Думал, что привыкну к новым (то есть, старым) реалиям быстрее, что пребывание в больнице меня закалило, но все равно иной раз просыпаюсь от шагов в коридоре, от громких голосов за тонкой стенкой. И в общую душевую хожу с осторожностью, стараясь не вступать туда, куда не надо. А ведь когда-то все было пофиг. И не боялся, что подхвачу какую-нибудь кожную болезнь, постояв на деревянной решетке, и не смущали меня «места общего пользования».
Но спустя какое-то время поймал себя на том, что я уже перестал бояться и деревянной решетки, и трогаю ручки дверей без внутреннего содрогания. Руки, разумеется, мыл, но уже без того фанатизма, как в первое время. Наверное, это тоже правильно, потому что здесь недолго и впасть в маразм, а куда годится участковый, который не просто брезгует, а демонстрирует свою брезгливость, находясь на вверенной территории? У нас, простите, народ до сих пор в бараках живет, где сортир во дворе.
Да, еще я опять принялся пользоваться автоматами с газированной водой, не задумываясь — достаточно ли хорошо вымыт «многоразовый» стеклянный стакан? Зато газировка с сиропом оказалась очень вкусной. А еще — лимонад «Буратино» образца семьдесят шестого года гораздо вкуснее, нежели любая фанта или пепси из будущего, а уж квас из бочек двадцать первого века — это не квас, а пародия, если сравнивать с семидесятыми.
Но все-таки, к тому, что когда-то принималось как должное (да тот же стакан в автомате), пришлось привыкать.
Пытаюсь отыскать что-то полезное в своем проживании в общежитии, вспоминаю статьи из моей реальности, в которых пишут о том, что благодаря советскому коммунальному быту люди были и добрее, и более открыты.
Ну да, более открыты, и более, скажем так, подвержены коллективизму, менее индивидуалистичны.
Ну да, чем хорошо общежитие, так это тем, что в случае чего, можно одолжить у соседей что-то такое, чего не хватает в твоем хозяйстве. Хоть фотоаппарат, а хоть и штук пять картофелин, чтобы сварить нехитрый ужин. А при желании удастся сообразить трапезу из ничего — тут занял сковородку, здесь пять картошин и луковицу, а там немного растительного масла. А пачка соли всегда стоит на кухне. Красота!
Недавно один из соседей купил себе телевизор, так у него в комнате теперь обитает половина общаги. Смотрят все подряд — от спортивных соревнований и до «Невесты с севера» и концерта Ирины Архиповой.
Но плохо, что если ты что-то у кого-то одалживаешь, так будь готов, что и тебе придется давать соседям какие-то свои вещи. Мы не студенты, штаны-рубашки или ботинки друг у дружки не берем, а вот мой утюг постоянно кочует из комнаты в комнату. И возвращают его порой в неприглядном состоянии, поэтому приходится очищать нагар с подошвы. Сделаешь замечание — таращат глаза и говорят: «Ну и чё? Гладить-то можно!». Проще плюнуть и самому почистить, чем что-то доказывать. Вон, Лешка Воронцов, что обитал в моем теле, парень хозяйственный — у него припасен кусочек «бархатной» наждачной бумаги, чтобы чистить подошву утюга от нагара.
А еще соседи передают мой утюг друг другу. Одолжишь, скажем, его Пашке, а у того уже Колька взял, передал Петьке. Ищи-свищи свой же собственный утюг. А не дай, так станут потом гундеть — мол, Леха-жила, не хочет делиться. Помнится, как-то раз, отчаявшись отыскать свое же имущество, я просто купил новый, так в тот же вечер нашелся и старый. Зато теперь соседям одалживаю старый, а новый никому не даю. Зажал, скажем так!
А мне, как порядочному милиционеру, без утюга никак. Ведь не попрешься же на участок в мятых штанах и жеваной рубашке? Что люди скажут? Советский участковый должен служить примером для населения и образцом для подражания. Нет, у нас есть отдельные персонажи, которые и штаны не гладят, да и рубашку не меняют неделями. С ними постоянно борется и Злотин, а то и начальство повыше. Один такой деятель упорно носит фуражку без пружины, утверждая, что никаких уставов он не нарушил. Выглядит, конечно, такой головной убор, как уши у Чебурашки, деятелю уже и выговор объявили за нарушение формы одежды, а ему хоть кол на голове теши.
