угля. А графит — это не только стержни для карандашей. Например, графитовые тигли считаются одними из лучших. «Моему» железоделательному заводу они точно бы пригодились.
При литье в форму графит так же необходим. Структура изделия получается намного чётче, да и материал меньше липнет к заготовке. Придётся будущих соучредителей озаботить этой темой. И про нефть сказать. Уверен, что зажигалки и керосиновые лампы не останутся без покупателя, как и паяльные лампы, над созданием которой колдую последнее время. С пустыми руками к будущим партнёрам идти не стоит. Здесь привыкли верить не словам, а делу.
* * *
Воевода Боровского уезда, секунд-майор Николай Яковлевич Бахметьев, встретил гостей лёжа на лавке вниз животом. На спине же у него, в нижней её части, покрытой плотной льняной тканью, лежали два нагретых в печи кирпича.
— Никак поясницу застудили, ваше высокоблагородие? — поинтересовался Семён Алексеевич Челищев, когда слуга воеводы провёл его и Белкина в дом.
— Без чинов, Семён Алексеевич, без чинов, — прокряхтел Бахметьев, повернув голову в сторону гостей.
— Как будет угодно, Николай Яковлевич, — легко согласился прапорщик.
— Что, решили навестить больного старика?
— Да какой же вы старик?! — возмущённо начал Белкин. — Вам всего сорок три года. А как говорит господин учитель: «В тридцать лет люди только жить начинают».
— Ага, — хмыкнул воевода, — значит, я сейчас навроде младенца. А кирпичи на пояснице, чтобы из колыбели не смог убежать под тяжестью груза.
Белкин и Челищев сдержано посмеялись немудрённой шутке. Затем воевода велел им садиться на соседнюю лавку, заодно крикнул кухарке, чтобы накрывала на стол. Гостей разговорами не кормят. Пока кухарка хлопотала по поводу угощений, слуга воеводы, отставной солдат Ефим, снял у него со спины кирпичи, помог Николаю Яковлевичу подняться с лавки и облачиться в тёплую, домашнюю одежду.
— Ну, как, барин, получше? — Ефим выжидательно уставился на воеводу.
— Вроде, получше, — ответил Бахметьев, прислушиваясь к собственным ощущениям.
— Но вы всё равно, пока не наклоняйтесь и резких движений не делайте.
— Хорошо, Ефим, постараюсь, — благодушно кивнул воевода и сел за стол на хозяйское место.
Пока гости не отведали выставленного угощения, и не осушили по паре стаканов хлебного вина, серьёзных разговоров не велось. Темы в основном касались погоды и здоровья. И лишь когда хозяин дома заметил сытость в глазах гостей, он спросил о новостях. Новости Николаю Яковлевичу не понравились. Если в столице узнают, что на подведомственной ему территории произошёл бунт с нападением на иностранного подданного, к тому же французского дворянина, который имеет высокие связи при дворе… А тут ещё Челищев подлил масла в огонь — принялся защищать бунтовщиков. Мол, не со злого умысла, а по навету. Тем более мужики все в цехах состоят. Разбойников среди них нет, сплошь мастеровые да купцы. Если уж кто и виноват, так это отец Димитрий. Но его тоже трогать нежелательно, вдруг прихожане взбунтуются?
Воевода от этих слов растерялся. Мысленно он был на стороне француза. Тем более они вместе с Фишером затеяли совместное дело. Изделия, которые тот продемонстрировал, Бахметьеву очень понравились: дорожная плитка; цветная облицовочная плитка, отполированная до зеркального блеска; квадратные и прямоугольные каменные блоки, каменные вазы, фигурные балясины… Воевода показал эти изделия парочке купцов и те с удовольствием согласились брать их на продажу. Правда, это были только демонстрационные экземпляры. Чтобы наладить производство, сначала нужно вложиться. В принципе, воевода был не против, скорее наоборот. Попрут его с поста в отставку, чем тогда заниматься? Гонять в имении крестьян? Скучно. А тут интересное, прибыльное дело. Тем более у него трое детей, две дочери и сын. Дочерей надо обеспечить хорошим приданым. Сын сейчас учится в шляхетском кадетском корпусе. Он тоже нуждается в материальной поддержке…
— Нет, Семён Алексеевич, ты не прав, — стал возражать Белкин. — Если мужикам всё спустить с рук, в следующий раз они попрут на нас с тобой…
— Кто говорит, чтоб спустить? — перебил Челищев. — Наказать, конечно, надо. Но лишь так, для острастки. Вон в прошлый раз окрестные крестьяне из староверов стали бунтовать, так им всыпали розги, назначили штрафов по пятнадцать рублей и всё.
— Розги, пятнадцать рублей… — передразнил Белкин. — В прошлый раз они ни на кого не нападали. Просто выгнали попов, которые принуждали их ходить в церковь и всё. А сейчас! Избили палками дворянина, отобрали у него шапку и дорогое украшение, подаренное самим королём Франции! А наша государыня-матушка сейчас дружна с французским двором. Ты понимаешь, что может случиться, если Леонид Иванович нажалуется? Нас тут всех по головке не погладят. Да ещё комиссию для разбирательства могут прислать.
— Пусть присылают. Мне скрывать нечего. А вот народных возмущений я опасаюсь. Ты сам, Иван Данилович, слышал, что заявил твой учитель… Требует с каждого бунтовщика по одной тысяче рублей, чтобы компенсировали ему убытки.
— Он в своём праве, — возразил Белкин. — Ты поставь себя на его место… Представь, государыня-матушка наградила тебя орденом, а какие-то вахлаки отобрали награду…
— Всё равно, четырнадцать тысяч рублей — это слишком большая сумма.
Воевода тоже понимал, что сумма большая. Быстро её не соберёшь. И если у купцов ещё есть припрятанные деньги, то ремесленники похвастать богатствами не могли. Тут и цеховая принадлежность не поможет. Больше ста рублей на каждого — не наскребут. А если действительно, как говорит Челищев, народ возмутится? Но ведь и француз может пожаловаться. Тогда комиссия из столицы точно прибудет. И хоть воевода особых грешков за собой не числил, но совсем ангелом тоже не был. Тем более хватало недоброжелателей… И как тут быть?
— Эх, жаль, что Леонид Иванович сегодня не пришёл вместе с вами, — вздохнул Бахметьев. — Вроде он человек незлобивый, могли бы обсудить ситуацию к обоюдной выгоде…
— Он отправился к аптекарю за лечебной мазью, — подсказал Белкин. — Хромает сильно. Вот же напасть, хотел помочь больному ребёнку, в результате сам пострадал…
— Ох уж эти богомольцы! — покачал головой Николай Яковлевич на сентенцию Белкина. С церковниками Боровска отношения у него складывались не очень. Те постоянно устраивали конфликты со старообрядцами, а разбирать скандалы приходилось ему. Кроме этого служители церкви не гнушались переманивать к себе крепостных. Помещики же, да и сам Бахметьев, такому делу активно препятствовали.
Все были заинтересованы в большем количестве крепостных на своих землях. А то страшно было подумать, до чего доходила ситуация: дворяне, подобно простым мужикам, самолично вставали за плуг.
— Иван Данилович, вы уж поговорите с Леонидом Ивановичем, постарайтесь разъяснить ему обстоятельства… А завтра, если ему станет лучше, пусть приходит ко мне. Обсудим сложившуюся проблему.
— Хорошо, Николай Яковлевич, — кивнул Белкин.
После этих слов гости заспешили по
