление за океаном?
– Да. Серьезное и весьма спешное поручение особенной государственной важности. Причем как по линии моего министерства, так и вашего. Мы сможем сегодня поговорить без лишних свидетелей?
– Есть у меня на примете парочка тихих местечек. Но сначала давайте перекусим. Полагаю, полчаса не столь критичны в вашем деле, не так ли?..
Небольшая, уютная кофейня возле Ботанического сада, как и предполагал Бутаков, в это время была практически пуста. Устроившись со своим новым знакомым в уголке, где никто не мог им помешать, они заказали по чашечке ароматного напитка со сливками, после чего Комиссаров приступил к выполнению поручения.
Сначала он передал Бутакову письмо Дубасова. В нем он поздравлял Александра Григорьевича с награждением орденом Владимира третьей степени за приобретение им критически важных для флота технических и технологических новшеств. И в нем же адмирал поручал своему агенту оказать Комиссарову любое посильное содействие в деле, к которому департамент полиции счел нужным привлечь Александра Григорьевича. Мало того, управляющий Морским министерством категорически запрещал Бутакову общаться с кем-либо по вышеозначенному вопросу, кроме сидящего сейчас напротив него офицера. И перед ним же поручал держать отчет.
Второе письмо на имя Бутакова было от начальника департамента полиции МВД. В нем Петр Николаевич Дурново рекомендовал Комиссарова, особо подчеркнув важность секретной миссии, возложенной на Александра Григорьевича с ведома самого государя. Подробности ее ротмистр должен разъяснить морскому агенту устно. И впредь никаких письменных отчетов или записок по сему вопросу быть не должно. У Комиссарова же, кроме подробных инструкций, Бутаков должен получить наличность, которая обязательно понадобится для успеха предстоящей ему миссии.
* * *
Джон Филипп Холланд был зол.
Нет. Он не просто был зол. Он был вне себя от бессильного, безысходного гнева. До спазмов в горле, до судорог в кулаках и чугунных колоколов в висках…
Его кинули! Причем не просто кинули. Такое по жизни с ним случалось. Но на этот раз его цинично унизили, растоптали и уничтожили. И не как простого человека, а как инженерного гения, как величайшего конструктора подводных кораблей в этом мире! Из него отжали все, что могли. Все, что породили его ум и талант за пятнадцать лет. А затем вышвырнули, вытерев об него ноги, как о грязную, никому не нужную половую тряпку.
И кто?! Те самые люди, которые ему обязаны всем! Успехом, деньгами, заказами на годы вперед… Мало того. Эти мерзавцы за его спиной подло, тихушно, продали его наработки, его труд и его идеи. И кому продали?! Именно тем, против кого он работал все эти годы. Тем, кто столетиями грабил и насиловал его Родину. Тем, чьи броненосцы и крейсеры в его потаенных, сладких мечтах, целыми эскадрами топились субмаринами Джона Холланда на просторах всех морей и океанов.
Англичанам! Виккерсу и его подручному, гнусному пройдохе Захарофу…
Лишь недавно он узнал, что, в отличие от истории с Хайрэмом Максимом, здесь была вовсе не частная инициатива «грекоурожденного турецкоподданного». За приобретением Виккерсом пятнадцати процентов акций «Холланда» стоял интерес британского адмиралтейства и их новоиспеченного первого морского лорда Джека Фишера. Теперь все достижения и труды ирландского патриота Холланда обречены служить врагам его Родины. Его врагам.
Джон Филипп Холланд проиграл войну всей своей жизни… Но самое гадкое, что он совершенно не представлял себе, как теперь выбираться из той ямы, в которую свалился по собственной наивной доверчивости.
Судиться с подлецами Фростом и Райсом он больше не мог. Последняя финансовая подпитка, которую он получил от японцев за консультации по сборке серии подлодок для их флота, уже исчерпана. А прямого заказа лично ему в обход фирмы «Холланд торпедо боутс», в которой мистеру Холланду теперь не принадлежит ни единой акции, от графа Мацукато не будет. Об этом неделю назад телеграфировал японский морской агент. Судя по всему, подонки, которым теперь формально принадлежат патенты Джона, прознали о готовящейся сделке и пригрозили иском директору арсенала в Кобэ. Или же просто дела у японцев на войне обстоят совсем погано, и обещанные ему денежки ушли на более важные для подданных микадо цели.
О заказах для морского министерства в Вашингтоне лучше даже не мечтать. Сладкая парочка давно подмазала там всех, кого надо, размахивая аки жупелом направо и налево именем «выдающегося создателя» подводных кораблей. Чтобы затем на его место шеф-конструктора посадить дипломированного кораблестроителя из морведа. Юнца, выскочку Спира. Хоть и не бесталанного парня, конечно, надо признать. Но что бы он смог без него, Джона Холланда? А уж как на первых порах лебезил: «О, мистер Холланд, это просто великолепно! Это неподражаемо!» И все строчил, строчил в свои тетрадки.
Неблагодарный щенок…
Ну, и куда теперь? Начинать все с нуля в шестьдесят три? Или взять и пустить пулю в лоб, разом прекратив весь этот кошмар? Нервы уже не те, что были четверть века назад, во время краха с «Фенийским тараном». А – читать в газетах статьи, проплаченные бывшими компаньонами, повествующие публике про то, что Джек Холланд всего лишь удачливый изобретатель-самоучка, у которого когда-то, в прошлом веке, случались определенные успехи. Но сегодня он одряхлел и одной ногой стоит в психушке. Что он никогда не был настоящим инженером. И что его нервный, сугубо гуманитарный интеллект куда больше подходит учителю пения, каковым он всегда и являлся.
Джон сидел на скамейке неподвижно, как изваяние. Иногда мимо проходили редкие прохожие. Птицы клевали что-то возле его ботинок…
Последние теплые деньки стоят в Филадельфии. Листопад, величественно кружа над дорожками парка, роняет на их гравий и ему на плечи золотистые кленовые листья…
Наконец приступ бессильной ярости отпустил. Но и идти домой не было сил. Ему хотелось заснуть, позабыть все и никогда не просыпаться больше в этом неблагодарном жестоком мире.
* * *
«Кое-что о превратностях судьбы. Или как приятно быть добрым волшебником, – Бутаков внимательно разглядывал замершую на скамье худощавую фигуру в длинном черном пальто с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпе-котелке. Рядом с человеком, возле скамьи, лежали его очки, которые он небрежно положил, или они сами свалились с его носа, когда их владелец заснул. – Пожалуй, Врубель мог с такой натуры написать своего ”Поверженного демона”. Хотя нет. Здесь, скорее, подошло бы ”Человек разгромленный”.
Странно. Кроме жалости и участия, в душе нет больше ни обид, ни гнева. За то, что последним деянием Джона Холланда на его фирме была передача японцам нашего заказа. Тех самых пяти субмарин типа ”Фултона”, от постройки которых на Балтийском заводе государь решил отказаться в марте…»
Не ведал тогда капитан 2-го ранга Бутаков, что и сам он, благодаря неким добрым волшебникам, не умрет в феврале семнадцатого на штыках матросов бунтующего Кронштадта. Что его окровавленное тело не рухнет с парапета на кучу тел растерзанных офицеров и не «сядет» подле них, прислонившись сломанной спиной к гранитной облицовке набережной. Что в тот роковой день не будет забита прикладами мать – вдова «отца тактики русского парового и броненосного флота», а рядом с нею не будет обесчещена и застрелена его, уже контр-адмирала Александра Григорьевича Бутакова, любимая жена…
