крик.
И сразу тишина испарилась под напором беготни, заполошных криков.
Монах щёлкнул своими зубами-иглами от досады, развернулся и припустил бегом прочь.
Делаю за ним по инерции пару шагов и тут же себя останавливаю.
Ну и куда собрался, дурень? Ночь местность незнакомая, а я в кальсонах и нательной рубахе, да куцый больничный халатец поверх. Тем более, тревога в госпитале не унималась.
У моей палаты народ и толпился. Из палаты двое санитаров выносят сомлевшую сестричку. Она, поди, и кричала, разбудив всю округу. Проталкиваюсь к двери.
- Позвольте, господа… Раз-решите!..
Глянул… и чудом удержал в себе содержимое желудка.
Миша, Мишель… артиллерист, которого я лишил удовольствия трахнуть какую-то кореяночку в порт-артурском заведении мадам… а, нет, мадмуазель Коко.
Лежит навзничь на своей койке, горло вырвано – одна сплошная кровавая дыра, и сам весь залит собственной кровью, и всё вокруг: койка, пол…
Кто же его так?
Поневоле подумаешь – «На его месте должен был быть я»… В горле моментально пересохло и засаднило, словно шершавым наждаком провели.
- Ротмистр! – раздаётся со спины. – Господин Гордеев.
Поскольку других Гордеевых тут нет, оборачиваюсь.
Незнакомый офицер, на погонах три звёздочки. Лет сорока пяти. Тёмные чуть седоватые на висках волосы.
- Так точно, - отвечаю нейтрально, - С кем имею?
- Подполковник Николов, - отвечает, - Управление 2-го генерал-квартирмейстера Главного штаба.
Это ещё что за чёрт? Тыловик, что ли? И чего ему от меня надо?
- Господин Обнорский временно уступил нам свой кабинет, - продолжает подполковник с тремя звёздочками. – Прошу пройти со мной.
- Ну раз так, то не могу отказать… Тем более, старшему по чину. - Развожу руками.
Что же ему надо от меня? Ой засыплюсь… Удастся ли списать на амнезию?
Ладно, всё равно выбора нет. Придерживаюсь выбранной линии поведения, а там – куда кривая вывезет.
Ключ в пальцах Николова делает пару оборотов в замке кабинета, покинутого мною так недавно.
Заходим.
Николов закрывает дверь – к счастью, не на ключ, - жестом предлагает присесть к столу.
Я не гордый – предлагают, присяду.
Сам Николов устраивается по-хозяйски на месте Обнорского. Щёлкает портсигаром, протягивает мне.
- Благодарю, ваше… - заминаюсь.
Бес его знает, как к нему тут обращаться: превосходительство, благородие, светлость?
- Мы тут без чинов, так что можно запросто – Сергей Красенович.
- Запросто, так запросто, - папиросу не беру, жду, что будет дальше.
Чувствую себя Штирлицем в кабинете Мюллера. Попал ты Лёха не детски.
– Простите любопытство, у вас такое необычное отчество, господин подполковник.
Почти чёрные глаза воткнулись в меня, словно те буравчики. Измеряют, взвешивают.
- Я болгарин. Семья отца уехала в Россию ещё до 78-го года.
Киваю. Дескать, понял теперь, не дурак. И тут, как молнией в мозг сверкнуло - это ж не интендант. Контрразведка, особист. «Молчи-молчи» на армейском жаргоне.
Аж в животе селезёнка с испугу ёкнула.
- Николай Михалыч, - продолжает болгарин русскоподданый совершенно нейтральным тоном. – А как случилось, что ночью вас не оказалось в палате вместе с несчастным соседом вашим?
- Выходил покурить, господин подполковник, - вру и не краснею.
Николов посмотрел на меня своими зыркалками. Понимающе кивнул. Скосил глаза на нетронутые мною папироски в портсигаре.
А, чёрт! Почти спалился… Беру папироску, чиркаю спичками.
Душистый табачок у подполковника, а в горле всё одно першит. С огромным трудом сдерживаюсь, чтобы не закашляться.
- Видели что-то необычное?
Ну, а тут-то чего врать?
- Видел, Сергей Красенович. – Откладываю папиросу на край пепельницы, - Буддийского монаха. В этой хламиде их и шляпе. Необычный монах – словно вырос в два раза, а потом уменьшился, шея какая-то странная, как туловище змеиное. С удава толщиной. И зубы… острые и слишком много их во рту.
Наблюдаю, какое впечатление произвели мои слова на Николова. Похоже, ему мой ответ не по душе.
- И куда делся монах? – напряжённо спрашивает он.
- Да я посмотрел на него как бы сверху вниз, он обратно уменьшился и рванул подальше, а тут как раз в госпитале шум поднялся. Может у меня галлюцинации после ранения и амнезии?
Николов усмехается в усы.
- Нет, ротмистр, не галлюцинация. Вы вообще очень везучий человек, Николай Михалович. Это и был убийца капитана Горбатова. Не посмотри вы ему в глаза, он бы и вас… своими зубками порвал.
- Монах?
- Да какой он монах? Обычный демон – микоши-нюдо.
- Демон? И как он тут оказался?
- Так же, как и все мы, и наши противники. По приказу своих императоров. Война-с.
- Демон?
- А что удивительного? Они такие же подданные своих монархов, как и обычные люди. И патриотизм им не чужд.
Николов неожиданно протянул руку к моей груди и извлёк наружу мой восьмиконечный амулет. Так и впился в него глазами.
– Впрочем, странно, что вы меня об этом спрашиваете. Вы, как охотник на демонов, лучше меня это должны знать.
И что мне ему сказать? Что я вообще не Гордеев и не из этого времени, да что там, даже не из этого мира, раз уж тут демоны вовсю воюют в составе армейских подразделений.
- У меня, господин подполковник, амнезия. Не верите, поинтересуйтесь у господина Обнорского. А амулет я этот на Ближнем Востоке сторговал у местного бедуина.
Говорить правду легко и приятно. Говорите всегда правду. Но не всю.
Тишком про себя перевожу дух.
- Николай Михалыч, Вы сказали, вышли ночью покурить…
Киваю.
- Ну, да…
- Потрудитесь объяснить тогда отчего же в начале нашего разговора от вас вовсе никаким табаком не пахло?
Песец – он, если вы не знаете, вот такой. Большая белая полярная лисонька пришла по мою душу.
- Э… Так, Сергей Красенович, выйти-то я вышел, только покурить не успел. Звёзды, ночь фантастическая. А потом демон этот, и не до того.
Николов снова впился в меня своими глазищами. Кивнул на пепельницу, где почти погасла моя папироска.
- Так докуривайте, ротмистр.
И ждёт, зараза, что делать буду. Тянусь к папиросе.
В этот момент за спиной бухает входная дверь.
- Вашвысокобродь! Есть тут местная кумирня. Мог там укрыться. Больше негде.
Оборачиваюсь вместе с Николовым на вошедшего – казак (опознал не по погонам и околышу фуражки, а по торчащему из-под козырька буйного чуба) лет двадцати пяти.
- Как далеко? – голос Николова сух и решителен.
- Минут десять верхами.
