После ухода Вязутского, я протер руки водкой. Из-за занавески вышли Петя и Валет.
— Что, заказ ему сделаете? — Глухо спросил Валет.
— Уже сделал. Вы же слышали? Завтра соберет своих передо мной. А ты, Петр, берешь несколько десятков и закрытые кареты. И чтоб ни один не ушел.
— Так мне его проводить? — Просветлел Валет.
— Лучше встретить. Да поклонись ему напоследок. Мол, скоро большим человеком будешь, господин Вязутский.
После обеда с десяток черных экипажей простучали по мостовой за город. Я не поехал. Мы с Валетом пили коньяк.
— Покровители у него в самом верху, — просвещал он меня, — то ли масоны, то ли еще какая дрянь.
— Мне все равно, кто покровители. Таких рядом быть не должно. Если ты думаешь, что я белоручка, то сильно ошибаешься. У меня свои правила, но такие Вязутские в них не вписаны.
Петьша вернулся, получил приглашение присесть.
— Подавился Алоизий своим дерьмом. Сначала его вытюхал с перепугу, а потом жрать вдруг начал. Оно поперек горла и встряло.
— А остальные?
— Остальные при виде сего действа огорчения не снесли.
— Там и известные люди были, — удивился Валет, — неужто все не снесли?
— Преставились, Царствие Небесное, — Петр перекрестился.
— Наших, кто участвовал, уводи из Москвы, — велел я, — да и мы будем собираться.
Победу омрачило расстройство. Тихо скончался Пуадебар. На рабочем месте. Нашли лежащим на чертежах. Ученики навзрыд плакали. Да и я тоже в стороне не остался. Возникла теплая дружба с наивным и добрым дедом, которому можно поручить самые секретные исследования. Похоронили его на острове. По старым карандашным наброскам наш художник Василий воссоздал потрет. Теперь в учебном корпусе будет своя галерея отцов-основателей.
Эта смерть ввергла меня в отрешенное настроение на неделю. Пить я не стал, старый аббат бы не одобрил. Я много ходил в одиночестве по лесам. Уверен, Игнат с помощниками все равно присматривали, но ничем себя не выдавали.
Передумал всякое.К чему все это? Живешь, учишься, создаешь, копишь деньги, воюешь, а потом раз и больше меня тут нет. Крестьяне только и вспомнят чудака-барина, что силу великую взял, а кончил, как и все, на погосте. Бывшие разбойники погордятся, поделят, что смогут, потом найдется такой, что выведет их в государственную обязанность вроде казаков или мещерского войска. Соберут в кучу, обрядят в форму с лампасами, дадут послужить несколько десятков лет, да и упразднят от греха подальше. И будут жить легенды с дедовскими медалями о великих делах.
Еще две недели пытался забить депрессию физическими упражнениями. Отрабатывал удары до помрачения, а вечерами тренькал на гитаре.
Вывел меня из прострации Гурский. Совершено неожиданно появление его должно было меня напугать или удивить. Темные августовские ночи для таких фокусов прекрасно подходят. Но узрев в своем кабинете завернутую в плащ знакомую фигуру, стоящую спиной ко мне, я решил не показывать интереса:
— Погода, должно быть, меняется. Налезло с бору всяких насекомых.
— Ну, так нечестно, — голосом обиженного Карлсона заявил тот, — я, между прочим, старался. К вам сюда проникнуть особое умение надо.
— Раз проник, значит твое кун-фу выше, — я улыбнулся.
— Что такое кун-фу? — Повернулся Гурский.
— Правильней гун-фу. В переводе с китайского техника исполнения. Если точнее, количество времени, потраченное на отработку технического приема. Если художник рисует воробья в тысячный раз, то его гун-фу выше, чем у того, кто сделал сто изображений.
— Ох уж эти ваши китайские штучки.
— С чем пожаловали?
— Услышал про вашу потерю. Примите мои искренние соболезнования. Но жизнь не заканчивается с потерей близких. К тому же, их у вас много. И за всех вы в ответе.
— Мы в ответе за тех, кого приручили.
— Мудро. Рад, что осознаете. Поэтому возвращайтесь к жизни, мой друг. Она на месте не стоит. Впрочем, ваше отсутствие в столице пока на пользу.
