офицеров.
Ну да, резонно, я их поил-кормил, на мне и развлекательная программа. Вот только познания об этой игре у меня исключительно из старого советского фильма «Гори, гори, моя звезда» с Олегом Табаковым в главной роли.
Приступ здравомыслия охватывает меня на секунду, но уже поздно, начну отказываться – сочтут трусом.
- Хорошо, господа, - обречённо говорю я.
По опущенному взгляду Скоробута понимаю: подменить все патроны на холостые у него при всём желании не получится. Значит, игра будет всерьёз.
Охотники опрокидывают ещё по стопочке, я отрицательно мотаю головой.
Само собой, здание офицерского собрания для «Кукушки» не годится, идём на край города, где есть подходящий амбар.
Холодный воздух по дороге выветривает из меня остатки хмеля. Вержбицкий даже не прячет злорадную усмешку. Сдаётся мне, недруг намерен сполна использовать выпавший ему шанс. Жаль, «кукушка» по правилам не может обороняться…
В амбаре как положено темно так, что не видно не зги. Повязок на глаза надевать не нужно.
Всего игроков пятеро: четверо «охотников» с полным барабаном патронов в револьвере и я.
Меня ставят в центре амбара, охотники разбредаются по углам.
Ощущение дурацкое, я готов провалиться со стыда под землю.
- Кукушка? – первым не выдерживает Вержбицкий.
- Ку-ку! – говорю я и бросаюсь на под.
Над головой гремят выстрелы.
- Ку-ку!
Бах! Бах! Ба-бах! – кто-то дважды спускает крючок.
- Ку-ку! – перекат, а темноте налетаю на что-то острое, спину пронзает боль.
Бах! Бах! Фьють! С грохотом обрывается и падает невидимая полка.
Сколько осталось у игроков патронов? А хрен знает… Некогда было считать.
Из последних сил лавирую, пытаясь предугадать, куда ударит пуля. Кощу себя последними словами за дурость. Лучше б карты в дурака поиграли…
Ох ты ж, блин! Меня-таки слегка задело: пуля по касательной прошла у правого бедра. Вроде ничего серьёзного, царапина… но она напомнила, что в любой момент прилетит и другая пуля.
- Господа, я всё!
- Я тоже отстрелялся!
- Пуст…
Трое игроков отчитались, опустошив барабан. Вержбицкий, гад, молчит.
- Ку-ку!
Всем телом с напрягом жду пули, а её всё нет и нет.
Бросаюсь в противоположную сторону.
- Ку-ку!
Тихо.
- Ку-ку, штабс-капитан, твою мать!
Бах!
До меня доносится грязное ругательство Вержбицкого.
- Последний патрон…
Утираю рукавом пот. Не думаю, что игра длилась долго, но каждая секунда стоила мне уйму потраченных нервов.
Двери амбара растворяются, впуская патруль.
- Что здесь происходит?! – недовольно рявкает старший.
- Небольшое развлечение, - улыбается Вержбицкий.
- Ничего себе развлечение. Из-за вас по тревоге роту подняли. Думали – японцы прорвались! – злится офицер из патруля.
Конфликт утихомиривает вовремя появившийся Маннергейм. Погоны подполковника оказывают магическое действие на патрульных. Они козыряют и уходят.
Маннергейм восхищённо протягивает мне руку.
- Вы показали себя храбрецом, ротмистр. Надеюсь, вы помните, что обещали взять меня в ближайший рейд?
С удовольствием откликаюсь на его рукопожатие.
- С огромным удовольствием, господин подполковник. Надеюсь, и вы мне поспособствуете…
- Это чем же? – удивляется он.
- Хотя бы поможете продвинуть мои рапорты. Хочется, чтобы они легли на стол кому надо, а не сразу попадали в корзину.
- Употреблю все свои связи. Но на многое не рассчитывайте, Николай Михалыч. Наша военная машина тяжела и неповоротлива и очень не любит всё новое. Впрочем, так везде.
Эту ночь я провожу в апартаментах певички. Её и в самом деле зовут Верой.
Утром она продолжает нежиться в постели, а мне уже пора возвращаться в расположение взвода.
Лукашины, Кузьма и Будённый ждут меня на улице.
После ночных игрищ, особенно тех, что в амбаре, я чувствую себя слегка не в себе, голова раскалывается, тело болит, но стоит оказаться в седле, и я забываю обо всём.
Кузьма посматривает на меня с ухмылкой, он лучше всех осведомлён о моих вчерашних подвигах.
Внезапно будущий маршал ровняет своего коня с моим.
- Вашбродь, разрешите обратиться?
- Обращайся, - любезно разрешаю я.
- Мне тут родственнички рассказали про вашу придумку… - сбивчиво излагает он.
- Какую?
- Про тачанки. – С утра кончики его усов задорно топорщатся вверх.
- Ну и?
- Здорово придумали, вашбродь. Вот бы в каждой роте на усиление по такой… Это ж мы как здорово бы япошке хвост прищемили! – восторгается он.
Не могу сдержать улыбки. Совсем ещё молодой, сколько ему – чуть только за двадцать перевалило, а уже начинает мыслить стратегическими масштабами. Растёт, полководец.
Глава 25
Лошадь, животное пугливое. Громких выстрелов боится. А уж пулемётных очередей…
Значит что? Надо приучать.
Драгунская лошадь, как и другая войсковая коняшка, к стрельбе приучена, осталось только доводить наших четвероногих скакунов до привычки к пулемётной пальбе. Вот этим и занимается Будённый, быстро ставший неформальным лидером нашей мобильной пулемётной команды. У Семёна не только усы оказались выдающимися, но и какое-то звериное чутье на коней и умение с ними договариваться.
Первым делом интересуюсь у Лукашиных, не демон ли какой их сродственник? (Хотя я и видел своим новым зрением что демонической магии в Будённом, в отличии от Скоробута или Бубнова, да и тех же Лукашиных, нет.)
Братья переглядываются, пожимают плечами.
- Не должон, мы бы о том слыхали от родни.
А не подкатить ли с тем же вопросом к самому Будённому? Тот как раз тренирует лошадиные упряжки на привычку к пулемётной пальбе.
Жалдырин палит из пулемёта холостыми, А Семён держит лошадей за узду, оглаживает им морды, да шепчет что-то в уши. А может, и не шепчет, а дует. За пулемётным стрёкотом не разобрать.
С моим появлением тренировка прерывается. Жалдырин доливает в ствол прохладную волу для охлаждения «максимки», набивает новые ленты холостыми патронами, Буденный скармливает лошадкам яблоки и морковку. На мой вопрос молодой казак улыбается, чешет затылок.
- Вашбродь, доподлинно не знаю, но дед рассказывал, что был цыган в нашем роду.
- Как так? Ты ж казак.
Из рассказа Семёна выходит, что лет сто назад в окрестностях их хутора Козюрин прикочевал цыганский табор. И была в том таборе цыганка-красавица Луминица. Никто лучше неё не мог с конями управляться, то ли слово знала воробьиное заветное, то ли дар имела. Самого горячего необъезженного жеребца могла успокоить и заставить под седлом ходить. Родилась бы парнем – великий конокрад бы у цыган
