— Увлеклась, извини, — буркнула я.
— Это кто? — напряженно спросил вервольф, уставившись на портрет на стене.
— Ах это! — тут уж покраснела я.
Ну как ему объяснить, кто это? Это идеальный мужчина, плод моего неуемного воображения. Я его еще в юности нарисовала. Высокий, крупный, в джинсах и клетчатой рубахе, он был изображен на коленях в сосновом лесу (в моем лесу). Лицо его было устремлено в закатное небо. Длинные светлые волосы, серые глаза, крупный нос, слегка заросший подбородок, пальцы, словно сведенные судорогой, ухватились за ворот рубахи, вот-вот рванут, рот искажен. И вообще, он через минуту с ревом раненого животного упадет на землю, зароется лицом в желтые сухие иглы и содрогнется всем телом то ли в отчаянии, то ли в скорби. Но сейчас он с молитвой смотрит ввысь. Я любила этого мужчину. Любила до дрожи, до самозабвения. Чтобы быть с ним рядом, я отдала бы все. Много раз я разговаривала с ним во сне, летала с ним, что уж там — занималась любовью. Единственный.
Мои близкие знали об этой моей безумной фантазии, но не воспринимали ее как бред. И Паша, и Антон сходились во мнении, что этот человек где-то есть, даже пытались разыскать его по фотографии. Мы все были такие странные, что вполне доверяли своему подсознанию.
Иен продолжал возмущенно смотреть на меня. Я смотрела на него.
— Ну что? Рисунок это. Просто рисунок.
— Ты не могла там быть, — уверенно сказал Иен. — Это было почти семьдесят лет назад.
Я почувствовала, как кровь отлила от лица. Руки безжизненно упали на стол, сердце, кажется, пропустило несколько ударов. Задыхаясь, не в силах пошевелиться, одними губами я прошептала:
— Что было семьдесят лет назад?
— Ничего, — быстро сказал вервольф, увидев, что мне нехорошо. — Я ошибся. Просто мне показалось, что этот портрет похож на одного человека… Ну не совсем человека… И вообще, не больно-то и похож, так, в общих чертах… Тот-то брюнет.
Я выругалась — от души, витиевато и деепричастно. Культурных слов у меня не было. Рука снова потянулась к бутылке водки, но даже дотронуться я не успела. Дверь в кухню распахнулась, и ворвались Паша и Антон.
— Галка! Живая! — выдохнул Пашка.
— Убью! — прошипел Антон.
Я с недоуменьем взглянула на них и поставила на стол еще две тарелки.
— И стопки, — прохрипел Павел. — А лучше стаканы.
— И коньяк, — добавил Антон.
— А мартини тебе не надо? — насмешливо ответила я. — Вы чего такие взъерошенные?
— Дашу убили, — брякнул Павел.
— Как убили? — ахнула я.
— Из пистолета, идиотка. Как нынче убивают? Говорят, что любовник, даже нашли его. Но мы же знаем… На Веронику три покушения за последнюю неделю. Стасика тоже убили.
— Стасика-то за что? — простонала я. — Он же совсем безобидный!
Стасик был из тех, кого мягко называют «душевнобольным». Он жил в своем собственном мире, навсегда остался 2-3-х летним ребенком. Играл себе в пирамидки и кубики, изредка рисовал ладошками, окуная их в краску. Такие художества кому-то нравились, их покупали, и Стасик, можно сказать, сам себя обеспечивал. Жил он в специальном заведении, где за ним присматривали, хорошо ухаживали. И вот теперь этого доверчивого ребенка, который всем норовил залезть на колени, не стало.
На душе было мерзко, больно.
А Дашу? Дашу за что? Она, конечно, была не сахар — зануда жуткая, и вообще вся из себя королева, но это не повод её убивать. Любовник, как же! Да она к своему телу мужиков не подпускала! На людях, может, и показывалась, но… Весталка! Это же у неё идефикс была. Я, кажется, говорила, что она нормальная? Забыла про её посвящение высокой науке.
— А остальные? — тихо спросила я.
— Не знаю пока. Я сразу к тебе рванул, как узнал.
— С Никой все в порядке?
— Не считая легкой истерики, да, — грустно улыбнулся Паша. — Ты же знаешь Серёгу. Он ее и детей сразу в убежище.
О да, я знаю Сережу! Иногда он становится параноиком. Особенно, если угрожали его родственникам. А уж если детям… Собственно говоря, потому он и остался живым в лихие 90-е.
Павел смотрел на меня тяжелым взглядом.
— Ты думаешь о том же, о чем и я? — спросил он.
— Алехандро?
— Алехандро…
Антон оторвался от тарелки и с любопытством уставился на нас.
Алехандро — еще один из нашей группы. Он (она, оно) был известной моделью. То ли мальчик, то ли девочка — он и сам не мог определиться. Красивый как архангел, с золотистыми волосами по плечи, вечно молодой и очень-очень порочный. В гламурной тусовке двух столиц он занимал не последнее место. Благодаря ему наши родители в свое время подверглись публичной порке со стороны СМИ.
Два года назад он умер от передозировки наркотиков. Все вздохнули с облегчением. Но теперь его смерть не казалась естественной. Алехандро (в детстве просто Саша) вообще-то следил за своей внешностью, считая её самым крупным козырем, не курил, не пил, фанатично следовал всем указаниям врачей… Кстати, Алехандро обладал просто волшебным голосом. Наркотики? Хм…
— Остались Митя и Маша, — тихо сказала я.
Дмитрий и Маша… Митя — маньяк. Он в тюрьме. Маша (Мари) — в психушке, она слишком много раз пыталась умереть.
— Бог с ним, с Митей, — буркнул Паша. — И помрет, не жалко. А Мари в клинику я звонил, велел удвоить охрану.
— Бесполезно, — подал голос Иен. — Им любая охрана нипочем.
Паша и Антон синхронно развернули головы. Взволнованные, они даже не заметили вервольфа.
— Это еще кто? — удивленно спросил Паша.
— Круто! — восхитился Антон. — Где пластику делал?
— Это Ваня, вервольф, — представила я своего гостя. — Кстати, меня ночью тоже чуть не съели. Ваня спас.
— Чуть не съели? — поперхнулся Паша.
— Фигня вопрос, — кивнул Антон. — У нас уже давно слухи про волков ходят. Как изящно!
— Ты откуда такой странный? — уставился на Иена Павел.
— А ты кто такой, чтобы мне вопросы задавать? — спокойно откинулся на спинку стула вервольф.
