Конторщица 2 - А. Фонд

Я рывком распахнула дверь. На пороге мялся… Валеев. За его спиной мелькнула небритая физиономия Петрова, он заговорщицки подмигнул мне и ретировался.

— Можно зайти? — спросил Валеев усталым голосом.

— Нет, — сказала я. — Уже поздно — раз. Во-вторых, вчера мы всё обсудили.

— Подождите, Лидия, — Валеев не дал закрыть мне дверь.

— Что еще? — я уже начала изрядно раздражаться.

— Дайте мне всего пять минут, — попросил Валеев. — Я должен вам кое-что рассказать.

Мля, Петров, сука, наванговал вчера!

— Заходите, — вздохнула я подчеркнуто недовольно, — у вас пять минут.

— Где-то я уже это слышал, — невесело усмехнулся Валеев и вошел в комнату. — А сегодня чаем опять не угостите?

— Нет, — отрезала я и добавила. — Слушаю вас, Василий Павлович.

— Возвращаясь к вчерашнему разговору, — начал Валеев и я скривилась.

В коридоре надрывно заверещал мелкий Пашка, послышалась ругань Зинки, она отлупила непослушного отпрыска, затем заливистый детский плач, строгий бас Грубякина, что-то упало с грохотом, опять заругалась Зинка, и все стихло.

Валеев замялся.

— Ну же, — подбодрила его я, работы куча, самочувствие не ахти, еще и этот пришел тут рассусоливать на ночь глядя.

— Я еще раз прошу вас подумать, Лидия Степановна, — сказал Валеев. — Я предлагаю вам фиктивный брак с тем, чтобы вы могли без проблем удочерить Светлану. Я полностью обеспечу ее и ваше будущее. Ваше — как ее приемную мать-опекуна.

Я психанула и уже приготовилась разразиться руганью, но Валеев поднял руку в предостерегающем жесте:

— Погодите ругаться, Лидия Степановна, вашу позицию я знаю. Вы вчера ее озвучили. Но вчера у меня при себе не было доказательной базы. Вот, смотрите, — он протянул мне какие-то бумажки, испещренные печатями.

— Что это? — спросила я, не глядя на все эти бумажки.

— Заключение врачебной комиссии, — вздохнул Валеев, — у меня кардиомиопатия, это сердечная патология, при которой поражается миокард. Болезнь неизлечима. И она прогрессирует. Врачи дают мне от года до трех месяцев.

Мда…

Я не знала, что и сказать.

— Поэтому, Лидия Степановна, я и хочу устроить жизнь Светы так, чтобы она ни в чем не нуждалась. Признаю, я совершил ошибку, решив, что Юлия сможет стать опорой Свете. Моя дочь — это единственное, что у меня осталось, и ее судьба — это то, что пока еще держит меня.

— Но… Василий Павлович…

— Подождите, — перебил меня Валеев с невеселой усмешкой, — мои пять минут почти истекли. — Понимаете, я с детства, с юности, всегда был очень успешным, перспективным. Ум, одаренность, красота, — без ложной скромности скажу, что всего этого у меня было в избытке. Женщины любили меня, карьера давалась легко. Я шел по жизни чудесно. Такой себе баловень судьбы. В молодости от Ольги родилась Света, потом мы расстались… ну, вы, наверное, уже поняли, что собой представляет Ольга?

Я кивнула.

— Она интересна как спутница в ресторане или театре, но как человек, как жена и мать… эммм… оставляет желать лучшего. Но я не отказался от дочери, и регулярно помогал им. По сути, Ольга жила на эти деньги, причем не стесняясь в средствах, на широкую ногу. А я делал карьеру и не сильно следил за тем, что она совершенно не уделяет времени Свете. Верил ее словам. Она умеет красиво всё преподнести. Да, я думаю, вы сами убедились в этом…

Я опять кивнула.

— Я не хочу осуждать ее, да уже и поздно. Это — только моя ошибка. И ее, увы, уже не исправить. Слишком поздно. Но времени мне отмеряно очень мало, и я хочу умереть с мыслью, что у Светы все будет хорошо. Понимаете меня?

Я сидела и кусала губы.

— Вы мне показались человеком трезвомыслящим, разумным и крайне прагматичным, — усмехнулся он, — только одно то, как ловко вы выудили у меня деньги за двадцатидневный присмотр за Светой — уже одно это вызывает уважение. А Римма Марковна поведала мне, что вы проделали то же самое с остальным семейством Горшковых. Только не ругайте ее, ради бога. Она хотела как лучше.

Я только развела руками.

— И я прекрасно вижу, что вы порядочный человек, что у вас доброе сердце и к Свете вы привязаны, — продолжил он. — С вами моя дочь не пропадет. И я умру спокойно.

У меня ком стоял в горле.

— Не расстраивайтесь, Лидия Степановна, — вздохнул Валеев. — Я прожил очень хорошую жизнь… конечно, жаль, что она обрывается на самом интересном месте. Но, видимо, так надо.

Дождь барабанил за окном все сильнее.

— Осталось только устроить жизнь Светы. И единственный приемлемый вариант — вы. Вот, вроде теперь уже я сообщил вам все. Что вы теперь скажете?

— Хотите чаю? — спросила я.