Он был доволен и счастлив. Его послали в Англию! Доверили важное дело! Да какое…
– А еще зайди к царевне Софье.
Вот это Никите Ивановичу понравилось куда как меньше. И, видя его замешательство, государь усмехнулся:
– Коли ты с собой внучек брать восхотел, так она к ним пару служанок приставит. Умных да опытных. Не обижайся, боярин, да только наши мамки-няньки лишь в своих теремах опытны. А девушке, сам понимаешь, честь беречь надобно. А ее служанки вельми хорошо в обычаях той страны разбираются…
Одоевский кивнул. Радости, конечно, у него поубавилось, но…
Потерпит!
Ради такого дела да таких перспектив? Еще как стерпит! И Софьиных девиц, и государевых людей… дело-то житейское.
– Благодарствуем, государь.
Алексей отпустил боярина и усмехнулся ему вслед.
А то ж! Доволен? Счастлив? И ладненько!
Конечно, крутить он в свою пользу будет, и приворовывать чуток, и принцесс приукрашивать, чтобы в доверие к государю войти, но на то с ним верных людей и посылают.
Найдется, кому его проверить.
И уж вовсе не стоило знать боярину, что в течение месяца подобный разговор – разве что со сменой стран и государей, состоялся еще с восемью боярами. И все были весьма польщены таким доверием…
Вот и ладненько.
Пусть на благо государства поработают, а то лишь знают – в Думе посохами по полу лупить да бородами мести!
Без них проблем хватает. Ох и хлопотное дело сие – управление государством!
* * *
Михайло, кстати, и не думал отговаривать Яна от женитьбы. Наоборот, видел на своем примере, что зла тут быть не должно. Ну, русская. Ему ли жаловаться? Он с Марией такое счастье обрел, на кое и не надеялся.
Незнатного рода?
Тут уж как поглядеть. Все мы от Адама и Евы, рода древнее еще и не придумано. И зная шурина – девочка хотя бы дворянка. Пусть и из захудалых.
Расспросил про крымчаков, поблагодарил за службу… Ян первый заговорил о личном:
– Государь, жениться хочу.
– На Элене?
– Да.
– Мария…
– Уже в монастыре. Как ребенок родится, так через три месяца ее и постригут. – Михайло пожал плечами… – Не буду говорить, что мне ее жаль. Марию я бы никогда не простил, терпел бы ради тебя – и только. Но если уж ты эти путы сбросил… Почему-то мне кажется, что Элена тебя не предаст. Русские женщины – добрые, умные и верные. Я по своей жене сужу…
Улыбка у Яна была грустной:
– Неужто я так много желал, государь? Жену, любовь, дом, детей…
– Марии хотелось большего. Не думай о том, лучше порадуйся, что не оказался на всю жизнь связан с лживой и коварной женщиной.
– Пока мне еще больно.
– Тогда не торопись с Эленой. У вас вся жизнь впереди.
– Мы пока и не торопимся. Но она моя невеста. И я хочу, чтобы к ней относились соответствующе.
– Я поговорю с женой. Она займется придворными.
– Благодарю.
Мужчины неплохо понимали друг друга. Им обоим не хотелось власти, но Михайле она свалилась на плечи. А Ян… да он был счастлив своим местом гетмана! Его дело – воевать за свою родину, и воевать отлично! Заниматься любимым делом. А дома его будут ждать жена и дети.
Мало?
Поверьте, это очень много.
* * *
– Отче, – Алексей смотрел холодно и твердо. Голубые глаза как льдом выморозило. – Не должно быть в Православной церкви людей, кои грамоте не разумеют!
Питирим смотрел грустно. Ну, бывает. Не все в грамоте крепки, кто и молитвы на память заучивал.
– Главное, что в вере они тверды, государь.
Отговорка была хорошей, только вот почему-то государя не устроила:
– А в грамоте? Прочитать иные писульки не можем! И это те, кто свет нести должен.
– Свет веры, государь.
– Отче, как можно говорить о Священном Писании, когда писать не умеешь? Так дело не пойдет. Деньги найдете на хорошее дело. Я знаю, сколько и чего принадлежит Церкви. Чтобы через десять дней у меня на столе лежал подробный отчет. Сколько у нас безграмотных попов, которые таких же безграмотных людей воспитывают? Что вы намерены сделать, чтобы им помочь? Либо вызывайте в монастыри и обучайте, чтобы они хоть Псалтырь могли прочесть, либо кого-то в помощь направляйте на время, дело ваше. Но спустя два года я хочу, чтобы при каждом храме были люди, способные обучить крестьянских детей хотя бы основам счета и грамоты.
– Тяжко сие будет, государь.
Питирим не то чтобы сопротивлялся – он просто не понимал. И в этом непонимании был опасен. К чему крестьянам грамота?
Да ни к чему, им пахать и сеять надобно.
