роль – обозначилась угроза окружения, которую так боится Куропаткин. Плюс, мои коллеги-разведчики «зевнули» и обнаружили 4-ю японскую дивизию, которая двигалась, чтобы ударить нам в тыл, слишком поздно, чтобы можно было атаковать её без ущерба основной оборонительной позиции.
Мы отходим на север вглубь Манчжурии. Сперва к станции Ванзелин, а затем и дальше.
Задача по деблокированию осаждённого Порт-Артура не выполнена. Настроение мрачное – депрессия такая, что никаких синигами не надо, чтобы возникло желание пустить пулю в лоб Куропаткину, Штакельбергу, а потом и себе. И толку от моего попаданчества – что может изменить обычный командир разведки на полковом уровне? Убедить Куропаткина, что его опасливая, не сказать, трусливая, тактика – прямой путь к поражению? Послушает он простого штабс-ротмистра, как же…
Тем не менее, на привалах, строчу, как заведённый рапорты на имя вышестоящего командования, вплоть до этого самого Куропаткина с предложениями развернуть партизанскую войну малыми силами и с привлечением дружественных хунхузов на коммуникациях противника. Пишу о необходимости придать этим командам большую мобильность, опираясь на собственный опыт использования тачанок и действия во вражеских тылах не пешим, но конным образом. Плюс повысить огневую мощь подразделения за счёт усиленного вооружения ручным автоматическим оружием и гранатами, и переход в остальном вооружении с «мосинок» на карабины. Передаю рапорты вверх по команде, начиная с Шамхалова. Но реакции, кроме хмыкания и улыбок Шамхалова, на эти документы пока нет. Читает ли мои сочинения хоть кто-нибудь?
Может, и читают. Команда охотников до разведывательно-диверсионной деятельности под моим началом увеличилась до двух полноценных взводов – без малого сотня человек. Прибились ко мне оставшиеся без командиров осколки чужих взводов, да так и остались. Подполковник Али Кули Мирза своим приказом узаконил нашу команду и ввёл её в штатное расписание полка. Это, пожалуй, единственная радостная весть после отступления от Вафангоу.
Мрачное настроение не только у меня. После очередных занятий по маскировке и боевому слаживанию, ко мне заявляется целая делегация Бубнов, наконец, ставший старшим унтером, братья Лукашины, Жалдырин, которого я назначил старшим пулемётной команды и которому я написал представление на квартирмейстера (это уже низший унтер-офицерский чин на флоте), Ипполитов, ещё бойцы. Распоряжаюсь Скоробуту обеспечить всех, как минимум, чаем, а желательно, и каким-нибудь угощением.
Домовой расстарался: к чаю подал не только колотый сахар из моих запасов, но и местное китайское лакомство – махуа: что-то вроде известного нам хвороста, сплетённого косичкой и посыпанногокунжутом.
- Ну, господа хорошие, - начинаю я, когда с угощением и чаем покончено, - в чем возникла нужда или обида есть какая?
- Нужды, вроде, как нет, Вашбродь, - Лукашин-старший оглядывается на товарищей, - у вас, не сочтите за лесть, в отличии от многих других господ офицеров, как у Христа за пазухой. За дело, конечно спрашиваете, и строго, но без дела к служивым не придираетесь и рук не распускаете.
Усмехаюсь.
- Но есть какое-то «но», Тимофей? Так?
- Почто мы отступаем от япошек? Вроде, труса не празднуем, пятки салом не мажем, чтобы шкуру свою спасти. Воюем за Царя и Отечество не за страх, а за совесть. Так, может, среди генералов измена какая?
Ох, опасно вести с подчинёнными такие разговоры. История с Дзатоевым ещё не забылась. Начнёшь поливать начальство, дойдёт до него – враз окажешься в смутьянах и бунтовщиках. Надеюсь, стукачей среди моих ребят нет, но лучше не рисковать. Я бы на месте Дзатоева и других «рыцарей плаща и кинжала», держал бы в каждом подразделении по одному-два осведомителя. Чисто, чтобы знать настроения в массах рядового и офицерского состава.
Вот что мне отвечать характернику, если я и сам во многом разделяю его мысли? А не ответить нельзя – авторитет среди бойцов враз даст трещину, если начну юлить. Была – не была.
- Тимофей, вот ты, сидя в окопе, что видишь?
- Как враг на меня прёт. Сколько их на нас наступает, всех вижу.
- А что у соседей сперва или слева делается, тоже видишь?
- Не вижу, да и когда мне – от вражин только успевай отбиваться. Но то ваша задача, Вашбродь.
- На уровне взвода или эскадрона – да. А на полковом уровне?
Тимофей чешет в затылке, - А на полковом, пожалуй, уже задача полкового командира.
- Но ты согласен, что он видит ситуацию иначе, чем ты, да я?
- Согласен, пожалуй.
- А командующий как видит обстановку? Как орёл, что в высоте парит, так?
- Можно и так сказать.
- И ему виднее, где враг уловку может сделать или подловить нас на чём? Где он пушки поставил, которых мы с тобой не видим, или резерв ударный подготовил, чтобы в нужный час по нам ударить. Вот и не хочет командующий лишний раз рисковать, подставляться под угрозу окружения. Бережёт солдатиков.
- Вашбродь, - вмешивается в разговор Сорока, - а может, стоило рискнуть, ежели на кону прорыв к Порт-Артуру стоял? Осторожность, это хорошо, а когда она трусостью зовётся?
- Трусостью? А ты знаешь, Сорока, за что у него Святой Георгий четвёртой степени?
Сорока отрицательно мотает башкой. Я и сам не знал, да было время для расспросов у товарищей офицеров.
- В походе на Коканд Алексей Николаевич со своей командой разведчиков и охотников числом до полуроты и сотни казаков ворвался в крепостцу Уч-Курган. А в Ахал-Текинской кампании во главе штурмовой колонны ворвался в крепость Геок-Тепе и принудил врага к сдаче. За что получил Святого Георгия уже третьей степени. Трус или нет человек с двумя георгиевскими крестами?
- Не трус, - вынужден признать Сорока.
- А как военный министр Куропаткин добился отмены телесных наказаний для нижних чинов. Ввёл чайное довольствие и походные кухни.
Молчат, переваривают услышанное.
- Так что, братцы, не всё так однозначно.
- А ежели командующий такой храбрец, отчего ж мы только и делаем, что отступаем?
И ведь нет у меня ответа на этот вопрос: ни с моим прошлым опытом будущего Алексея Шейнина, ни с нынешним Николая Гордеева.
- Был такой римский император Марк Аврелий, - говорю, - так вот он говорил: делай, что должно и пусть будет, что будет.
Выдерживаю паузу и добавляю.
- Думаю, что командующий ждёт подкрепления, чтобы получить существенный численный перевес над врагом. А подкрепление получим, новые пушки, да боеприпасы, там и до наступления дело дойдёт.
Уходят успокоенные. А я остаюсь с тяжёлым сердцем – то, что Куропаткин был храбрецом в Туркестане, никак не отменяет его
