Впервые нахмурившаяся Верония отошла от крутящихся вокруг Гелинии девушек к «заднему» выходу, обращенному в сторону моря, и позвала:
— Карпос! Карпос! — Досадно передернув плечами, подняла руку, чтобы снять с дверного проема защитную пелену, которая кроме всего прочего глушила звуки, но та вдруг лопнула сама и следом в комнату влетела взлохмаченная злая Грация.
Верония удивленно, не веря собственным глазам, застыла, а Рус проорал:
— Вали её, Грация! Эта — самая опасная! — И Верховная жрица Эледриаса буднично, будто это было давно привычным делом, тяжелым деревянным набалдашником посоха треснула свою коллегу по голове. Защита пропустила намоленный предмет, напитанный Словами Бога, сущность которого когда-то была частью Лоос. Ударить пришлось еще дважды, прежде чем бесчувственное тело повалилось на пол. И все это время изумленная Верония не пыталась уклониться или защититься каким-нибудь иным способом.
Остальным девушкам повезло меньше. Грация пробивала посохом защиту, а Гелиния их резала. Умело резала, со знанием дела, как скотину: ударом в грудь, как колют борка или вскрывая горло, как барана. Ее, кочевницу, в детстве этому обучали. Андрей в Золотом доспехе только стоял и смотрел, опираясь на лишний в данный момент меч, на любимую Утреннюю росу, замаранную в крови бакалавра-Текущего Карпоса.
Потом Руса общими усилиями пытались снять с алтаря. Ничего не выходило: тело будто приросло. И вдруг пасынок Френома запел. В устах эльфов эти древние слова звенели, а в человеческом исполнении звучали низким, невозможным для горла басом. Вскоре вязь рун, выбитая по периметру куба, потеряла Силу и камень превратился в обычный кусок гранита. Следом пропала и остальная Сила Лоос, до этого момента ощущавшаяся как густой плотный кисель. Верония, единственная живая жрица, простонала, но сознание к ней не вернулось. Крепко ей досталось.
Когда Грация смело бежала по дому, в помещении, смежном с центральным алтарным залом, ей встретился человек средних лет, одетый по месхитинской моде. Он сидел в раскладном кресле и наслаждался дорогим месхитинским вином. Их взгляды встретились. Узнавание произошло одновременно:
— Ты?!
— Ты?!
Карпос узнал в ней рабыню Марка, а Грация — одного из партнеров хозяина, с которым однажды вынуждена была переспать. Девушка бросилась на него с посохом наперевес, а он ответил ей структурой, которая бессильно стекла с защиты. Тогда Карпос, уклонившись от деревяшки, на один удар сердца погрузился в транс и в следующий момент с его руки сорвалось миниатюрное снежное облако, легко опустошившее амулет «универсальной защиты». Грация еще не поняла что случилось и не принялась составлять защитную структуру, коих знала три разных варианта, как бакалавр-Текущий раскрыл ладонь, с которой слетела быстро развернувшаяся сеть, пришпилившая девушку к ближайшей деревянной переборке. Посох со стуком упал на пол, а попытки погрузиться в транс ни к чему не приводили. Грация оказалась надежно связанной.
Карпос брезгливо поднялся с кресла, подошел к девушке и, взявшись за её челюсть, повернул лицо, заставив Грацию смотреть на себя. Сеть, сотканная из водяных жгутов, слушалась своего создателя: в одном месте слабела, в другом держала еще крепче, позволяя вертеть головой пленницы.
— Что скажешь, тварь неблагодарная? Навела дружка и думаешь, что тебе все сошло с рук?
Глаза Грации горели огнем:
— Я проклинаю тебя… — имя насильника вылетело из её головы.
— А я тебя не убью. — Ухмыльнулся Карпос. Из его памяти имя рабыни, которая способствовала воровству его кровных гект, не стерлось. — Но ты пожалеешь, Грация, что останешься жить… где деньги?! — прошипел он и волокна, держащие ноги, впились в голени, давя на костяшки твердостью, достойной железа.
Девушка плюнула в мучителя:
— Ты — дурак! Ты разве не понял с кем связался?!
— С воришками, утащившими в том числе и мое богатство! — Говоря эту тираду, разгневанный, красный как рак Карпос, утирал лицо и еще сильнее, чуть ли не до хруста сдавливал ноги девушки.
Она не выдержала:
— А-а-а!!! — закричала в голос. — Те-бя у-бьет жад-ность! А-а-а!.. Больно!..
И словно услышав мольбу девушки, в комнату ворвался рыцарь в Золотом доспехе. Схватка получилась короткой. Маг, пусть даже и Высокий бакалавр, не смог справиться с воином-магом уровня Высокого мастера, да еще и в Золотом доспехе.