К чему всех попов обучать? Рано или поздно то само произойдет. А пока… Молиться – молятся, верить – веруют, ну и что еще надобно?
Алексей вздохнул. Провел рукой по лбу, убирая непослушную золотистую прядь. И тихо заговорил:
– Пойми, отче, я ведь не просто так гневаюсь. Из-за безграмотности да глупости многие беды проистечь могут. Скажут человеку, что написано красное, он и поверит. А там вовсе даже синее. Ты знаешь, что началось, когда Никон церковные книги править стал, сам видишь. Трещина ширится, остановить ее сложно, сумеем ли – не знаю. А отчего?
– Потому что некоторые по недомыслию своему…
– Во-от. А отчего сие недомыслие? Да от безграмотности. Кого книги править приглашали? Да иноземщину! Своих мудрых людей не нашли? Али языка не знали? Вам веру православную во все концы мира нести, а вы? Да у турок последний мулла – и тот грамотен. Стыдно, отче…
Питирим только головой покачал:
– Стар я уже для твоих нововведений, государь. Стар, немощен… На покой мне пора.
Алексей пожал плечами:
– Удерживать не буду. Но года два еще постарайся продержаться. А там и Андриан сможет в силу войти, вожжи из рук твоих принять. Сам понимаешь, царь с Храмом воедино стоять должны.
– Э, нет, государь. – Питирим понимал, что может поплатиться за этот разговор, но и удержаться не мог. – Ты не воедино с Храмом стоять хочешь, ты желаешь, чтобы Храм то говорил, что тебе угодно. А это вовсе даже другое. Так ты и вовсе Церковь подомнешь, а ведь это неправильно. Мы для того и созданы, чтобы…
– …между людьми и Богом быть? Отче, я сейчас, может, резко выскажусь, только и ты меня пойми. Да, ваше место между людьми и Богом. И я за то, чтобы Православная церковь века стояла, чтобы воссияла, чтобы никому и в голову не пришло, что Бога, может, и нет, или иной он какой-то…
– Богохульство…
Питирим едва шевелил белыми губами. Алеша покачал головой:
– Есть ведь нехристи, есть. Сам знаешь. А чего иезуиты стоят? Тот же Симеон? Мало тебе?
Мало не было.
– А ведь священник. Старцем прозывался… И? Неужто не позорит он это слово?
Крыть было нечем. Еще как позорит.
– А вы должны так себя поставить, чтобы никому, ни католику, ни гугеноту, даже последнему богохульнику, в голову не пришло такое подумать. Чтобы каждый человек был уверен, что слово православного священника – оно дороже алмаза. Только вот дело это не одного дня. И даже не десяти лет. Внуки наши до того доживут ли?
Питирим слушал, а глаза оставались сомневающимися.
– Понимаю, ты пока не веришь мне – и верно то. Власть и не таких, как я, ломала. Сумею ли удержаться?
– Сумеешь ли, нет ли, выше тебя, государь, все равно никого нет на Руси.
– Бог есть. И совесть. Сумею ли пред ними ответить, когда рядом с отцом лягу?
И на миг проглянуло такое…
Не государь сидел перед Питиримом, нет. Не полновластный правитель земли Русской. Просто юноша, на которого свалилось небо – и сейчас он пытался его удержать. И найти хоть где-то помощь, потому что никому, никому не дано выдержать под тяжестью свода – в одиночку. Объяснить, заставить понять, просто сделать…
Отзовитесь же! Вы же умные, мудрые, взрослые… неужели не ясно, что это – необходимо?!
Как крик в темноте!
Кричи не кричи…
Питирим поклонился еще раз, пряча под приспущенными веками свое понимание.
– Стар я уже, государь. Слаб. Но прав ты, надобно нам грамотными быть. Авось и смогу чем помочь. Десять дней, говоришь?
Алексей кивнул. И молча пронаблюдал за уходящим патриархом. Да уж.
Объясните хоть кто-нибудь, где отец умудрялся находить время на посты и молитвы? Тут выспаться бы! Так и на то времени иногда нет. Если б не сестра, не Иван, не… Был бы один – вовсе упал бы.
Алексею и в голову не приходило, что отец был другим государем. Хорошим человеком, но достаточно слабым и управляемым. И правил не он, а фактически за него. Потому и бардак был.
А Алексей сейчас пытался делать свои первые шаги.
Он понимал, что будут проблемы, что его возненавидят, но…
– Ушел патриарх?
Софья скользнула в комнату, отбросила назад темную косу. Алексей окинул сестренку взглядом. Черное простое платье, тонкий венец на темных волосах, да и платье… вроде как и русский фасон, а и что-то европейское в нем есть. И юбка длинная, и рукава, а все ж так сделано в некоторых местах…
– Нововведения?
– Я и твоим гардеробом озаботилась. Ты у нас должен быть государем-солнышком, сам понимаешь.
