Первое время им приходилось несладко, и они постоянно падали, вызывая дикий хохот своих мучителей, но потом Ник, идущий впереди вспомнил, как они на физ-ре ходили строем, начал потихоньку командовать «раз, два, левой» – и дело пошло. Теперь только спускаясь в овражки, которые то и дело попадались на пути, они могли не удержаться и, поминая всех безучастно глядящих на это Богов, падали на колени в ледяную жижу.
Никита с заплывшим глазом и разбитой губой отвернулся от разглядывавшего его бандита. Если бы он только смог развязать эту проклятую верёвку…
– Ну, и чево эт мы морду воротим? Обиделся… Сам виноват! За дело тебе Жила накостылял – неча без спросу от батьки бегать! – Морда улыбнулся, от чего его бородатое лицо стало похоже на лицо Деда Мороза в молодости.
– Ты, поди-кась, и от мамки тоже без спросу бегаешь? – Палёный подошёл и, зевая, прислушался к разговору. – А где мамка-то у тебя? Померла, что ль?
Никита упрямо молчал, но воспоминание о матери больно резануло. «Как они там одни…? Мама плачет каждый день… И никто ведь в жизни не догадается, что меня щас тащат к пиратам, чтобы продать в рабство… фигня полная…»
«Полная фигня» в виде худющего Палёного с неподвижной правой половиной лица, обезображенной грубыми рубцами, начала привязывать к их ногам жердь. Тван безучастно смотрел на эти приготовления – за всю дорогу он не произнес ни слова, и ему, казалось, было совершенно всё равно, что с ним будет дальше.
Дарт в первый день попробовал вырваться, но Жила пару раз ткнул мальчишке мечом пониже спины и прозрачно намекнул, что отрубит ему ногу, если тот ещё раз вздумает бунтовать. И если после этого друзья не смогут тащить его на себе, то он, Жила, с радостью бросит его тут, под кустиком, на пропитание местным хищникам. Кому именно, Жила не уточнил, но далёкий вой по ночам подтверждал, что таковые тут точно имеются.
Нагруженные мешками с едой и одеждой, пленники понуро стояли, ожидая команды Морды. Тот махнул рукой и зашагал по едва заметной тропинке, внимательно глядя перед собой и не выпуская из рук меч Твана. Разбойники разбойниками, но кто его знает, какие сюрпризы может подбросить Гиблый Лес.
Мирцея с опаской смотрела на маленькую коробочку, стоящую на изящном чайном столике. Галиган развалился в кресле, обитом голубым шёлком, и с любопытством поглядывал на свою любовницу. Женщина повернула к нему побледневшее лицо:
– Это действительно… может убить? Не понимаю, как это действует… я совершенно ничего не чувствую…
Галиган снисходительно улыбнулся и, поднявшись с кресла, обнял Мирцею сзади и провёл губами по тонкой шее. Она вздрогнула и попыталась отстраниться, но мужчина был настойчив. Он сжал руками её груди и, нащупав под платьем затвердевшие соски, начал их ласкать. Мирцея вырвалась, тяжело дыша, и гневно глянула в недовольное лицо Галигана:
– Да подожди ты! Боги Вечные и Истинные, Галиган, у тебя только одно на уме!
– А у тебя, как будто – другое, – буркнул любовник, усаживаясь обратно в кресло. – Я всё сделал, как ты просила. Могу я получить хоть какую-то благодарность?!
Поняв, что она несколько переборщила, и сейчас не время для ссор и размолвок, Мирцея сменила гнев на милость и, порхнув к креслу, уселась на колени любовника.
– Конечно, можешь, мой котик… Ещё как можешь… – её губы побежали по его уху, а язычок нырнул внутрь, вызвав у Галигана судорожный вздох. Её руки скользнули к нему под куртку и ухватили маленькие соски. Галиган тяжело задышал и полез руками к ней под юбку. Мирцея приподнялась и, распустив завязку на штанах любовника, выпустила на свободу его огромный член, сразу же ухватив его крепкими пальчиками.
Мужчина застонал, и Мирцея, задрав юбку, ловко уселась на этого конька. Сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, она начала подпрыгивать, выгибаясь всем телом и постанывая. Галиган помогал ей, рывками двигаясь на жалобно скрипящем кресле.
Бешеная скачка продолжалась минут пять, потом мужчина выгнулся и зарычал, вложив в последний удар всё накопившееся желание. Женщина ответила ему сладостным стоном, принимая в своё лоно его мужскую силу. Ещё минуту они тяжело дышали, обнявшись, потом Мирцея сползла с колен любовника и, вытерев стекающее семя нижней юбкой, рухнула в соседнее кресло.
– Я прощена? – Её довольный и усталый голос был всё ещё игрив и полон желания. – Или ты хочешь меня ещё раз наказать, гадкий самец?
