– Мы рады приветствовать наших друзей, – молодой ирландец чуть поклонился, сняв наконец с головы свою клетчатую «лестрейдскую» кепку. – Пойдемте с нами, вас ждут.
Проследовав через зал вслед за «пехотинцами» ИРБ, а в том, кто такие эти ребята, Василий не сомневался, Балк с Максимовым были пропущены в ту самую узкую дверку в стенной нише, куда юркнула рыженькая Кэйли. Они оказались в длинном, узком коридоре с четырьмя дверями вдоль одной из стен и с пятой в его дальней, торцевой стене.
– Прошу вас сюда, джентльмены, – шедший впереди молодой человек дружелюбно подмигнул, слегка приоткрывая самую дальнюю из дверей. – Проходите, пожалуйста. Мы останемся здесь, подстрахуем. Можете ни о чем не волноваться.
«Спасибо, парни. Только если что, мы с Яковличем сами подстрахуем кого угодно. Вас в том числе. И до чего же самоуверенный народ эти ирландцы! Может быть, именно поэтому не могут с англичанами совладать до сих пор…»
В комнате, ярко освещенной солнечным светом из широкого окна, выходящего во внутренний двор, их ожидали три человека. Но Василий не успел как следует рассмотреть присутствующих до того момента, как самый крупный и высокий из сидевшей за чаем троицы вскочил и, гаркнув «Святым Патриком клянусь! Это наш Семизарядный Макс!», сгреб Максимова в медвежьи объятия. Через мгновение к ним присоединился и второй ирландец, сперва даже повернувший Максимова к свету, словно не веря своим глазам: «Боже, и вправду – Макс! Жив! У нас все считают, что ты сгинул под Порт-Артуром!»
С трудом высвободившись из тисков крепких рук братьев по южноафриканскому оружию, Евгений Яковлевич, едва переведя дух, кивнул Балку и констатировал:
– Ну, вот! Я же предупреждал тогда, что ляп господина Ножина в «Новом крае», вызвавший ваш с Михаилом Александровичем гомерический гогот, нам еще отрыгнется… Самураи лишь подранили меня, джентльмены. Слегка. А лондонские газеты с визгом восторга перепечатали истерику о «гибели морпехов великого князя Михаила в Дальнем» от безответственного журналиста. Естественно, «смерть» одного из столь ненавистных им офицеров бурских «коммандос» была преподнесена здесь вишенкой на торте. А про опровержение, что вышло пару недель спустя, никто и не вспомнил, как водится…
Когда поутих вызванный всплеском эмоций старых друзей сумбур, выяснилось, что «комитет по встрече» от боевой организации ИРБ включал в себя бывшего командира Ирландской добровольческой бригады, экс-генерала армии Трансвааля Джона Макбрайда и экс-майора той же бригады Роберта Нунана.
Здесь же присутствовал их товарищ и соратник по ИРБ, издатель ольстерской газеты Гэльской лиги «Трилистник» Дэниел Маккаллог. Но то была видимая, надвод-ная часть айсберга. Ведь кроме официальной католической малотиражки добрая треть ирландской подпольной литературы также набиралась в его личной типографии.
Двое парней, несущих караульную службу за дверью – сын Маккаллога, помощник редактора Дэнис, а также его друг, лучший журналист-интервьюер «Трилистника» Балмер Хобсон, оказались тертыми калачами. Несмотря на гуманитарность основной профессии и молодость, по утверждениям «старой гвардии», оба были решительными, проверенными в деле бойцами Ирландского революционного братства.
Разобравшись с тем, «ху из ху» у хозяев, Максимов вспомнил наконец про скромно стоящего в уголке младшего члена российской делегации.
– Кстати, камрады, вот перед вами еще один человек, «похороненный» щелкоперами во время боев с японцами у Талиенванского залива. Прошу любить и жаловать: капитан гвардии его величества государя императора Василий Александрович Балк. Тот самый.
В комнате на мгновение воцарилась тишина…
* * *
Ирландский берег рисовался четкой черной полосой на фоне угасающего заката и отражающей его краски водной глади. Деловито пыхтя машиной, «Майнц» держал курс к югу, на мыс Лендс-Энд. Море было спокойным, но ветерок с норда постепенно свежел.
– К утру болтанка нам обеспечена, пожалуй, – почесав гладко выбритый подбородок, обнародовал свой метеопрогноз Нунан.