А мне просто не нравится ходить в мятой форме, вот и все. Вообще, мне и сама форма нравится. Подозреваю, что я и в армии-то согласился взять «Комсомольскую путевку», направляющую меня в Череповец, на службу в милицию, потому что нравилась форма. Наверное, предложили бы отправляться в пограничное училище, то согласился бы. Но не предлагали, хотя я и спрашивал, типа — разнарядки на нашу заставу не было. А вот на сверхсрочную предлагали, оставаться не захотел. Наверное, втайне мечтал об офицерских погонах, и о брюках с кантом. И, обязательно, идеально отутюженных.
Тоже, кстати, пришлось восстанавливать навыки глажки и отпаривания, потому что в двадцать первом веке промышленность выпускает такие брюки, которые держат стрелку сами по себе, без прикладывания усилий.
Но есть своя прелесть в глажке. Пока шуршишь — можно поразмышлять, пофилософствовать.
Итак, Виталий Шматинин, которого я в той, первой жизни, не смог отправить на нары за убийство Коркиной, и не предотвратил тем самым убийство беременной женщины, нынче полным ходом движется к осуждению. Флаг ему в руки.
Только не нужно сейчас вспоминать модное выражение в мое время и говорить — дескать, у полковника милиции имелся «незавершенный гештальт». У психологов незакрытый гештальт — это нечто незавершенное, не доведенное до логического окончания, типа — не познакомился, не сходил, не исполнил. А вот когда понимаешь, что на твоей совести висят сразу две смерти, не до мудреных выражений.
И не нужно мне никаких лавровых венков за раскрытое преступление, пакет с лаврушкой я сам в магазине куплю, стоит копейки. Если начну с ума сходить — венок сделаю, украшу им свою шевелюру.
Но Валентину Гусеву, отмазавшему меня от выговора, огромное спасибо. Служебную проверку Гусев провел так, как положено: объяснение с меня взял, выписки о проведении мной проверок Шматинина и Коркиной присовокупил, в собственноручной справке расписал о факте убийства одного поднадзорника другим, а в заключении написал, что «Участковый инспектор младший лейтенант милиции Воронцов Алексей Николаевич, за проявленную халатность и безответственность к исполнению служебных обязанностей заслуживает строгого наказания, однако, учитывая его незначительный стаж в должности участкового, ограничиться общественным порицанием».
Общественное порицание мне уже вынес Златин на оперативке. Дескать — нужно больше времени уделять поднадзорному элементу, относиться к порученному делу с душой, а не формально, для отписки. И что участковый инспектор обязан заниматься воспитательной работой, потому что она и является профилактикой преступлений и правонарушений. Мол, если бы молодой участковый оказал благотворное влияние на старую рецидивистку, убедил бы ее встать на путь исправления, то она не превратила бы свой домишко в притон для подозрительного элемента, и осталась бы жива. Плохо работает младший лейтенант, плохо.
Классно Николай Васильевич сказал. Любой из нас подписался бы под каждым его словом. Будь это партийное собрание — мы бы еще и поаплодировали.
Но с другой стороны, не сможет участковый инспектор стоять надзирателем над своими поднадзорными, чтобы они не совершали правонарушений. Зато (это уже реплика из зала), если сразу два поднадзорника долой, то Воронцову работы станет меньше.
Но, опять-таки, если что-то где-то убыло, значит, что-то где-то прибыло. И если эти поднадзорники слились (одну зарезали, второй в тюрьме), так другие прибавятся. А уж работы для участкового меньше не будет.
Мы, можно сказать, свою работу и на дом берем. А не берем, так она нас сама отыскивает. Вчера пришлось урезонивать парней с четвертого этажа. Ладно, приняли на грудь по сто пятьдесят (сколько раз, правда, не уточнялось), так они еще и принялись распевать частушки.
Тоже, в общем-то, ничего крамольного — на здоровье развивайте свои легкие, тренируйте голос, если вы не мешаете спать соседям.
