в чтение. Фантазия в его голове смешалась с реальностью. Он читал и раздумывал о том, что стряслось с этим человеком, какие тяжелые испытания прошёл он и какую эпоху застал. Впервые Визмор погрузился не в суть предмета, а в суть своего собственного воображения. Строки дневника оживали в его голове и вскоре он очутился в палате старой больницы.
Взгляд упал на испещрённые порезами руки. Ногти обгрызены, кожа сухая и потрескавшаяся. Тело лежит на койке, его прикрывает белая простынь. В палате больше никого нет. В голове копошатся навязчивые мысли. Их настолько много, что Визмор едва может ужиться внутри. Он и сам с трудом мог поразмыслить там, где иные мысли сковывают его безмерным шквалом. Со временем, прислушавшись к шёпоту мыслей, он понимает, что находится в теле женщины. Женщины, уставшей от борьбы.
Вдруг она достаёт из-под матраса дневник и садится в угол комнаты. В маленькой дыре, где известь потрескалась и осыпалась, она достаёт карандаш и начинает записывать:
«Эти демоны, эти губители… уничтожили наш последний шанс. Несколько лет назад пришла большая чума. Один учёный, живущий в моём городке, смог изобрести лекарство. Он даже опробовал его на нескольких моих знакомых, они действительно выздоровели! Это спасение! Это возможность спасти миллионы, оно должно было всех нас спасти! Но люди… Глупым людям кто-то внушил… Я не могу поверить, что они сами решились на такое. Они собрались и обезглавили бедного учёного. Бедного! Бедного учёного! Все ампулы, которые он разослал по направлению к городам, были уничтожены! Их признали семенем дьявола! Ошибкой прогресса! Быть может, эти нелюди и рады уничтожить миллионы, а другие и верят их речам!
Я пишу это, ища понимания!.. Все вокруг меня обезумели! Целые сёла и города вымерли! Остались нетронутыми дома и постройки, но люди… Целые кучи людей сожгли. Несогласных с тем, что лекарство уничтожили, поселили либо в отдельные лагеря с больными, либо в больницы! Я не знаю, что делать! Это они, дьяволопоклонники, внушили всем вокруг, что так и надо. Чума пройдёт сама, нужно только посидеть, потерпеть! Но люди гибнут!..»
Женщина сидит на корточках и трясётся от холода, держа в руках дневник. В её мыслях всплывают ужасные картины смертей родственников, соседей, друзей. Кого-то из них забрала чума, кого-то убили люди, жаждущие избавиться от лекарства.
Она продолжает писать:
«Мой сынок… Мой бедный сынок. Что с ним сейчас? Он остался совсем один в чумном городе. Господи! За что это бедному ребёнку?!»
Из обложки дневника женщина достаёт чёрно-белую фотографию мальчика лет восьми. Она мычит от боли, и переломанным указательным пальцем проводит по лицу мальчика. С её глаз бегут слёзы.
За дверью её палаты дребезжит связка ключей. Она быстро убирает фотографию обратно в обложку и засовывает дневник в дыру.
— Пора на терапию, дорогая Лидия. Сегодня у нас шоковая терапия. Для особенно буйных. — сказал санитар, зайдя внутрь комнаты.
— Отстань, мразь! Есть в тебе хоть что-то человеческое?! — завопила женщина.
— А в тебе есть?! Ты оправдываешь средство, которое уничтожит человеческий род! Мы все должны оставаться верными Богу, принимать его дары и наказания! И ты примешь!
Лидию повели в отдельную комнату. Визмору оставалось лишь наблюдать и чувствовать ту боль, через которую проходит женщина. Её били током до тех пор, пока она не сошла с ума и не признала свои ошибки.
Визмор очнулся от сна. В его руках всё ещё лежит дневник, а в сознании витает фотография мальчика.
«Как велики порой ужасы, что совершает толпа… Как редко этой стихией управляют нужные люди. Эта фотография… В этом мальчике что-то есть. Что с ним стало?»
От мыслей этих у Визмора разболелась голова.
— Верно, Гектор. — сказал он. — Чувствую я, что скоро пробьёт роковой час.
Визмор присел напротив черепа и начал гладить лысую голову.
— Скоро и я стану тобой. Кто обо мне позаботится на последнем пути? Я надеюсь, найдутся неравнодушные. Ну а ты, Гектор, станешь золой, как и вся эта хижина. Все эти фолианты, настои, травы — всё достанется природе, канет в лету. О нас останутся лишь обрывки воспоминаний. И увидит их лишь тот, кто способен на безрассудный риск.
Но голову Визмора снова заняла фотография мальчика. Его мысли рисовали возможную жизнь, догадки о судьбе этого человека. Он достал со своей полки настой и отлил немного в чашку. Как следует размешав его с лесными грибами, он выпил его и закрыл глаза.
Мысли его, проводные пути в иную реальность, помогли сознанию Визмора отправиться в странное место. Позднее средневековье. Вокруг — пустующий город. Кое-где на улицах разбросана еда и утварь, одежда. Бродит дохлая псина, отхаркиваясь кровью. В городе стоит трупный запах. Возле красных луж на улицах витают стайки мух. Окна и двери домов заколочены досками. На стене висит листовка: «Осторожно, чума! Не выходите из дома и ни в коем случае не общайтесь с людьми! Никакого лекарства не существует, не пытайтесь его искать!
Визмор прочёл надпись и вдруг понял, что находится в теле маленького мальчика. Мысли старика потеснили мысли, доносившиеся из неокрепшего разума: «Где моя мама? Почему никого нет?».
Внимание мальчика привлекла высокая церковь. Это здание выделялось среди остальных. Было в нём нечто притягательное, нечто, что наделяло обычный камень, из которого построена церковь, магической силой.
Он прошёл внутрь через большие ворота. Перед собой мальчик увидел роскошный зал, где на каждой стене изображены лики святых. Среди зала стоят лавки для прихожан, а напротив них — статуя Бога. На лавке справа он увидел единственного живого в этом месте — священника в чёрной рясе. Лицо его направлено на статую, взгляд печален и скорбен.
Мальчик проходит через центр зала и садится рядом со священником.
Он спрашивает:
— Дяденька, а кто вы такой? Где все люди? Где моя мама?
Священник, не отводя взгляда со статуи, спокойно произносит:
— Я священник, дитя. Людей здесь давно уже нет. Иногда мне кажется, что они сами себя сгубили… — он сделал паузу, раздумывая, а затем спросил сам себя: — Зачем? Возможно, была чья-то выгода. Возможно, так было нужно.
Священник повернулся к мальчику. Ребёнок испугался его лица. На этом исхудалом, обвисшем лице тут и там зияли язвы. Было видно, что человек, возможно, умирает, а возможно, уже и мёртв изнутри.
— А куда же отправились люди, дядя священник? И где всё-таки моя мама?
— Люди просто растворились. Они пеплом отправились на небеса. Вера их не спасла, хотя я знал много искренне верующих. Я и сам был верен до конца… Но теперь, когда хворь одолела
