Упираться выглядело бы откровенным мальчишеством. Я пожал плечами и пошёл вслед за Тимофеевым к дому егеря.
Когда мы подошли к вольеру с лайками, собаки бросились лапами на сетку, хрипло рыча и взлаивая. Что-то необычное в их голосах привлекло моё внимание. Я посмотрел на собак.
Чёрт!
Бока лаек запали, животы были подтянуты чуть ли не к позвоночнику. Собаки тяжело дышали, из их глоток вместо рычания вырывался хрип.
До блеска вылизанные алюминиевые миски перевёрнутые валялись в неубранном собачьем дерьме.
Она не кормит собак, что ли? И воды им не даёт?
Я шагнул к двери вольера — собаки с другой стороны сетки следовали за мной, словно привязанные. Перестав рычать, они жадно следили за моими руками.
На оббитой сеткой двери висел замок.
Чёрт!
Я бросился к дому. Задев плечом генерала, взбежал на крепкое деревянное крыльцо и забарабанил в дверь.
— Откройте! Откройте немедленно!
— Что случилось, Андрей Иваныч? — удивился генерал.
— Там собаки несколько дней без воды даже! Ключ от вольера нужен!
Георгий Петрович нахмурился. Сделал шаг ко мне и тоже постучал в дверь.
— Людмила Сергеевна! Будьте добры впустить нас! Дело серьёзное!
Я дёрнул дверь на себя. Заперто.
Внутри дома послышались шаги. Лязгнул крючок, и дверь открылась. В полутьме коридора блеснули женские глаза.
— Что вам нужно? Уходите, оставьте меня в покое!
Не давая генералу начать разговор, я вмешался:
— Ключ от вольера, быстро! И ведро!
Людмила Сергеевна смешалась и отступила на шаг. Я шагнул в дом и со всей убедительностью, как только мог, заговорил:
— Собаки здесь ни при чём! Если вам они не нужны — найдём, кому отдать. Но нельзя же так! Дайте ключ, пожалуйста!
В голове уже прокручивалось, что делать в случае отказа. Найти в сарае топор, сбить замок. Потом дверь можно будет запереть на проволоку, ничего страшного.
Но Людмила Сергеевна протянула руку и с вбитого в дверной косяк гвоздика сняла ключ. Протянула мне.
— Возьмите.
Я огляделся и увидел стоявшее в коридоре пустое ведро. Подхватил его, выбежал на крыльцо.
— Александр Сергеевич! Идёмте со мной, поможете!
Тимофеев молча присоединился ко мне.
Я зачерпнул из озера ведро половину ведра воды и пошёл к вольеру. Увидев это, собаки взревели и принялись из последних сил бросаться на сетку. Под их тяжестью сетка прогибалась и звенела.
— Александр Сергеевич! Я открою дверь и войду внутрь. А вы сразу придержите её, чтобы собаки не разбежались. Иначе потом не поймаем — не дадутся в руки.
— Понял, Андрей Иваныч! — кивнул Тимофеев.
Я повернул ключ в замке. Собачьи морды — вот они, совсем рядом! Зубы оскалены, из глоток вырывается горячее дыхание. Толстые мощные лапы рвут тупыми когтями неподатливую сетку.
Я отбросил замок в сторону и подхватил ведро.
— Держите!
Через узкую щель проскочил в вольер. И сейчас же Тимофеев захлопнул за мной дверь и навалился на неё телом.
Зубы лязгнули возле запястья.
— А ну,...! — грубо прикрикнул я, и собаки отскочили в сторону, неотрывно следя за мной горящими глазами.
Я ногой перевернул миску и налил в неё воды. Один из кобелей тут же подскочил, просунул морду прямо мне под руки и принялся жадно и шумно лакать. Второй крутился рядом, пытаясь тоже подобраться к миске.
Я поставил ему ведро. Пёс засунул голову внутрь.
Бока собак ходили ходуном, раздувались.
Пользуясь тем, что собаки заняты, я выскочил из вольера. Тимофеев прижал дверь, а я подобрал замок и просунул дужку в проушины. Запер и сунул ключ в карман, чертовски хорошо понимая, что этим простым движением, возможно, беру на себя ответственность.
— Пойдёмте в дом, Александр Сергеевич! Надо накормить собак и поговорить с хозяйкой.
Мы снова поднялись на крыльцо, с которого была видна озёрная даль и окаймлявшие её лесные заросли. Эх, хорошо здесь, всё же!