Рус прочитал память Веронии. Она оказалась человеком, а не аватаром, как предполагал вначале. Глубоко задумавшись, не поднимая взора, хмуро заговорил.
— Плохо. Гнатика унесли «тропой» на тот материк. Карпос, так звали бакалавра-Текущего, с помощью лоосок научился уничтожать «универсальную защиту». — Умолчал о прямом влиянии богини. — Сила Гидроса подошла идеально. Подробности потом. Талантливым ученым был, ему бы наукой всерьез заняться.
Рус поднял голову и оглядел друзей, собравшихся в алтарном зале — самом большом помещении центрального здания заброшенного рыбацкого поселка. Теперь, единственного здания.
— Значит, я иду за сыном. Один. На большее мы Силу не наберем. И то, мне придется выйти на палубе «Руса», моего корабля в центре Океана, а дальше надеяться на помощь экипажа, на их Силу.
Никто ему не возразил, даже Гелиния.
Хранящим необходимо было отдохнуть хотя бы сутки, «почистить», как это называлось на их сленге, каналы. Много Силы прошло через них для создания одной-единственной структуры. «Яма», «стрелы» добавили Гелинии дополнительные проблемы, но по сравнению с тем объемом, который необходимо будет пропустить для отправки Руса в центр Океана, это была песчинка в пустыне. Правда, по сообщению капитана «Руса Четвертого», а он судил по старым картам, все же не половина, а две трети расстояния между континентами, ближе к имперским берегам. Но кто ныне верит досумрачной картографии? Купцы много раз ошибались.
Вся верхушка команды спасения, за исключением Отига и Портурия, отбывших в Кальварион для изготовления Русу нового амулета (ушли вместе с подмастерьями кальварионского ордена Освобождающих и прибудут с помощью их Силы), расположилась на мягких шкурах в алтарном зале. Туши волков и тела жриц вынесли, от смрадных запахов избавила Грация — «лесная свежесть» была чуть ли ни первой структурой, бывшая когда-то каганским узором, которую она выучила. Стоял поздний вечер, всех клонило ко сну, но никто не решался уйти первым.
— А что делать с кораблями? — поинтересовался Максад вроде бы ни у кого, как бы размышляя вслух.
— С какими? — вяло переспросил Рус, не желая убирать голову Гелинии, уютно устроившейся на его плече. — Точно! Совсем забыл. — Он все-таки вынужден был отвлечься от охватившей его неги. Похищение сына и сегодняшнее дневное сражение сплотило супругов крепче, чем венчание в Храме. От холодка в отношениях не осталось следа.
— Это купеческие суда и команды на них обычные, просто… они слегка не в себе. Ничего не делать, через сутки отойдут и удивятся. Потом подскажете морякам, где они. — Рус встрепенулся. — Даже не слегка! Верония постаралась. Все желающие могут взойти на борт и убедиться. Всем, кто считает меня излишне кровожадным особо советую. Димигрид, Люболан — я о вас говорю. Не хмурьтесь, у вас это на лицах написано. Не знали вы лоосок! Она была бы опасна даже в «браслетах»! Это не моя личная месть. Мне она наоборот, в те времена, когда я был рабом ничего плохого не делала. Парни могут подтвердить. Так, Архип?
— Ага… — лениво отозвался месхитинец. — Она делала так, что ты шел на смерть радостно и добровольно, с именем Пресветлой на устах. Правильно Чик поступил. А чего это ты оправдываешься, друг? Там еще вторая змея спит, решай, что с ней делать. Лично я к ней подходить опасаюсь… — Саргил, торопимый внезапно очнувшимся Андреем, попросту не успел её зарезать. А рука бы не дрогнула. Потом, после боя, о ней слегка забыли и если бы не внимательный Максад, то очнулась бы жрица и… коронпор счел своим долгом усыпить женщину, до дальнейших распоряжений.
А Рус чувствовал себя погано, потому и искал оправдания. Ощутив живые эмоции незаурядной и, в целом, несчастной женщины с опутанными богиней мозгами, ему было очень тяжело её убивать. Вся вина её, по сути, заключалась лишь в том, что на посвящении, вопреки своим детским мечтаниям, по настоянию родителей она была вынуждена сказать «да». Впервые читая память лооски, Рус нехотя погружался все глубже и глубже: яркие переживания захватывали, манили. Прямое влияние Лоос угадывалось повсюду, паутина держала своих жертв мертвой хваткой, до самой смерти. Знал, что казнить жрицу надо, — липкая сеть проникла слишком глубоко, — и превозмог жалость, заставил себя. И сделал это лично, не перекладывая грязь на других:
«Лоос и за это ответит!», — пообещал он себе, когда воткнул Ромула, сверкнувшего грустным серым блеском — цветом Духа смерти, в сердце женщины.