Галиган повернул голову и посмотрел на любовницу.
– Я накажу тебя, грязная сучка… Попозже…
Мирцея хихикнула. Игра, которую они вели, нравилась им обоим. В постели они могли не притворяться высокопоставленными господами и с удовольствием крыли друг друга отборными ругательствами. И неистово предавались самым непристойным ласкам.
Спрятав опавшего героя в штаны, Галиган, завязывая пояс, привычно проворчал:
– И кто вас, гахарок, такому учит? Горячие, заразы, прям огонь! Ты скажи, я бабу свою туда поучиться отправлю…
Мирцея довольно засмеялась.
– Много ты гахарок знаешь! Горячие – да, но так, как я тебя умею любить, не каждая сможет… Одеста твоя, как корова стельная. Одни глаза чего стоят… Да и рожает вон, не переставая, где уж тут о наслаждении подумать… у-у-у, похотливый кот…
Зная, что Мирцея может часами развлекаться в постели, по многу раз заставляя его стонать от наслаждения, при этом и себе доставляя необыкновенное удовольствие, Галиган благоразумно решил перевести разговор в другое русло – сегодня он хотел приберечь силы ещё для одного свидания.
– Так ты не передумала? Дарить Сердце Моря?
Шутливое выражение мигом исчезло с лица, и Мирцея, глубоко вздохнув, решительно покачала головой.
– Нет, милый! А… ты уверен, что всё будет так, как нам нужно?
Галиган удивлённо поднял брови:
– Ты мне не веришь? Мирцея, ты удивляешь меня, дорогая! Думаю, сейчас не время разыгрывать друг перед другом комедии… Конечно, уверен!
Он встал и, меряя длинными ногами комнату, прошёлся несколько раз от двери до окна. Остановившись у столика, он наклонился и взял в руки тяжёлую коробочку. Мирцея охнула и громко запротестовала:
– Нет, нет! Не бери, оставь её! Я… боюсь…
Улыбнувшись, Галиган повертел коробочку в руках.
– Здесь оно безопасно. Свинец не пропускает сияние. Но если кулон вытащить, сияние будет проникать повсюду и через некоторое время начнёт делать свою убийственную работу. А если его повесить на шею и носить, не снимая, сияние начнет действовать очень быстро.
– Расскажи, как это будет, – Мирцея с ногами забралась в кресло и, обхватив плечи руками, уставилась на любовника тёмными горящими глазами.
– Сначала появится слабость. Первое время она едва заметна, но с каждым днём будет всё более ощутима. Потом придёт сонливость, беспричинное раздражение и злость. Утрами будет подступать тошнота и мучить рвота. Если камень не снять, то постепенно присоединится головная боль, начнут трястись руки и ноги – человека будет мотать из стороны в сторону, как тряпичную куклу.
Если и тогда сияние не остановить, несчастный облысеет и покроется коростой, он не сможет смотреть на белый свет. А за несколько дней до смерти начнётся лихорадка, с него пот польётся в три ручья. Только это будет кровавый пот…
– Кровавый? – Мирцея от удивления широко распахнула глаза.
– Да. Кровь будет сочиться ото всюду, даже через кожу, и несчастный умрёт в страшных мучениях.
Мирцея минуту помолчала, обдумывая сказанное, и поднявшись, решительно взяла коробочку из рук любовника.
– А мне… это сияние… не повредит?
– Ну, надеюсь, ты не собираешься сама носить Сердце Моря?
Прекрасный алмаз редчайшей бледно-розовой окраски, найденный пару лет назад в одной из шахт Триании, принадлежащей лично Галигану, назвали так за его необычную форму в виде сердца. Искусные огранщики превратили его в совершенство, а личный ювелир семьи Освелов вставил его в оправу из белого золота с множеством мелких бриллиантов.
Это великолепие заняло достойное место в сокровищнице наследника лангракса Триании, но теперь ему было суждено стать орудием их изощрённого плана. Оно должно было убить возомнившую о себе невесть что заморскую девку, почти в открытую путавшуюся с посольским сынком. Мирцея заскрежетала зубами – эта дрянь получит свой трон. Она всё получит, стерва.
Конечно, прекрасный бриллиант сам по себе убийцей стать не мог. Он скрывал в своей оправе, за изящной решёткой задней стенки кулона, страшное вещество, которое было совершенно случайно найдено в одном из ходов самой дальней алмазной шахты Галигана Освела, и которое, заметив, что оно излучат едва видимый свет, так и назвали – сияние.
Нашедший его копатель Шкура, убийца, отбывавший свой срок в этой шахте, не обратил на него никакого внимания, лишь сказав между прочим приятелю, что ему попалась какая-то странная светящаяся порода. Через пару дней Шкура внезапно ослабел, его начала терзать рвота, но он продолжал спускаться в лаз, боясь получить за притворство новое наказание.