Я снова невольно подумал, что через пару десятков лет такой участок на берегу будет стоить бешеные миллионы. И вряд ли я смогу позволить себе его купить.
В доме отвратительно пахло прокисшей едой, грязным бельём и мусорным ведром. Похоже, с того момента, как арестовали Жмыхина, его жена просто опустила руки и ничего не делала. Я хорошо понимал её душевное состояние — остаться одной в лесной глуши, без привычной жизни, без поддержки и без понимания, что делать дальше.
Людмила Сергеевна и генерал сидели за столом возле окна напротив друг друга. Голова женщины низко склонилась, она смотрела в стол перед собой и тихо повторяла:
— Что мне делать теперь? Ничего не понимаю. К сестре ехать? А зачем я ей нужна? Квартира маленькая от родителей осталась. А сестра там с мужем и детьми. Я ведь не в гости к ним приеду — насовсем.
— Людмила Сергеевна, — вмешался я. — У вас крупа есть? Что вы собакам варите? И в какой кастрюле?
Женщина замолчала. Поднялась, открыла дверцу кухонного шкафа.
— Вот, здесь пшено.
Она показала мне на мешок, стоявший на нижней полке. Он был наполовину полон крупой.
— Здесь кастрюля.
Ко дну семилитровой алюминиевой кастрюли намертво присохли остатки каши. Видно, Жмыхин не успел её помыть.
— Пойдёмте со мной.
Людмила Сергеевна вывела меня в коридор и показала на стоявший у стены тридцатилитровый молочный бидон, укрытый брезентом.
— Там мясо. Одной крупой кормить вредно. Только его надо прополоскать от соли и...
Мясо? В металлическом бидоне, на летней жаре?
Она не договорила. Повернулась и пошла обратно в дом.
Я пошёл за ней. Взял кастрюлю и вернулся к бидону. Заранее наморщив нос, отстегнул защёлку и поднял тяжёлую крышку с резиновым кольцом уплотнителя.
Бидон был набит небрежно порубленными кабаньими рёбрами и копытами. Тут же лежали куски разрубленной головы. Всё это залито крепким рассолом, который не давал мясу протухнуть, и отбивал запах.
Ну, Жмыхин!
Несмотря на рассол, в мясе копошились черви.
Я сунул руку в бидон, взял несколько скользких кусков и бросил их в кастрюлю. Закрыл бидон крышкой и пошёл на озеро, подальше от причала. Нашёл удобный спуск, вытряхнул мясо в воду — пусть отмокает от соли. А сам пучком травы принялся отмывать кастрюлю.
Крупинки присохшей каши крохотными жёлтыми шариками медленно оседали на песчаное дно. Их подберут мальки — никакого вреда природе. Главное — не мыть посуду с мылом.
Зачерпнув горсть песка, я оттёр пригоревшую кашу и сполоснул кастрюлю. В воде поднялось облако мути, к которому сразу же кинулись мелкие рыбёшки.
От этого медитативного занятия меня отвлекло рычание двигателя за спиной. Я обернулся и увидел, как на территорию базы въезжает военный «ЗИЛ-157» в защитной окраске. Над высокими бортами кузова в такт движению покачивались стриженые головы солдат.
Ничего себе! Вызвать военных мог только Георгий Петрович. А зачем?
Грузовик остановился напротив базы. Из кабины выскочил белобрысый сержант.
— Отделение! Стройся! — громко скомандовал он. Заметное оканье выдавало в нём уроженца русского Севера.
Солдатики проворно посыпались из кузова и выстроились вдоль грузовика.
Георгий Петрович вышел на крыльцо. Наверняка увидел в окно, что грузовик приехал.
Сержант подбежал к нему.
— Товарищ генерал-лейтенант! Отделение по вашему приказу прибыло! — доложил он, вскинув ладонь к пилотке.
— Вольно! — махнул рукой Георгий Петрович. — Пока всем отдыхать!
— Отделение, вольно! — скомандовал сержант. — Приказ — отдыхать!
Я зачерпнул в кастрюлю воды, бросил в неё отмокшее мясо и поспешил в дом. Сержант проводил меня настороженным взглядом, но честь отдавать не стал.
Генерал и Людмила Сергеевна снова сидели за столом. Но теперь жена Жмыхина выглядела совсем по-другому. Глаза её горели, щёки раскраснелись. Она смотрела прямо на генерала.
Я поставил кастрюлю на плиту, положил в топку пару поленьев. Сунул между ними растопку и чиркнул спичкой. Огонь затрещал, разгораясь, а я прислушивался к разговору.
