Коляска замерла около небольшого ухоженного дворика, окружённого низкой ажурной оградой (мне вспомнился похожий забор около дома атамана Крюка в Персиле). Призрак старого пекаря соскочил с козел — рванул осматривать территорию. Лошадь громко фыркнула, встряхнула гривой — предложила мне поскорее выметаться из экипажа. Я не стал нервировать животное. Послушно соскочил на землю, размял затёкшие ноги. Тут же получил тычок в спину от бородатого.
— Иди, — буркнул мужчина.
В пути он подрастерял вежливость. А может всё дело в том, что теперь рядом со мной бородач не видел зубастые пасти клифских волкодавов. Не боялся, что клифы по локоть откусят ему руку в отместку за эти наглые тычки в мою спину. Без сопровождения собак в глазах бородатого я не выглядел человеком, достойным уважительного отношения.
— Как скажешь, — ответил я.
Ничего объяснять и доказывать своему неотёсанному спутнику я не стал. Пока… не стал: было попросту лень. Поправил на себе одежду, пригладил волосы, зашагал в указанном направлении. Сразу несколько моих теней последовали за мной.
Я жмурился от яркого света фонарей. С любопытством рассматривал аккуратный фасад дома (невольно испытал сожаление, что обосновался не в этом районе: вывеска пекарни на подобном строении смотрелась бы очень даже неплохо).
Бородач повёл меня к парадному входу — к широкой двери над каменным крыльцом. Вёл торопливо. И словно под конвоем. Будто боялся, что я либо сбегу от него, либо вдруг с визгом и криком брошусь ломать ветви деревьев и топтать цветы на клумбах. Придерживал меня за локоть. Возница с нами не пошёл — остался рядом с коляской. Провожал нас внимательным взглядом. Всем своим видом намекал, что в любую секунду бросится на помощь напарнику, стоит мне лишь попытаться взбрыкнуть.
Внутри дома я окунулся в полумрак, услышал гул голосов, почувствовал смутно знакомые запахи, пробудившие воспоминания о временах студенчества. А ещё на ум пришло слово «малина». Потому что этот солидный и ухоженный снаружи дом изнутри показался мне бандитским притоном. Такая ассоциация у меня возникла вовсе не из-за интерьера коридора и комнат — из-за сновавших по ним подозрительных личностей. Все, кто попадался нам с бородачом по пути, обликом походили на моего спутника — вылитые «душегубы».
«Не нравится мне тут, парень, — пожаловался призрак мастера Потуса. — Мрачное местечко. Не для честных людей. Пахнет здесь неприятностями».
«Не знаю, какой запах у неприятностей, — сказал я. — А вот аромат дыма каннабиса, кажется, улавливаю. Ух. Душок из славного прошлого. Такое ощущение, что вернулся в московскую общагу девяностых годов».
Тяжёлая рука бородача легла мне на плечо.
— Стой.
Я остановился посреди широкого коридора в десятке шагов от массивной двери.
— Жди здесь, кулинар, — сказал бородатый. — Доложу Шляпе, что привёл тебя.
* * *
Приёмная бандитского авторитета встретила меня ярким светом многочисленных светильников. А ещё: полупрозрачными облаками пахучего дыма, парившими в воздухе. Я быстро разобрался, откуда те появлялись. Увидел сидевшего за столом мужчину в мятом головном уборе и похожую на кальян конструкцию, стоявшую перед ним на столе. Хозяин комнаты склонялся к деревянному мундштуку, выпускал изо рта тот самый дымок, что сгустками облаков расползался по комнате.
«Что энто он делает?» — раздался у меня в голове голос старого пекаря.
Призрак мастера Потуса появился из стены, проплыл по комнате, замер около стола с кальяноподобной конструкцией.
«А ты не видишь?» — спросил я.
«Вижу. Токмо не понимаю, что именно, етить его».
«Ингаляции он делает. Разве непонятно? Дышит парами лечебных трав. Простыл, наверное».
«И что? Помогает?»
«Помогает, — сказал я. — Быстро забываешь о любой болезни. Точно тебе говорю. Я проходил похожие процедуры в студенческие годы. А уж как это дело поднимает настроение!..»
Мужчина выдохнул в потолок очередную порцию целебного пара, взглянул на меня, зажмурив правый глаз.
— Здравствуйте, уважаемый, — сказал я.