– Ночью мы зайдем за английский берег, так что чаша сия нас минует, скорее всего. Не пугай народ раньше времени. Да и чайки. Вон, сколько их, смотри. К шторму ближе ни одной тут с нами не было бы, – Максимов умиротворенно зевнул, наслаждаясь сценами птичьего рыболовства на фоне вечерних красот морской и небесной стихий.
– Думаешь, покачает, Роб? – Макбрайд хмуро проводил взглядом в последний путь окурок сигары, нырнувший в пену кильватерного следа. – Угу… По-моему, камрады, в Канале нас ожидает форменная джига. Ветерок-то больно веселый… Как я не люблю всю эту свистопляску. Еще с путешествия в Капштадт. Нас тогда болтало в Бискайском заливе, а потом еще у Африки целую неделю. Вовек не забуду того удовольствия.
– Джек, не нагоняй тоску. На тебя это не похоже. Ну, покачает. Одолеем как-нибудь.
– Да, Макс. Тебе легко говорить. Сам ведь хвастал, что качка тебя «почти» не берет. К тому же ты у нас теперь – победитель. Тебе, поди, море-то само нынче по колено, – вздохнул Макбрайд. – Кстати, как ты думаешь, а были у нас шансы побить лаймиз тогда?
– Были, Джек. И довольно приличные.
– Ну и?..
– Партизанская война. Нам нельзя было ни под каким соусом выводить свои силы на «правильные» сражения. Преимущество томмиз в артиллерии было подавляющим. Как и в пулеметах. А в современной полевой войне они практически все решают.
– Но ведь эти ублюдки сгоняли в лагеря баб и детишек! Что же прикажешь…
– Терпеть. Стиснуть зубы. И терпеть, Джек! Создавать тайные базы и поселения для гражданских. Выводить их заранее из опасных мест. Организовывать систему снабжения. Защищать такие поселения ловушками, засадами и минами. И бить врага там, где это было нам тактически выгодно. И так, чтобы не нести при этом потерь. Ну, или минимизировать их, по крайней мере. Наши силы были априори меньше британских. Следовательно, для нас ценность жизни каждого бойца была неизмеримо выше. Никакой «силы на силу»! Только налеты на гарнизоны, коммуникации, конные рейды, отстрел офицеров и администрации, внезапные обстрелы из кочующих пушек, подрывы фортификаций, поездов, потравы колодцев… И засады, засады и еще раз засады! Никакого рыцарства, никакого эмоционального выяснения отношений на тему «кто прав, кто не прав» или дуэлей. Только планомерное умерщвление живой силы. Без жалости, без пощады или плена. Но и без демонстративной жестокости, эмоций или казней. О том, что враг твой – человек, можно вспомнить после войны. И тогда, по-человечески, отдать должное его доблести и воинскому искусству…
– Макс, вы так действовали против япошек? Возможно. Но азиаты, как и разные там ниггеры или индусы, это все-таки… не то же самое, что белые люди…
– Все люди одинаковые, Джек. Все думают, страдают, мечтают, любят. Кровь тоже у всех одна – красная. Но на войне места для сантиментов быть не должно. Кстати, именно лаймиз, Китченер, нам это продемонстрировали со своими концлагерями. Только мы, дураки, тогда этого понимать не захотели… И вот если бы мы придерживались такой тактики, смело поставлю, да хоть на зеро: британцы не выдержали бы первыми и стали искать мирного решения конфликта. Но… получилось, как получилось. По битым горшкам не плачут.
– Жаль только тех друзей наших, что в африканскую глину легли.
– Все так, Роберт. Ребят жаль. И чтобы вам в Ирландии не наступать на те же грабли, Балк уговорил государя вытащить вас в Петербург. У нас вы сможете многому научиться. Но главное – понять психологию партизанской войны. И ее тактический базис.
– Балк, Балк… я вот думаю, Макс, а как может такой молодой офицер во всем этом разбираться? Ну, храбрость, отвага. Везение, наконец. Твердая рука и острый глаз… Но еще и эта, твоя… психология.
– Камрады, Василий Александрович – это человек из особенного теста. Скажу честно: я думаю, что он – гений. Потому что внутри у него есть нечто особенное. В обычное время он – как все. Веселый, заводной. С шутками-прибаутками, и вообще… Но когда дело доходит до войны, это какой-то совершенно уникальный ум. Как будто познавший самую ее суть. Не как общественное явление, не как человеческую вражду. Но… как науку, скорее. Причем науку точную. А еще рефлексы…
