class="p1">Толпа расступилась, пропуская его. Долговязый блондин с очень светлыми волосами, собранными за головой в высоченный хвост. Он ходил страшно мягким шагом, как Асма, шагом танцора. Он тоже носил шмотки, которые не сковывали движений: потертые джинсы, облегающие тело, плащ, который к нему лип.
Я его где-то раньше встречала. Я вспомнила, что чувствовала что-то странное, когда он был рядом. Интуитивно чувствовала, что он — как мы. А потом об этом забыла.
Я знала, что есть и еще иные. Но как-то этого по-настоящему не понимала до сих пор.
Элиас
Я прочитал это в глазах девочки, Наимы, — она распознала во мне подобного, не понимая, чем отличается мое пение от их.
Как только их голоса разделились, я направил свой в сторону танцоров. Асма ослабила контроль над ними: она сосредоточилась на своих трех марионетках у кромки воды. Чтобы освободить толпу, потребовалось немногое: песня, ласково коснувшаяся их, поделившаяся глубочайшим спокойствием, которое сошло на меня.
Я редко пел во весь голос. Осмотрительность сдерживала. Я забыл эту эйфорию, эту легкость. Один за другим танцоры просыпались от звука щелкающих пальцев, нарушающего гипноз. Они вынырнули, не вполне понимая, что здесь делают, затем продолжили свой путь. «Ничего не было», — нашептывал им мой голос. «Не о чем помнить».
Наима молчала. Я читал в ней зарождающуюся панику. Асма все еще пела. Наши голоса соперничали, не смешиваясь. Песня воина против песни сострадания. В одном голосе звучал покой, в другом — ярость. Ни одна из историй, что я собирал годами, не успокаивала Асму. Я обратился к Наиме.
Я спел для нее все, что только что прочитал в танцующих.«Услышь их», — шелестел мой голос.«Услышь людей, с которыми ты забавлялась. У них есть имена, лица, переживания». И я показал их ей. Батиста, который шел в школу с замиранием сердца, потому что у входа его поджидало маленькое хулиганье. Беатрису, которая отправлялась к постели отца в больницу. Арно, который только что потерял работу. Алексиса и Лауру, которые все никак не могли зачать ребенка, несмотря на лечение.
Наима слушала меня. И все это время я повторял ей: «Ты правильно сделала, что отступила. Ошибки Асмы — не твои ошибки».
Но первым делом в песне говорилось: «Ты не одинока. Они такие же, как ты. Они тоже боятся».
И тогда Асма перестала петь и отпустила последних танцоров.
Наима
Асма подступила ко мне. У нее был взгляд зверя, который готов на меня кинуться.
— Что на тебя нашло? Думаешь, тут хоть один из всех шевельнет ради тебя пальцем? Ты думаешь, им не насрать?
Она попыталась схватить меня за рукав. Я инстинктивно попятилась, я не хотела, чтобы она меня трогала. Не хотела после того, что я только что увидела. Того, что она почти заставила меня сделать.
Тогда она плюнула мне под ноги. А потом крикнула:
— Ну и уматывай, сучка! Оставайся со всеми этими свиньями. Ты ничем не лучше их!
Она развернулась на каблуках, не дав мне времени ответить, и ушла. Ни последнего взгляда, ничего. Она просто ушла из моей жизни.
Ну и уматывай, сучка…
Я стояла там как вкопанная, глядя, как удаляется ее спина. Черные волосы поверх черной куртки поверх черных брюк поверх черных сапожек. Сплошная тень, с головы до ног.
А потом я почувствовала чью-то ладонь на своем плече. Позади меня стоял тот парень, высокий блондин с перехваченными волосами. Вблизи он выглядел моложе, чем я сначала решила. Он уставился на меня, как будто ожидая, что я заговорю первой. У него были очень ясные, очень ласковые глаза.
Оставайся со всеми этими свиньями…
Я не знаю, что со мной было. Может быть, все слишком сразу навалилось. Мой отец, бегство, Асма, все, что она мне обещала. Ненависть в ее глазах, когда она выплюнула свои слова мне в лицо. «Уматывай, сучка. Ты ничем не лучше их». Я никогда не плáчу — обычно. Тогда что же заставило меня упасть в объятия этого парня, позволить себе уткнуться в него и разреветься, как ребенок? Я не знаю. Я правда не знаю.
Такое было облегчение, выплеснуть все сразу. Он дал мне выплакаться, ничего не говоря. Когда я перестала рыдать, как трехлетний ребенок, он поднял мое лицо и сказал:
— Пойдем, Наима. Поговорим. Мне нужно кое-чему тебя научить.
Мы, оказывается, сидели на корточках на брусчатке. Он встал, я взяла протянутую мне руку и последовала за ним.
Пьер Бордаж
Песнь солнцестояния
Гам все разрастался, подминая рокот волн и свист ветра. Кван, бард, положил свое перо на конторку и легонько подул на пергамент. До летнего солнцестояния оставалось три дня. Три дня на то, чтобы отточить оду, которую он споет перед общим собранием с приходом ночи.
Крики пробивались сквозь стены в его дом, хотя тот и взгромоздился на вершину утеса. Заинтригованный Кван спрятал пергамент обратно в футляр и машинально провел по четверке струн своей лютни. Звук заставил его поморщиться: струны износились, а за новым набором, заказанным Брефу, музыкальному мастеру, он еще не заходил. Он вышел из дома, пересек двор, ограниченный невысокой каменной стеной сухой кладки, и, ослепленный закатным светом в глаза, дал пробрать себя просоленным порывам, как будто морской ветер мог избавить его от мук творчества.
Приходилось взглянуть в лицо фактам: вдохновение сбегало от него, как старый и верный, но замотавшийся товарищ. Его пение, призванное воодушевить толпу, призванное наполнить людей энергией, которая помогла бы им одолевать жизненные трудности, неумолимо теряло свою силу, свое волшебство. На последнем солнцестоянии зрители скучали. Его неприятно поразили зевота, перешептывания, кислые мины и раздраженные жесты. Огонь внутри него обратился в пепел. Мужчины и женщины селения не осмеливались что-то сказать ему в лицо, но губительный весенний град они определенно относили на счет никудышного качества его песни. Жертвоприношения, которые устроил Юон, старенький друид, не умилостивили стихию: теперь урожай и корма в конце лета будут скудными.
Волны поднимающегося прилива колотились об избитые скалы. Брызги воды порой долетали на сорок — пятьдесят шагов.
— Мэтр Кван!
По вересковой пустоши, отделявшей невысокую стену от края утеса, бежала маленькая встрепанная девочка. Кван не мог вспомнить, как ее зовут. Память от него тоже ускользала. Он все не мог решиться махнуть на все рукой и подыскать и обучить себе преемника.
— Что там у тебя?
— Отец послал меня за вами.
— С какой целью?
Девочка изо всех сил пыталась отдышаться. Ее имя внезапно пришло Квану на ум:
