Гвидоном мне обещаны. Ну сам то посуди! Пусть взял я баскака на копьё… И каким дураком надобно быть, чтобы в те же места возвращаться. Ноги моей не то, что в степи, в Новосильском княжестве не было бы.
Берди внимательно выслушал меня, самую малость изменился в лице и, поглаживая рукой бороду, задумался, прикрыв глаза.
— Темник вез товар Могул-Буга. Очень дорогой товар. Понимаешь, урус. Очень!
— Понимаю. Коли так дело обстоит, как не крути, надобно татей найти. Любых….
— Нет, урус, надо татей найти и вернуть товар. Понимаешь, кто такой Могул-Буга?
— Улус-бек крымский.
— Нет, урус, вижу не понимаешь. Он не просто улус-бек, он родной брат любимой жены Узбека, Тайдуллы, а если сюда приедут её нукеры, то ты! Да-да, ты! За всё ответишь, потому как тати такого с темником не могли сотворить, а вот ты запросто.
— А следом и с тебя спросят, — я здорово блефовал, но, когда описывал женщину, похожую на Тайдуллу, не думал, что одно к одному выйдет. Узбек на самом деле щемил Джучидов со страшной силой, раздавая должности родственникам и родовой знати низкого происхождения. Интриги такие, что игра престолов нервно курит в сторонке. Прямо в точку попал, вона как хан в лице переменился.
— Ольгов не мой тюмен, урус. Не забывайся.
— А зачем ты в него полез?
— Не твоего ума дело, урус! — вскричал взбешенный Берди.
— Не моего, спору нет. Однако всё же полез. Может и по службе, не знаю я ваших порядков, а может и по корысти. Захотел товар сей себе присвоить.
— Не забывайся, урус! — Берди покраснел и опять схватился за саблю.
— Ай! Мне, хан, до того нет дела, лично я в чести твоей сомнений не имею. О другом речь веду. Ежели я задаю сей вопрос, значит и другие спросят. А не спросят, так подскажут. Разве нет у тебя врагов? Разве никто не хочет место твоё занять? Дело твоё благородное так могут повернуть, что бежать придётся, а то и хребет переломят. Потому и предлагаю тебе в третий раз. Жизнь за жизнь меняю. Тебе что надобно, чтобы на белом коне остаться и тюмен за собой удержать? Татей казнить, раз, — я начал загибать пальцы. — Товар вернуть, два. Подарки богатые отправить Могул-Буге и Тайдулле, три. Татей ты и сам найдёшь, — я усмехнулся самым краешком рта, — а с остальным подмогну. Что тама за товар был, сказывай?
Хан встал, отошел к краю комнаты и вернулся с листом пергамента, протянул мне.
Интересный документ, навроде розыскного листа. Писан на тюркском и кириллице. Я пробежал по списку товаров глазами и несколько раз хмыкнул. В листе пряностей было указано побольше, чем их было, и вернул свиток.
— Самое дорогое пряности и китайский чугун? Хорошо знаешь цены? Сколько урона в серебре, небось ужо считал?
— Две сотни на сорок тысяч данг, — угрюмо пробурчал хан в ответ.
— Ого! — я присвистнул. Учитывая, что вес данга Узбека в разных монетных дворах сильно колебался, а в среднем составлял одну целую четыре десятых грамма, выходит триста тридцать шесть кило серебра. На наши деньги, тысяча шестьсот рублей с хвостиком. Вот блин. Золотыми мне эти специи встанут.
— Пусть будет двести пятьдесят, — ответил я небрежно словно речь шла о мелочной покупке, и отправил в рот ещё один урюк. — Многие важные люди пострадали, надобно их порадовать.
Берди вскочив на ноги, вскрикнул:
— Урус, откуда у тебя такие деньги?!
— Разве я говорил, что отдам деньги? Прежде дай слово молвить, а после решай, согласишься али нет.
Берди кивнул, дав понять, что выслушает меня.
— Есм у меня товаров дивных великое множество, а в числе прочих, уклад и добрый чугун. Ладим мы из него ступицы, казаны и прочий товар,а выходит лучшк чем китайский. Разумею, сам можешь сие проверить. Твои нукеры чай не оставили в стороне мои повозки.
— Смотрел твою арбу, урус. Хорошо катит, много везёт. Не врёшь, — коротко прокомментировал Берди.
— Верно то, Прохор завсегда своё слово держит. Вижу зрел мой каталог?
— Каталог?
— Список сие, по-гречески.
— А-а-а. Интересный у тебя список, урус. Много чудных вещей увидел. Мой отец говорил мудрый слова. Брюхо можно насытить, любознательность — никогда.
— Твой отец так же мудр, как и ты. Одно скажу это, — я постучал по кожаной обложке каталога, — старые списки и половины в них нет, что ныне ладим. Льём котлы большие и малые, ладим лампы, что светят ярчке ста свечей и ладим великое множество доброго товара, что можно вдвое, а то и втрое дороже продать в Сарае. Отдам тебе его заместо серебра, а эмиры за то тебя отблагодарят. А чтобы ты крепко в тумене стоял… Тебе и нукерам дам брони добры и стрелы калёны.
— Видел твою доску, урус. Хороша. Из персидского уклада варена?
— Нет, хан, доску сию сами варим и оттого, она в цену велику. Однако дам десяток, а к ним в две тысячи стрел каленых.
— Десяток?! — лицо хана просветлело.
Берди не понаслышке знал цену доспехов и размер взятки его приятно удивил.
— Тебе же и Могул-Буге доски златом и серебром украшу, да так лепо, что у самого Узбек-хана таковых нет. Царевне же положу зеркала волшебные, лампы и дивные кувшины. Похожие, в книжице есм. Сканью зовутся, но сделаем куда краше. И коли на такое согласен, слушай и мой интерес. Траты на товар будут велики безмерно, оттого войду в крайность велику. Буду в долгах аки в шелках. Понимаешь ли сие?
— Ей, урус, за дурака не держи хана. Серебра не дам.
— Коли не поможешь, не выйдет у нас ничего. А злато-серебро мне без надобности, иной товар у попрошу.
— Чего же хочешь, урус?
— Власть.
— Власть? — не на шутку напрягся Берди.
— Надобен один ярлык золотой, да пять серебряных.
— Ах это, — хан повеселел. — Ярлык можно.
— Вот что выспросить хочу, тама, — махнул рукой на север, — где твои нукеры меня в полон взяли, чья земля?
— Степь велика, урус, — ответил нехотя Берди. — Новосильский коняз считает её своей, елецкий с ним спорит, а темник Батбояр, — он усмехнулся, — думал то его кочевья.
— Мне то всё одно, чья та
