Единственный его аргумент против, это то, что мне доучиваться надо! Но с учетом тог, что я и так завис в неизвестности и подвешенном состоянии по учебе, и мне только и надо, что читать книжки — а какая разница где? Согласился.
И вот я уже бегаю по роддому, от мамашки к мамашке, таскаю поесть. Булькаю бутылочкой на ноге, но бегаю! Бегаю ведь! Правда с утра, у меня как у всех пациентов, осмотр, вечером в прочем тоже, иногда средь дня приезжие врачи проводят какие-нибудь тесты, да и койка места в одной из палат тоже есть.
— Вот странная девица! Все тело в свежих шрамах, баночка с мочой на ноге болтается, а бегает как лань по отделению! — не укрылся от моих ушей перешопот коллег, и я подумал, что со шрамами пора завязывать.
С органами пока нет — меня еще вскрывать ведь будут! И придется сдерживать регенерацию, и желание тела уже начать восстанавливать утраченное по предложенным мозгом чертежам, а вот с кожей — это входит в мою легенду! И пора возвратить себе кожу куклы Барби! Коль я таковой по половым признаком и являюсь.
— Мама привет! — поприветствовал я мать, с жизнерадостным видом вваливаясь к ней в палату, куда её недавно перевели из реанимации — Сегодня видела Ивана — напомнил ей о сыне, присаживаясь на её кушетку — Такой шибутной лежит в барокамере!.. — и щебетать, щебетать ни о чем.
У Ваньки тридцать три врожденные болячки. Начиная от пятен с нарушением пигментации, и заканчивая пороком сердца, что я бы подумал впихнуть в него своё, если это было возможно — группы крови у нас с ним разные, а как говорят врачи — это противопоказание к трансплантации органов. Однако, несмотря на это все, он, как и еще два десятка других малышей в палате, быстро идут на поправку.
Сейчас главное не переборщить! Главное не перестараться! Не повторить случай с матерью! У неё наконец диагностировали то, что я уже так давно чувствовала — рак крови. И пусть я уже предложил свою жижу взамен её, доить меня хоть по литру в неделю! Врачи, даже знающие об моей регенерации, отказались это делать.
— Пап... — произнес я, стоя вместе с ним на крыльце черного хода, выйдя туда подышать, а вернее — проводить его из отделения, после посещения палаты матери.
Стоя тут, напару, смотря вдаль, и думая, как нам теперь дальше жить.
— Пап, пообещай мне одну вещь... — отец повернул ко мне голову, всем видам выражая готовность слушать дальше, я же продолжал смотреть на закат — Если будет выбор, меж мной и Ванькой, ты выберешь его.
— Что ты какое говоришь, дочка!? — после минутной задержки, паузы, во время которой мозг пытался соотнести звуки со смыслом, буквально вспылил отец, почти срываясь на крик.
— Ты ведь знаешь, кто я такая.
— Дочь моя? — усмехнулся мужчина, ложа руку мне на плечо.
— Монстр.
Отец хотел на это возразить резкое «ЧТО?!», но слово из глотки не вышло, а морда скорчилась, как видно от воспоминания той кашей, которой он меня вынес из того злополучного подвала.
— Ты не монстр, дочка, не надо.
— Монстр. И ты это знаешь.
— Знаю... — проговорил он, и убрал руку с плеча, вновь уставившись вдаль. — И знаю уже очень давно, но как ведёшь это ничего не меняет.
— Почему? — спросил я невинно, взглянув на него.
А в душе тут же подпрыгнул «что?! Насколько давно? Когда конкретно?! Почему я не в курсе!!!».
— А почему это должно что-то менять? Ты моя дочь, иного не надо, — взглянул он на меня в ответ и улыбнулся, — Пойдем внутрь, холодно еще тут стоять. Все же не в Москве более, и погодка тут не московская — Урал! С мартом заснеженным.
И мы зашли внутрь, оставив на память припорошенному снегом крыльцу отпечатки своих битников и пару желтых капель — трубка протекла!
Глава 21 - Один в поле
— Ну и что ты дальше планируешь с ней делать? — поинтересовался Николай Алексич у своего старого друга-недруга без фамилии и имени.
— А ты как думаешь? — ответил тот, сидя в кресле начальника хирургического отделения военного госпиталя, кабинет который эти двое одолжили на время «переговоров».
— Ничего хорошего. — потупил взгляд Николай — Нормальной жизни у девчонки не будет, да? — собеседник помотал головой — Ну дай хоть школу закончить то!
— Ты ведь и сам все понимаешь, Николай. — вновь помотал собеседник, поясняя другу по сути прописные истины, которые тот скорее всего и так знает, просто не хочет признавать очевидное — Не мы, так другие. Информация о ней, так или иначе, растечется по всей стране в течение полугода максимум. А еще через месяц — он ней уже будет вкусе весь мир. И только от нас зависит, как эту информацию встретит общественность, и сама девчонка. Будет ли она готова к начавшейся на неё охоте, или окажется вновь беспомощная пред лицом превосходящего врага.
Намек, который сделал старый недруг, заставил бывшего кинолога вновь вспомнить тот ужас, что он видел в том проклятом подвале. Бессмертную тварь, что жестоко насиловала его дочь, и не сдохла, даже когда её приложили из гранатомёта. Чудовище, что окончательно погибло только после двух канистр бензина, вылитого и подожжённого на еще
