искреннее.
— Нет, нет! Не подумайте, что я, говоря о недочётах, имею в виду именно вас. Мне прекрасно известно, насколько самоотверженно вы трудились на благо Рейха. Я говорю об Абвере в целом. Имея широчайшую разведывательную сеть в России, ваши бывшие коллеги умудрились упустить из виду массу русских новинок, ставших для нас очень неприятными сюрпризами. Начиная с танков Т-34, о выпуске которых в Сталинграде стало известно именно из ваших докладов, и кончая загадочными «сталинскими орга́нами», едва не сорвавшими нам первый удар в ночь на 22 июня.
— Простите, оберштурмбаннфюрер, но я ничего об этом не слышал.
— Ну, да. Ну, да. И не могли слышать, поскольку эта информация была засекречена. Видите ли, Шлоссер, буквально в первые минуты артобстрела нами советской территории русские нанесли по позициям нашей артиллерии и войскам, изготовившимся к атаке, массированные удары каким-то неизвестным оружием, издающим пронзительный вой и скрежет. Удары оказались настолько мощными и концентрированными, что мы буквально в первые минуты войны потеряли несколько десятков артиллерийских батарей и почти сотню танков. А несколько десятков тысяч солдат Рейха оказались в могилах, госпиталях и, представьте себе, в психиатрических лечебницах: настолько подействовало на их психику это оружие. Вот за этот вой его и прозвали «сталинскими орга́нами». Что именно это было, мы не знаем, несмотря на то, что объявили о наградах, включая крупные денежные премии, за захват данного оружия.
— Но ведь должны оставаться осколки снарядов, неразорвавшиеся снаряды, наконец…
— Действительно. Имеются и осколки, и неразорвавшиеся снаряды. И германские инженеры установили, что это — ничто иное, как хорошо нам известные русские реактивные снаряды, применяемые ими ещё с 38 года в авиации. Может быть, слегка доработанные. Но что представляют собой установки, при помощи которых они добиваются столь массированного огня, нам до сих пор неизвестно. И вообще Россия — вне всякого сомнения, дикая и отсталая страна — сумела удивить германских воинов и инженеров совершенно неожиданными техническими решениями. Вы слышали когда-нибудь о русском танке «Клим Ворошилов»?
— К сожалению, нет.
— Так вот, этот танк, как показали пленные, выпускаемый и в Ленинграде, и в Челябинске, можно подбить только 8,8 см зенитными пушками или дивизионной артиллерией крупного калибра, выставленной на прямую наводку. Можете представить себе, какие при этом потери у германских артиллеристов? Спасает лишь то, что таких танков ещё очень мало, и их узлы и агрегаты быстро выходят из строя. А как вам такой монстр?
Шелленберг протянул Курту вынутые из папки фотографии. На нём доблестные солдаты вермахта лазили по огромной амбарообразной боевой машине с торчащим из рубки стволом, калибром никак не менее 12 см. У машины была разрушена передняя часть шасси, на наклонной броневой плите имелись глубокие борозды, оставленные снарядами, а моторный отсек носил следы взрыва.
— Что-то похожее на наш «Штуг-III». Только гораздо большего размера.
— Гораздо! На калибр орудия обратили внимание? И русские применяют эту установку не только для разрушения наших полевых укреплений, но и против наших танков. Представляете, во что они превращаются даже от близкого разрыва выпущенного из неё «чемодана»? Но это всё — и чудовищных размеров бронетехника, и «сталинские орга́ны», и даже их новые самолёты «яковлев» и «лавочкин» (последний, кстати, лишь немного уступает новейшей модели, «Фридрих», нашего Ме-109, но превосходит её по вооружению) — всего лишь внешние проявления куда более серьёзной угрозы. Ведомство уважаемого нами обоими адмирала проморгало настоящий технологический прорыв, который способен вывести большевиков на совершенно новый, пока ещё недоступный нам уровень боевой техники.
Оберштурмбаннфюрер поманил рукой нового сотрудника к столику, прикрытому куском ткани. Жестом фокусника он сдёрнул это покрывало.
— Как вы думаете, что это?
Курт увидел какие-то обломки, местами обгоревшие, местами сильно покорёженные. Роднило их то, что на этих пластинах тонкого (около пары миллиметров) коричневого материала были укреплены детали, которые он видел внутри радиоприёмников.
— Впрочем, не напрягайтесь. Я вам подскажу: вот это содержалось внутри невзорвавшегося реактивного снаряда, выпущенного русским истребителем по нашим самолётам. Вот это изъято их разбитой рации русского танка «Клим Ворошилов». Это — из сбитого самолёта «лавочкин». Это найдено близ моста, взорванного русскими диверсантами явно при помощи радиосигнала. А вот это — остатки какого-то прибора, захваченного при ликвидации их диверсионной группы. Почти целого прибора, взорвавшегося и сгоревшего при попытке его вскрыть. Наши эксперты, уже ознакомившиеся со всем этим, не представляют, какие функции выполняли данные электрические схемы, на каких принципах они работали. Ну не считая тех, что собраны на радиолампах. Но их потрясло то, что русские додумались не соединять радиодетали проводами, а формировать эти провода из медного слоя пластины-основы. По их расчётам, это многократно снижает трудовые затраты на изготовление электронных приборов.
Оберштурмбаннфюрер улыбался так, будто говорил не о технических достижениях врага, а о победах конструкторов Рейха.
— И вашей задачей станет выяснение не только что это такое, но и где производится, кто это придумывает, и как нам можно уничтожить производственные мощности по производству всего этого и людей, выдумывающих это. Ну, или выкрасть их.
Эйтингон, которого Николай вёз знакомиться с опытными образцами ручного противотанкового гранатомёта, рассказывал, насколько трудно красноармейцам отражать германский натиск, о том, сколько боевой техники гибнет из-за поломок и недостаточной подготовки экипажей, как сильно не хватает автотехники и тягачей для артиллерийских орудий, про отсутствие у «сталинских соколов» превосходства в воздухе. А Демьянов радовался: получилось! Получилось добиться того, к чему он стремился. Не вышло у немцев блицкрига, который в известной ему истории едва не закончился взятием Москвы. Порядком выкрошены «стальные зубы вермахта» — Танковые группы. Так и не уничтоженные в первые часы войны на аэродромах советские самолёты не позволяют им добиться тотального господства в небе. Не погибли в Белостокско-Минском «котле» сотни тысяч красноармейцев. Командирская дурь, конечно, никуда не делась, как это показал контрудар под Оршей и Витебском, но не наблюдается никакого «драпа нах Ост»: войска пятятся назад, но отступают организованно, постепенно перемалывая лучшие немецкие части на заранее намеченных рубежах.
— Ты так улыбаешься, Николай Николаевич, словно радуешься немецким успехам! — даже обиделся диверсант.
— Не немецким, Леонид Александрович, а нашим.
На немой вопрос уже почти экс-командира ОМСБОН он продолжил:
— Открою вам небольшой секрет. Накануне Нового Года наши военачальники провели штабные игры по отражению германской агрессии. Нашей разведке удалось практически точно установить численность вражеских войск и направление ударов вермахта. Так вот, игру пришлось остановить на двадцать второй день «войны».
