— Как игра? — поинтересовался Само.
— Три-один, — не поворачиваясь к нему, ответил Збых. — Она выигрывает. Зверь, а не девка, с ума сойти можно!
— Зверь, говоришь, — задумчиво протянул Само и обратился к Деметрию. — Тогда вот задача тебе. Научишь ее счету. Если я в ней не ошибаюсь, тебе много времени не понадобится. И если еще узнаю, что ты порываешься встать, я около тебя стражу поставлю и велю к ложу ремнями привязать.
Шесть изумленных глаз уставились на владыку. Любава тут же нырнула взглядом вниз и что-то такое промелькнуло в нем. Удовлетворение, радость, несмелая надежда... А вот испуга в них не было. Вот ни на мизинец. А девка-то с сюрпризом оказалась, не ожидал, подумал Самослав. В глазах же мужиков читалось недоумение. Учить считать сироту из глухой дулебской деревушки? Это было чересчур даже для отличающегося своими чудачествами князя.
А Самослав уже пошел за ворота, где заканчивали пробежку четыре сотни полуголых бойцов под руководством Горана. Все, кому не по нраву оказались новые порядки, уже покинули стройные ряды, и теперь расчищали земли под пашню или отправились в Соляной городок, куда эти самые новые порядки еще не добрались. Там пока было достаточно силы и отваги, как и везде в словенских землях. Но тут Самослав затеял что-то совершенно невообразимое, и давно забытое еще с римских времен. Пока что он делал то, что и сам проходил на первых курсах училища, где бесконечная пахота от рассвета до заката лепила за четыре года из мамких сыночков советских офицеров. А уж, что такое для лейтенанта-первогодка заступить в наряд в ночь с пятницы на понедельник, и вовсе не сможет понять тот, кто не служил. Так что ряды турников, кожаных груш, набитых песком и подобий штанг, сделанных из дерева и камней, радовали глаз, возвращая владыку в далекую молодость. Очень хотелось покидать чугунную гирю, но нет. Тут чугун называли «свинским железом», он не стоил ничего и считался браком при плавке. А уж запороть ее было раз плюнуть, учитывая, что абсолютно все манипуляции и дозировки применялись на глазок. А плавить чугун тут пока не умели. Жаль...
Самослав и сам проходил с парнями весь комплекс упражнений, только отлучка была ему оправданием. В это время любой правитель был воином, а значит, должен был разделять все тяготы со своими людьми. Иначе не добиться настоящей преданности, и никакие деньги не помогут. Менталитет!
— Кузня! Как я забыл! — владыка скорым шагом пошел к длинному сараю, который вынесли далеко за стены. Оттуда доносились методичные удары молота и перебранка на латыни, обильно перемешанной со словенскими наименованиями половых органов и разнообразных способов их применения.
Кузнец, выписанный из Санса, могучий горбоносый мужик из римлян, носил до боли знакомое имя Максим, и в выражениях не стеснялся.
— Я бить маленький молот, а ты в это же самое место бить большой молот! В это место, не в другой! Понимать меня, упрямый осел, которого поиметь во все дыры вонючий верблюд?
— Максим, ты чего так разошелся? — удивленно спросил Само, глядя на кузнеца и растерянного здоровенного парня из хорутан, который намеревался обидеться, но не мог, потому что не знал, что такое осел и верблюд. Он их никогда не видел.
— Сильный парень, но есть очень глупый, ваша светлость! — кузнец слегка поклонился. — Иди, поешь, мы пока закончить.
Молодой коваль поклонился и молча вышел. А Само вышел с кузнецом на воздух, у него был серьезный разговор, который он обдумывал не один день. Он перешел на латынь.
— Как работа, Максим? Как устроился? — участливо спросил он.
— Все хорошо, ваша светлость, — кивнул кузнец. — Работы много, по оплате нареканий тоже нет. Все, что договаривались, господин Лют мне отдает.
— Не хочешь ли расширить свою кузню? — спросил Самослав. — Нанять подмастерий человек пять-десять...
— Да зачем мне это? — удивленно пожал плечами кузнец. — Меня и так все устраивает. А наймешь подмастерий, они ремеслу научатся, и будут у моих детей хлеб отбивать.