Хозяин комнаты блеснул слащавой улыбкой, приподнял свой нелепый головной убор в ответном приветствии — сверкнул лысиной (разнообразных панамок, кепок и колпаков я увидел в комнате около трёх десятков — шапки висели на стенах, лежали на столах и на полках шкафов). Мужчина по-стариковски закряхтел, выпрямляя спину (хотя выглядел он не старше сорока). Оставил в покое мундштук. Стёр с пухлых губ капли слюны. Закатал рукава, оголив покрытые чёрными волосками предплечья — будто готовился к трапезе.
Произнёс:
— Здорово, кулинар. Проходи. Не стой. Вон, присаживайся на стул.
Стоявший позади меня бородач вновь коснулся моего плеча: намекнул, что слова о стуле — не предложение, а приказ.
Я не стал спорить. Послушно уселся на старенький табурет.
Тот застонал подо мной.
«Шише бы этот скрип не понравился», — отметил я.
Поёрзал, занимая удобное положение. Потому что по лицу любителя кальянов понял: наш с ним разговор затянется.
— Меня звать Шляпа, кулинар, — произнёс хозяин комнаты. — Слышал обо мне?
Я пожал плечами, сделал неопределённый жест рукой.
— Я в городе недавно, уважаемый. Со столичной жизнью почти не знаком.
— Поговаривают, ты купил пекарню в нашем районе, — сказал Шляпа.
Глуповатая улыбка не сходила с его лица.
«Уже вся городская шелупонь знает о твоей покупке, парень!» — возмутился мастер Потус.
«Не вижу в этом ничего плохого, старый».
Я спросил:
— Кто поговаривает?
Шляпа пожал плечами.
Его глаза хитро блеснули.
— Люди. Это только кажется, кулинар, что столица большая. Но новости здесь разносятся быстро. Можно о многом узнать, если уметь слушать. Мне вот давеча пересказали разговоры стряпчих. Сказывали: ты успел договориться о цене с мастером-пекарем с площади Дождей. Посулил старому скряге кучу денег. Обжулил тебя старикан — запросил за свою пекарню вдвое больше разумной цены.
Мужчина умолк — словно ждал мой ответ.
Но я молчал: не услышал в его словах вопрос.
Шляпа придвинул к себе кальян. Но не потянулся к мундштуку.
— К чему я это говорю, кулинар, — продолжил он. — За какие деньги брать домик в столице — то твоё дело. Мож, приглянулся он тебе чем. Или деньжатам ты не ведёшь счёт. Но площадь Дождей — для хорошей торговлишки место, прямо скажу, так себе. Настоящему мастеру не пристало там оседать. Если только он не хочет затеряться средь небогатого люда. Если не прячется от кого.
Снова замолчал. Сверлил меня маленькими хитрыми глазами.
Я молчал — Шляпа перевёл взгляд на кальян. Потом на меня. Провел языком по губам.
— Дак… о чём это я, — продолжил мужчина. — А, о площади Дождей. Местечко там не очень людное. Но и не совсем тухлое. Главное — спокойное: за порядком там следят. Я слежу. А хлебушек… все едят. Да ты и сам это знаешь, кулинар. Будут у тебя там покупатели. Обязательно будут, если цены ломить не станешь. И если возьмёшься выпекать такой же хлеб, каким ты баловал народец в Персиле.
Шляпа прижал мундштук к губам. Сделал глубокий вдох. Зажмурился от удовольствия.
— Вы бывали в Персиле, уважаемый? — спросил я.
Мужчина выдохнул поверх моей головы струю дыма. Оскалился, будто я его насмешил.
— Нет, кулинар, — сказал он. — Я из тех, кто уверен: границы уютного мира — это стены Норвича. А всё, что за ними — непригодно для нашей жизни. Скоро убедишься, что в столице такого народа много. Мы тут рождаемся и умираем, не высовывая нос за городские ворота.
Поморщился, будто вспомнил о чём-то неприятном.
— Для нас тот же Персиль, кулинар — место из детских сказочек. Вот так-то. Но мы знаем, что и в других городах живут люди. И поддерживаем с ними связь.
Мужчина помахал рукой — разогнал собравшееся у его лица облако дыма.
— Из Персиля к нам пришла весточка, — сказал Шляпа, — о том, что в столицу выехал тамошний мастер-пекарь. Молодой. Узнать его несложно: повсюду ходит с тремя клифскими волкодавами.