— Это почему?
— Английский резидент очень интересовался дальнейшей судьбой ваших ракет. И вашими планами, в том числе. Не буду томить, мы провели контригру и скормили им свою легенду. Она всех устроила.
— Какую же?
— Ваш новопреставленный Иван Иванович там самый главный герой. Мы выставили дело так, что вы не имеете никакого отношения к созданию ракет и взрывчатки. Тайный гений из Прекрасной Франции работал на вас, будучи почти силой заперт на болотах. Правда, теперь его нет.
— Весьма цинично получается. Не находите ли?
— Увы, жизнь сама расставляет так фигуры, что иной раз не воспользоваться просто преступно. Я, когда узнал про смерть дорогого француза, сильно удивился такому удачному повороту для дела. Но что поделать, раз обстоятельства сложились самым выгодным образом?
Я сделал десяток глубоких вдохов. Такие рассуждения ранят чувства, но Гурский же обо мне заботится. Действительно, с Механика не спросишь. А у меня еще Алена, Химик с семейством и все прочие. И куча планов.
— Так что ж, легенда хороша? — решил я не лезть в бутылку.
— Прекрасно все устроилось, — обрадовался Дмитрий Семенович, — смотрите сами. Вы, получаетесь только заводчиком всего дела. Все секреты знал единственно Пуадебар. Он и унес их с собой в могилу. Возможно, не поверят и будут искать его записи, но тут уж ваша помощь нужна. Распространите слухи, что все сгорело вместе с бумагами и образцами. Вы это умеете замечательно.
— Ничего не осталось. Каприз французского гения, бездарно пропавший в руках варваров.
— В самую точку, Андрей Георгиевич. Именно так всех и устроило.
— Тогда пусть так и остается. Давайте закусим, а то неуютно как-то, — предложил я, — только сейчас Игната позову, носом натыкаю.
Игнат с ухмылкой подпер плечом дверной косяк.
— Что же ты, голубчик? Проскочил мимо тебя господин Гурский, обыграл старого казака? — нахмурился я.
— И то верно. Обыграл. Я, как его увидел, понял, точно к Вашему Сиятельству по секретной надобности. И пусть, думаю, идет. Только помощников мы попридержали. Пока связанные в сенях полежат. Не ушиблись, Дмитрий Семенович? Вы когда в окно лезли, сапожком скользнули по стене, да руку ушибли. Я уж вам чурбан под ножку подпихнул тайком, чтоб сподручней было.
— Экх, — крякнул Гурский, — уел, братец. Как есть, уел. Так это, значит, ты мне пособил? А я уж думал своих наградить за догадливость. Старею, мда.
— Развяжи ребят, Игнат. Да покормите. И водки выдайте по две чарки, — подмигнул я казаку, — не ругайте своих, Дмитрий Семенович. Без хорошего наблюдения долго здесь не продержишься. То шайка воровская за сокровищами лезет, то крестьяне любопытные, то недоросли безусые ищут ход подземный в Америку. А то на днях души продавать пришли, недорого просили, пуд золота да бочку водки.
— Не скучаете.
— Какое там.
— А я вот взял смелость, да зазвал к вам наших инженеров, Засядко с Шильдером. Развеетесь, на охоту сходите.
— Благодарю. Приму с великим обожанием.
— А теперь еще один вопрос, — Гурский проверил за дверью, — Николай Павлович интересуется ходом экспедиции за тем самым мечом-кладенцом или что там может быть, который ты обещал найти.
— Я помню все свои обещания, — ответил я после раздумья, — и непременно устрою поиск, как только буду иметь должные сведения. А пока только сказки, поверять которые нет смысла.
Я не забыл свою цель. Агентура направлена, но все результаты достойны лишь этнографических изысканий. Сказки, легенды, тосты. В данном случае, здравицы. Никакой конкретики, никаких зацепок. Древлеправославные многозначительно хмыкают, одни отсылают на Алтай, другие на Белое море, третьи — на Кавказ. А там, мол, откроется, коли достоин. Даже думаю съездить и туда и сюда. В порядке путешествий и развлечений. Может, в самом деле на месте видней.