— Тебя устраивает? — князь схватил кузнеца за ворот и пригнул его к себе, уставившись в лицо яростным взглядом. — А меня не устраивает! И знаешь почему?
— Почему? — бешенство, что сверкнуло в глазах герцога, напугало кузнеца не на шутку. Видно, знать, она везде одинаковая.
— Ты войны при короле Теодорихе помнишь? — спросил его Само.
— Помню, конечно, — кивнул тот. — Всё ждали, когда из Австразии алеманы с тюрингами придут. Страх такой был, что и не выговорить.
— Так если мы все, что замыслили, сделать не успеем, то тебе те алеманы и тюринги милосердными сестрами из монастыря святой Радегунды покажутся! Это ты понимаешь?
— Так вроде отбили набег баваров, ваша светлость, — несмело ответил Максим. У местных была особенность, которую попаданец из двадцать первого века понять не мог, и которая доводила его до белого каления. Они не способны были думать, что будет через год или два. Они жили сегодняшним днем. Правда, происходило так не из-за злого умысла, а потому что те два года еще прожить нужно было. Вот и получалось, что мысли у людей не шли дальше следующего урожая, потому что там, за ним, была такая несусветная даль времени, что и заморачиваться не стоило. Зиму протянул— уже хорошо.
— А про аварского кагана забыл? А про лангобардов? А про соседей — словен, которые нашему богатству завидуют? Ты кольчугу за сколько сделаешь?
— Полтора месяца точно потрачу, — задумался кузнец. — Если сильно спешить, управлюсь за месяц. Но это тяжело, ваша светлость, работа тонкая.
— А мне их нужно пять в месяц, чтобы вон тех парней одеть. Понял? — резко ответил ему Самослав, ткнув в воинах на турниках. — Я тебе за кольчугу сколько обещал?
— Два солида за работу, — ответил кузнец. — Ваша еда, жилье и железо.
— Значит, ты за год пятнадцать золотых заработать можешь, не больше. Так?
— Так, вроде бы, ваша светлость, но не смогу. Я же должен топоры, серпы и наконечники для сох ковать. Не сделаю я столько.
— А если ты наймешь пять подмастерий, то я тебе за каждую кольчугу буду по солиду платить. Чистыми! Еда и оплата помощников — отдельно.
— Так это меньше в два раза, — набычился кузнец. — Не договаривались мы так.
— Пять кольчуг в месяц, в год — шестьдесят солидов, сто восемьдесят тремиссов с мордой короля Хлотаря. Так понятнее?
— Сто восемьдесят франкских золотых, — благоговейно прошептал кузнец. — И вы мне все их заплатите? Без обмана?
— Пять лет платить буду, клянусь Перуном, Сварожичем и Яровитом. Чтоб меня молния убила, если соврал! Хочешь, еще святым Мартином поклянусь?
— Не надо, верю! — сказал ошеломленный кузнец. — А через пять лет что будет?
— Деньги бери и можешь домой ехать. Если останешься, я тебе за кольчугу буду полсолида платить. Это будет девяносто золотых в год.
— А если я еще подмастерий возьму и буду десять панцирей делать? Тогда что? — в запальчивости произнес кузнец.
— А тогда ты снова сто восемьдесят золотых получишь, — пообещал князь.
Кузнец сел на чурбак и вытер пот, обильно выступивший на лбу. На три золотых крестьянская семья могла питаться год. Около ста тремиссов стоила небольшая ферма. Хороший мастер, зарабатывавший за тот же год полсотни, считался весьма состоятельным человеком. Но сто восемьдесят? Такая цифра в голове Максима не укладывалась. О таких деньгах он и мечтать не мог. Жене, что ли, пойти рассказать, да не поверит...
— Думай! — жестко ответил Само. — Но недолго. Я все равно сюда еще кузнецов привезу. Думаю, они умнее тебя будут. А ты, если захочешь, можешь домой ехать.
— Нет! Не поеду я туда, ваша светлость, не гоните! У короля Хлотаря два сына подрастают!
— И что? — удивился князь.
— Как что? — непонимающе посмотрел на него кузнец. — Как помрет, непременно война начнется. Так же всегда было!
— У меня для тебя срочный заказ есть, — сказал Самослав и развернул лист папируса с неумелым рисунком. Ты мне кольчугу переделаешь и два ножа откуешь по моим размерам.
